Это охрана привела Жира, на всякий случай уже закованного в кандалы.

Свиноид рухнул на колени и протянул руки с цепями к мэру:

— Михалыч! Не вели казнить! Чем угодно клянусь — не со зла я тогда! Нечаянно это все получилось, по моей дурости! Ну правда, не вру!

— Так это все-таки ты, гнида!

Михалыч встал. Мэр был в ярости, у него даже зрачки побелели.

— И у тебя, сволочь жирная, хватило наглости сюда вернуться?

Он уже собрался скастовать какое-то колдовство, но перед ним, как из воздуха, возник Псих.

— Стоп! — поднял руку он. — Не знаю, что он натворил, но вот мое желание: помилуйте этого дурака. Амнистируйте, если хотите.

И тут же добавил побагровевшему от ярости мэру:

— Вы слово дали.

Мэр с минуту молчал, а потом с явной неохотой признал:

— Да, дал. Хорошо, желание принято и исполнено. Свинота свободен.

И, повернувшись к Жиру, добавил.

— Везучий ты все-таки, сволочь. И тогда тебе повезло — живым успел уйти, и сейчас вывернулся. Только вот тебе добрый совет — забудь дорогу в Челябинск и на глаза мне больше никогда не попадайся. Я как твои красные труселя вспомню — меня такая ярость берет, что я однажды могу и не сдержаться.

— Понял, исчезаю, — счастливо улыбнулся Жир и действительно — тут же исчез, как и не было.

— С-с-скотина! — аттестовал его вслед мэр и повернулся к остальным. — Давайте выпьем, что ли? Отметим мой второй день рождения. Только сразу говорю — про эту сволочь лучше не спрашивайте, вам же легче будет. Ну, ну какая сволочь! Вот если бы не клятва предсмертная — убил бы. Ладно, все, все, забыли! Нет больше свиньи! На холодец пошел! Умер! Самоликвидировался. Растворился в мировом эфире. И, кстати, он опять наврал — забанил демонов я вовсе не из-за него. Много чести было бы этому чудаку. Дулин! Дулин, блин — я не понял, где водка? Где закуска? Где официантки? Я с моими избавителями выпить желаю!

Пить наотрез отказался только Четвертый. Псих неожиданно заупрямился, заявил, что после дела портки продай, но чарку выпей, а он, как доктор, только что провернул весьма нелегкое дело, поэтому чарку заслужил. Как ни странно, Система штрафов за нарушение «монашеского режима» отсыпала по минимуму, поэтому Псих на радостях быстро потерял счет чаркам. Даже дети знают, что Система дважды за один проступок не наказывает.

Вскоре Четвертый, не в силах больше смотреть на пьяные рожи, заявил, что пойдет в гостиницу, Дулин, пошатываясь, пошел обеспечивать ему охрану и сопровождение, доктор срулил еще раньше — в итоге Михалыч с Психом остались вдвоем.

А что могут делать два смертельно пьяных мужика?

Правильно — рассказывать друг другу, какие они крутые и под страшным секретом поверять собутыльнику зловещие тайны.

— Ты что думаешь, — допытывался Михалыч у Психа, — я демонов всех из-за красных труселей повыгонял? Да это сто лет назад было, я про эту свинью и забыл уже.

«Ага… — подумал Псих. — Видел я, как ты забыл». А мэр меж тем продолжал.

— Если ты так думаешь, что из-за трусов, то ты дурак! Я тебе отвечаю.

— Да ты за меня не отвечай! — покачал головой Псих. — Ты за себя отвечай. Из-за чего ты демонов выгнал?

— Ага! — почему-то возликовал мэр. — Ладно. Уболтал. Расскажу. Но — только тебе! Понимаешь? Только тебе. Потому что ты мне жизнь спас. Хотя на хрена мне такая жизнь, с другой стороны?

— Ты с темы не соскакивай! — потребовал Псих. — Жизнь — она… Она у всех — не шоколад. А похожая на него субстанция, гы-гы. Так зачем ты усы сбрил, тьфу, ты зачем демонов выгнал?

Михалыч поставил локоть в салат, подпер скулу кулаком и его пьяные глаза наполнились слезами.

— Потому что вы, сволочи — у меня самое ценное украли! Никогда вам этого не прощу, понял?

— Стоп! Стоять, говорю! Я у тебя что-нибудь крал?

