— Ну и отлично, Лин-сан. — Анпан-кун закрыл нож с тем же скрежетом, что и при открытии, отчего Хаире передернуло.

Анпан-кун повернулся к Хаире спиной, и Хаире, теоретически мог бы на него напасть. Если бы не слегка дрожащие ноги. Если бы не резкая, пусть и почти превратившаяся боль в щеке. Если бы от нервного перенапряжения не плыло перед глазами. Хаире закрыл глаза и попытался восстановить прерывистое, как после долгого бега, дыхание. Потом посмотрел на мобильный. Ксо!

Хидеки опасался… И даже немного более. Пожалуй, даже боялся. Но все же надеялся, что запугал Хаире достаточно, чтоб тот не напал со спины. А показать тому спину было важно — это для Хидеки было символом, знаком того, что он не боится.

И Хаире не смог, не хватило сил напасть. Его почти безотчетный страх перед Анпан-куном, то страх, что он хотел преодолеть только усилился.

Хаире пришел в себя в аккурат так, чтоб не опоздать, и поспешил в школу. Школа встретила его дыркой в заборе, спешащими в класс учениками и встреченным у шкафчика для обуви тоже почти опоздавшим придурком Мотоямой.

— Привет, Хаире-куна, а я этому пузану вчера… — Мотояма заметил еще одну царапину на лице Хаире и затих, потом немного растерянно спросил, — Хаире-кун, ты в порядке?

— Сам видишь, — буркнул Хаире, ненавидя себя, Анпан-куна, этого придурка Мотояму и вообще все. Себя за трусость, причем сразу по нескольким пунктам, и за то, что не признался Аме-сан с самого начала года, за то, что так тупо решил создать «подходящий случай» используя Анпан-куна, который обернулся таким фиаско. И за то, что он сейчас, себе он мог в этом признаться, откровенно боится. Хоть он и сам подставился, и почему тазер не сработал непонятно, но Анпан-кун использовал случай по полной. Этот толстяк оказался достаточно отмороженным, чтоб на него напасть, и достаточно умным, чтобы не оставить улик. И довольно сильным. Это мудак еще и сильнее его!

И сейчас ему нужен был выход. Возможность. Хоть что-то позволяющее не ввязываться с этим опасным толстяком в прямую конфронтацию, но так чтобы это не выглядело так, как на самом деле. Что он струсил. Что он почти до усрачки боится этого толстяка и его «канцелярский нож».

Мотояма что-то болтал, но Хаире его не слушал.

Ему нужно, что-то неприятное для Анпан-куна. Что-то задевающее. Но без прямого столкновения.

— Хаире-кун, Хаире-кун, ты что со мной не разговариваешь?

— Разговариваю.

— Неправда, Хаире-кун. — Обида явно отразилась на лице Мотоямы, — ты меня игнорируешь. Так не по дружбе, Хаире-кун. Игнорировать друзей нельзя.

— Друзей игнорировать нельзя. А вот не друзей… — У Хаире наконец-то появилась идея, — Мотояма, ты гений!

— Да, я такой, Хаире-кун, — сделал горделивую позу тот, — Я могу! А что я сделал?

Никакой настоящей причины для этого нет. Для бойкота никогда нет достаточной причины. Обезьяны — животные социальные, без общения жить им физически некомфортно. И людям, как одному из видов обезьян без общения с существами своего вида, крайне некомфортно. Японская нация, конечно, презирает учение белых варваров, и в том, что белые варвары происходят от обезьян, вообще не сомневается, себя при этом считая потомками богов. Правда, как в насмешку, для японцев социальные нормы, или желание и необходимость быть частью общества еще более критичны, чем для «белых варваров». И для них тоже бойкот или полное игнорирование существа или существ своего вида вещь — крайне неудобная, неприятная и злая.

Бойкот — это ужасно. Пусть даже бойкотируют тебя не все, а только твой класс и некоторые закадычные друзья тех, кто в твоем классе — это на самом деле очень много. Это почти сто процентов тех, с кем ты общаешься каждый день. То есть для тебя — это почти все люди, которых ты видишь изо дня в день, все твое обычное окружение.

