Марго сглотнула. "Дядя Люк?"

Люк закинул винтовку повыше на плечо. Ее дядя никогда не был охотником, но в их родном городе у каждого было оружие, и Марго знала основы его работы с давних времен, когда она тренировалась в стрельбе по мишеням. У него была винтовка однозарядная, а это означало, что если он захочет убить ее, ему не придется взводить курок или делать что-то еще. Одно простое нажатие на курок — и ее не станет.

Она заставила себя сделать глубокий вдох. "Дядя Люк". На этот раз ее голос прозвучал более отчетливо, более уверенно. "Это я, Марго. Твоя племянница".

Что-то мелькнуло в глазах Люка — вспышка замешательства, как будто она сказала что-то не совсем понятное.

"Я проводила у тебя дома каждый день", — сказала она. "Я делала домашние задания за твоим кухонным столом. А на закуску ты готовил мне сырные кесадильи".

Люк медленно нахмурил брови, и она заметила слабый след воспоминаний в его глазах, как будто она напомнила ему о давно похороненном воспоминании.

"Я подарила тебе дурацкую красную бандану на Рождество, когда мне было лет пять. И с тех пор ты ее носишь. И…" Марго перебирала в уме все, что могло бы оживить его память. Мы заказывали пиццу и играли в "Морской бой" по вечерам в пятницу. Ты показал мне, как постоять за себя, и научил меня каждому слову SAT, которое я знаю".

Люк все еще направлял на нее оружие, поэтому она продолжила.

"Ты вдохновил меня следовать своей мечте и стать репортером. Ты научил меня быть честной, всегда говорить правду".

Ирония последнего слова защемило в груди, но, похоже, это сработало. Его гнев медленно переходил в нечто другое.

"Меня зовут Марго", — сказала она, как ей показалось, в миллионный раз. "Но обычно ты называешь меня малышкой".

И тут, наконец, выражение растерянности на лице ее дяди прояснилось, как будто в его голове зажегся свет, и он наконец-то смог видеть. "Малыш?"

Его хватка на винтовке ослабла, и когда он посмотрел на нее, он как будто увидел ее в первый раз. В его глазах мелькнула паника, и он попятился, ружье выскользнуло из рук.

Марго бросилась к нему, одной ногой в дверной проем, другой — на крыльцо, и выхватила у него ружье, прежде чем оно упало на землю. Она сразу же направила дуло на землю и шагнула в дом. Люк инстинктивно отступил назад.

Ружье своего дяди она не разряжала, наверное, лет с пятнадцати, когда он взял ее с собой, чтобы пострелять по банкам из-под кока-колы в пустом поле, но она помнила, как это делается. Она опустошила патронник, затем магазин, сунула патроны в карман и положила ружье на пол, под спинку кресла.

Когда она обернулась к дяде, ее грудь сжалась. Его взгляд был прикован к открытому дверному проему, как будто он все еще мог видеть испуганное лицо Марго через прицел своего ружья. Слезы текли по его щекам. Его руки дрожали. Она неуверенно подошла к нему, и он повернул голову, чтобы посмотреть на нее.

"Прости меня, малыш", — сказал он сквозь слезы. "Мне так жаль. Я не знаю, что со мной происходит".

От вида дяди, который вот так расплакался, Марго захотелось плакать, но она сглотнула. Она не хотела, чтобы он видел, как сильно он ее напугал, не хотела причинять ему еще больше боли. Она нежно положила руку ему на спину, и, к ее удивлению, Люк позволил взять себя в руки. Он был почти на фут выше ее, поэтому его голова не доставала до ее плеча, но он все равно всхлипывал, его тело дрожало.

"Шшш", — сказала она, поглаживая его по спине. "Все в порядке".

Было странно утешать дядю, который всегда делал это для нее. И еще более странно было обнимать человека, в отношении которого у нее все еще оставались подозрения. Потому что, хотя она нутром чувствовала, что Эллиотт Уоллес убил Януарию, Полли и, возможно, Натали Кларк, это не объясняло, почему Люк ходил на концерты Януарии, хранил ее танцевальные программы или лгал обо всем этом.