— Ты? — мэр смерили собутыльника мутным взглядом и помотал головой как собака, отряхивающаяся после купания. — Ты — нет. Ты — искл… икскл… Короче, ты ниче не брал! Ты наоборот делал. Как будет наоборот к слову «украл»?

— Подарил.

— Точно! Ты мне жизнь подарил, поэтому я тебе все и рассказываю.

— Так ты рассказывай тогда! А то тебя все время куда-то в сторону уносит. То в логопедию, то в филологию.

— Так я и рассказываю!

— Вот и рассказывай.

— Короче, это сильно позже было. Три года назад…

В общем, минут через десять из обрывков монологов изрядно набравшегося мэра у Психа сложилась довольно цельная картина произошедшего.

«Самое ценное», разумеется, оказалось женщиной. Сюжет вечный и в общем-то, даже банальный: немолодой мужик, внезапно вспыхнувшие чувства, последняя любовь, все дела — короче, много раз воспетое «как боится седина моя твоего локона» и прочее «любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны». Мужик конкретно поплыл и размяк, даже на город изрядно подзабил и отправился с «юной, нежной» в свадебное путешествие по окрестностям Челябинска.

В поездке Михалыч расслабился окончательно и в Чебаркуле — нарвался на невесть откуда взявшуюся огромную бродячую банду демонов. Если верить мэру, это было не меньше чем прикочевавшее на челябинские земли войско Атиллы, возглавляемое каким-то демоном невероятной силы.

Кочевники весело перебили всю охрану свадебного поезда, а «любовь мою последнюю», которую, кстати, и звали Люба, умыкнули в гарем пришлому Атилле, которого, кстати, звали Крам. А Михалыча просто бросили — и это было самым унизительным.

— Представляешь, я такой стою — а они уходят. Я всю магию по ним слил, думал — хотя бы убьют, а они только поржали надо мной и убежали! — от заново переживаемых унижений мэр даже протрезвел немного. — Ну я постоял такой, да и пошел пешком в Челябинск. Один.

Михалыч скрипнул зубами и яростно всосал стакан.

— Сурово с тобой жизнь обошлась, — согласился Псих. — А ты что? Только не говори мне, что, вернувшись, ты тут же не собрал еще большую банду и не поскакал утолить жажду мести, поотрывав бошки.

— Собрал и поскакал, разумеется, — закивал мэр. — Меньше половины домой вернулось. Я тебе наврал, каюсь. У этого Атиллы людей — десятков пять-семь, не больше. Зато есть какой-то артефакт невероятной мощи. Я не знаю, что это за фигня, но это капец какая фигня. Сначала огнем все поливает как из огнемета, потом ядовитым дымом все заволакивает, а под конец песок летит, да с такой скоростью и силой, что минут за десять все мясо с костей стешет.

— Сурово, — повторил Псих.

— Да не то слово! — махнул рукой Михалыч.

— Ну и что дальше было? — поинтересовался Псих.

— А все, больше ничего и не было! — мэр опять скрипнул зубами и опять засадил стакан. — Демоны так в Чебаркуле и осели. Там хорошо — море озер, куча санаториев. К моему удивлению — дальше не пошли, Челябинск захватывать не стали. Похоже, их и Чебаркуль вполне устраивает. Он с Любой в Чебаркуле сидел, а я в Челябинске. Я еще пару раз попытался Любу вытащить — опять кровью умылся. Как жил — даже вспоминать не хочу. Злоба меня грызла — как будто внутри собака бешенная поселилась. Дурил по страшному, смерть звал, специально нарывался. Всех демонов на контролируемой мною территории извел, думал — Атилла не простит, но ему, похоже, пофиг. Так и сидит в Чебаркуле, носу не кажет. Видать, злость эта во мне в болезнь и переродилась. И тоже — хитрая болезнь какая-то, не сдохнуть, не выздороветь. Как будто издевалась надо мной судьба. И ты вот меня спас — я сперва обрадовался, задолбался я овощем жить, если честно. А сейчас что-то малость в себя пришел — и опять в голове как жук-короед свербит: «Да нафига тебе такая жизнь? Да лучше сдохнуть, чем так жить…». Веришь, нет — реально не знаю, что делать!

— Что делать, что делать… — сильно пошатываясь, Псих встал из-за стола. — Что тут думать — трясти надо! Ты не уходи, я скоро приду — добьем пузырь.

— Ты куда собрался? — не понял Михалыч.

— Как куда? — сильно удивился Псих. — В Чебаркуль.

Мэр был настолько пьян, что даже особо не удивился.