В некотором роде бойкот даже хуже издевательства, нет это самая вершина — это пик издевательства — непризнание тебя разумным существом. Или даже вообще непризнание тебя существующим. Никто с тобой не говорит, никто к тебе не обращается, листочки от учителя передают, да, но это и все. Атмосфера в классе, и так долгое время бывшая очень нехорошей, стала еще хуже.

Те, кто это затеял, надеялись не мытьем, так катаньем добиться того, что Хидеки и Кеко сломаются, будут просить прощения, делать все, чтоб их только заметили. Возможно, завяжут драку и не одну, и их можно будет прижать. Во время инцидента с канцелярскими ножами все были настолько ошарашены, что даже никаких свидетельств этого не было. А за попыткой обвинить их в немотивированном насилии был шанс, что раскроется, что насилие было очень даже мотивированным. Поставленная на следующий день еще одна царапина на щеке Хаире поставила точку в прямых физических попытках навредить, но если зачинщиками будут Хидеки или Кеко и их оппоненты будут к этому готовы — перспективы открывались интересные. Особенно учитывая родственные связи Хаире Лина и директора школы.

Но, к удивлению, и разочарованию Хаире, Гилы и их ближайшего окружения — это не работало. Остальной класс относился к бойкоту по-разному, от поддержки до неприятия. Первые считали, что Анпан-кун сам заслужил такое своим поведением, а Аме-сан его поддержкой. Последние считали такое поведение неправильным, и даже если Анпан-кун вел себя неправильно — надо с ним поговорить, объяснить, в чем он неправ, убедить извиниться, в общем, прийти к чему-то… более нормальному. Как правило, это были люди чувствительные к атмосфере класса и обладавшие несколько большей эмпатией. Атмосфера класса же стала совсем холодной и недружелюбной. Но и не принимающие бойкот ничего не делали, опасаясь сами, оказаться в этой атмосфере холодного отчуждения, и отлично помня, что «торчащий гвоздь бьют сильнее». Большинству же класса было просто наплевать. Решили игнорировать Анпан-куна и Аме-сан — значит, игнорируем. Правильно это или неправильно, и кто вообще такое затеял — неважно. Я — как все. Ведь для оправдания собственного бездействия никакая настоящая причина не нужна.

Тем более, все выглядело так, будто Анпан-кун и Кеко совсем не страдают от бойкота. Что, конечно же, было неправдой, но в очень небольшой степени.

Кеко и Хидеки не очень комфортно чувствовали себя все это время, но у каждого была дополнительная мотивация держаться. Каждый из них понимал, что если один из них сломается — будет намного хуже. И Хидеки, и Кеко — давно бы уже сломались и слегли с нервным срывом за время много-много меньшее, чем то, что прошло с начала бойкота. Будь они одни.

Но система, в том числе и социальная — это всегда больше чем просто сумма ее составляющих. И пара — это намного, намного больше, чем один человек. И они держались.

Временами это и не требовало особых усилий, как, например, во время обеда, когда они уходили из класса и садились обедать вместе на крыше. Или пересекались с младшей сестренкой Кеко и ее подружками и опять же обедали вместе, довольно весело болтая. Хидеки пусть и не был особым фанатом определенных идолов, в теме неплохо разбирался.

Временами это игнорирование было довольно неприятно, когда во время уроков физкультуры, когда парные упражнения приходилось делать с учителем или самому — они были и это делали вместе, но уроки у девочек и мальчиков проводили по отдельности. Но они в любом случаебыли вместе почти все время, а значит, оба никогда не оставались в одиночестве.

Кеко даже нашла подработку в небольшом магазинчике недалеко от подработки Хидеки. Магазинчик работал допоздна, и она настолько часто, насколько могла, часто брала смены, совпадающие со сменами ее парня. В эти дни он провожал ее домой и они свободно и спокойно болтали. Такое мини-свидание-прогулка очень нравилась им обоим.

— Как тебе сегодняшний урок физики? — Решился поднять неоднозначную тему Хидеки. Изучали они сейчас механику, из-за чего понимание предмета у Хидеки, учитывая его подработку, для него было пара пустяков.