Это было то же самое сложное чувство, которое, должно быть, испытывала Аннабель Уоллес сегодня днем. Несмотря на все, что ее брат сделал ей за эти годы, несмотря на то, что она знала, что его обвиняют в убийстве, Аннабель защищала его, потому что он был членом семьи. Если бы оказалось, что Марго ошиблась и Люк все-таки убийца, она бы возненавидела его. Она отлучит его от своей жизни, и всякий раз, когда она будет думать о нем, ее будет охватывать ярость. И все равно он будет ее дядей. Под всем этим гневом и ненавистью она знала, что никогда не сможет перестать любить его.

Они стояли так вдвоем — Люк наклонился, Марго под его тяжестью стала плохо себя чувствовать — в продолжение долгого времени. Потом, в конце концов, его плач замедлился, а затем прекратился.

"Почему бы нам не отправиться на ночь пораньше, хорошо?" — сказала она. "Почему бы тебе не пойти и не приготовиться ко сну".

Она ненавидела обращаться с ним как с ребенком и знала, что он тоже ненавидит это, но он выглядел слишком измученным, чтобы беспокоиться. Он просто выпрямился, кивнул и вытер нос тыльной стороной запястья, как маленький ребенок. Затем она проводила его в спальню и подождала снаружи, пока он почистит зубы и примет душ. У нее возникло желание уложить его в постель, но она стояла у двери, пока он забирался под одеяло. Она подождала, пока он устроится поудобнее, чтобы выключить свет, и, закрывая дверь его спальни, уже слышала, как его дыхание становится глубже во сне.

Она захлопнула за собой дверь, затем прошла к входной двери, вышла на улицу и дошла до тротуара. Как только она почувствовала, что между ней и домом дяди достаточно пространства, она отпустила его — вся решимость и сила, которые помогли ей продержаться последние полчаса, окончательно рухнули.

Она сжалась, как будто ее пнули в живот, и зарылась лицом в дрожащие руки. Она так долго сдерживала слезы. Она не плакала в тот первый день, когда Люк посмотрел на нее и увидел кого-то другого. Она не плакала, когда ее уволили или когда она получила одну из тех записок с угрозами. Она не плакала, когда увидела своего дядю на фотографии на шоу Януарии. Но теперь все эти накопившиеся слезы хлынули из нее. Ее дыхание стало сбивчивым, задыхающимся.

Смутно, сквозь шум собственных рыданий, Марго услышала вдалеке гул автомобильного двигателя. Через мгновение она поняла, что звук становится громче. Она не хотела, чтобы кто-нибудь увидел ее в таком состоянии — даже в ночной темноте Вакаруса была такой маленькой, что кто бы ни проезжал мимо, он, несомненно, узнал бы ее, — поэтому она повернулась спиной к дороге и вытерла слезы с глаз. Она была так озабочена, так расстроена, что едва заметила, когда машина остановилась в нескольких футах от нее, едва услышала звук открывающейся дверцы.

Вдруг кто-то оказался позади нее, зажал ей рот рукой, обхватил спереди, и тут мир Марго закружился — ее дернули, перевернули через бордюр. Она попыталась освободиться, но ее руки были прижаты к бокам. Она пыталась бежать, но не могла найти опору на земле под собой, ее ноги слепо шарили по земле. Она пыталась кричать, но не могла даже дышать. А потом ее протащили по тротуару и бросили в кузов машины.

Марго упала лицом вперед на ковшеобразное сиденье внедорожника, один из подлокотников больно врезался ей в живот, выбив из нее дух. Дверь захлопнулась за ней, и она повернулась, чтобы открыть ее, но когда она дернула за ручку, та бесполезно щелкнула. Ее глаза метнулись в поисках кнопки отпирания, но, к ее ужасу, ее не было. Она бросилась к другой стороне машины, но и там дверь была заперта. И тут ее похититель в темном балахоне открыл дверь со стороны водителя. В мгновение ока он оказался за рулем и уже поворачивал ключ в замке зажигания.

"Какого х…?" закричала Марго, но ее последнее слово оборвалось, когда машина рванулась вперед и ее ударило о спинку водительского сиденья. Она была на мгновение дезориентирована, но быстро пришла в себя и начала карабкаться по передней консоли. У нее не было никакого плана, кроме как просто вцепиться когтями во все, что попадется под руку — руки, плечи, лицо похитителя — все, что угодно, лишь бы помешать ему увезти ее, куда бы они сейчас ни направлялись.