Но кроме рутинных дел у Шеймова был и вторая, тайная жизнь, в которую он посвящал лишь жену: его переполняла ненависть к коммунистической системе и желание с ней расстаться.
Впоследствии в своих мемуарах, вышедших в 1993 году, Шеймов довольно подробно остановится на мотивации своего поступка: тут и встречи с московскими диссидентами, и лицемерие начальства и вождей, и неудовлетворенность всем образом жизни, и желание не просто возмущаться строем на кухне, как многие, а участвовать в его разгроме в глобальном масштабе, и пессимистический взгляд на будущее страны (он и сейчас считает, что мы обречены на коммунистическое рабство). Не обошлось и без возмущения убийствами инакомыслящих коллег (явная выдумка, чтобы поддать жару в печи), и недовольства инспирированием КГБ терроризма (КГБ исчез, а терроризм на подъеме).
Что ж, нельзя исключать ни ненависти к Совдепии, ни страстной любви к западной демократии, беда лишь в том, что буквально все мемуары наших перебежчиков (и не только КГБ) словно написаны по одному сценарию, души их сокрыты завесой цэрэушной пропаганды, и потому тексты не вызывают доверия.
Боюсь, что, если бы даже посчастливилось заглянуть в досье Шеймова и в КГБ и в ЦРУ, все равно не отгадать загадку этого предательства — бумага лишь слабо отражает реальность, в этом рискованном поступке сплелись воедино психологические корни, ненасытные амбиции, атрофия чувства любви «к родному пепелищу и отеческим гробам» и бог знает что еще. В любом предательстве присутствует некая аберрация мозгов, это факт.
Но вернемся к нашей истории.
Как жить дальше? Приспосабливаться, делать свое дело, ожидая, что все переменится само собой? Попроситься в отставку и распрощаться с КГБ? Открыто выступить против режима, как Сахаров или Шафаревич? Создать подпольную антикоммунистическую организацию? Покончить жизнь самоубийством?
В результате Шеймов выбрал опасный во всех отношениях вариант: бежать на Запад, причем с женой и маленькой дочкой.
Но как?
За границу, даже в Болгарию, всей семьей не выпускали. Оставалось только одно: связаться с сильной разведкой (такой он не без оснований считал ЦРУ), заинтересовать ее и убедить организовать его вывоз. Договориться о встрече по телефону? Исключено. Тут же заберут! Написать письмо? Перехватят и арестуют. Можно ли войти в личный контакт с американцами, не попав в поле зрения вездесущей слежки? Можно, но не без риска. Вдруг он наткнется на американца, связанного с КГБ? Вдруг американец решит, что он провокатор, и сообщит об этом властям? А если это будет просто человек, не желающий ввязываться в шпионские истории?
Шеймов внимательно следил за автомашинами американских дипломатов (они имели определенные номера, о которых рассказал ему приятель из наружки). Проиграв в уме все возможные варианты, пришел к выводу: он должен познакомиться с реальным американским разведчиком, который сразу понял бы что к чему.
Однажды совершенно случайно его дружок из контрразведки указал на черный «крайслер» с дипломатическим номером: «Посмотри, вон едет активный цэрэушник, никак не можем его прихватить!» — «Он, наверное, живет в одном доме с русскими?» — спросил Виктор. «Нет, эта сволочь живет вместе с другими иностранцами. Конечно, дом мы контролируем, но он хитер, как лис!»
Как раз лис и был ему нужен.
Виктор запомнил номер и марку машины и подготовил записку: «Здравствуйте! Я офицер КГБ, имеющий доступ к высокосекретной информации. Мои идеологические и политические убеждения требуют действия. Поскольку у нас один враг, я предлагаю сотрудничество. Для подтверждения своей искренности сообщаю, что КГБ перехватывает большое количество информации в Средиземноморском регионе, в частности поток сведений, исходящих от 6-го флота. Если вы заинтересованы в сотрудничестве, повстречайтесь со мною около табачного киоска у метро «Новокузнецкая». Я буду там каждый четверг между 6.07 и 6.08 вечера в течение следующих трех недель. Ваш представитель должен держать в правой руке свернутый в трубку журнал. Мой пароль будет иметь слово «наконец» по-русски. Английского я не знаю».
Каждое утро перед работой Шеймов выезжал на охоту за своим цэрэушником, тем более что тот жил недалеко от его дома, близ проспекта Вернадского и ездил в посольство, как и Шеймов, по Ленинскому проспекту.
Однако этот свободный поиск только изматывал, не давая результатов, пока однажды совершенно случайно Шеймов не оказался в одном потоке машин, где был желанный черный «крайслер».
О сладкий миг удачи!
Он попытался поравняться с ним и бросить свою записку в открытое окно автомашины — вряд ли наружка, если она на хвосте, заметила бы этот жест, — однако все чуть не закончилась аварией, цэрэушник едва не врезался в маневрирующий «жигуленок» Шеймова, возмущенно погудел и был таков.
Пришлось отбросить эту рискованную затею.
Новый шанс появился у Шеймова во время служебной командировки в Польшу.
Эта была его вторая поездка, и он уже был хорошо знаком с офицером безопасности нашего посольства, который согласно инструкции неотступно сопровождал Шеймова во время всех выходов в город. Проживал шифровальщик в здании посольства, остановки в отеле исключались.
Польская служба безопасности сотрудничала с КГБ и могла засечь Шеймова и при выходе из советского, и при заходе в американское посольство.
И все же он пошел на риск, использовав советский культурный центр, и связался с ЦРУ, и сделал предложение, и был обласкан.
Теперь оставалось только гадать, рискнут ли американцы, не откажутся ли они от встречи с ним?
До встречи с ЦРУ оставалось три недели. Выйдут ли они к памятнику Грибоедову в назначенный будний день в 22 часа или плюнут на это? Район у метро «Кировская» имел существенный недостаток: центр, недалеко КГБ, можно случайно напороться на постоянно курсирующие бригады слежки. С другой стороны, много переулков, дворов, проходников, в это время народу на улицах мало, наружке, если она появится, будет трудно маскироваться.
Настал роковой день. 20.35. Виктор начал медленно одеваться, сказал Ольге, что у него разрывается от боли голова и он ляжет в постель (вдруг телефон прослушивался), вышел на улицу, на автобусе добрался до метро «Беляево», спустился на станцию, но никуда не поехал, а поднялся наверх, фиксируя людей за собой. Тут же взял такси и проехал мимо дома. Как они договорились, за его выходом из дома Ольга наблюдала из окна. В случае опасности ей следовало зажечь сзет на кухне.
Окно было темным.
В 21.25, надвинув на глаза шляпу, Шеймов вошел в метро «Юго-Западная» и, углубившись в чтение книги, добрался до «Кропоткинской», где выскочил в самый последний момент. Было уже 21.42. На станции он сделал несколько грубых маневров в целях выявить возможную слежку, снова сел в поезд, проехал мимо «Дзержинской» (это было все равно что проверяться в самом здании КГБ, но он строил свой план на парадоксе: такого рода проверка и в голову никому прийти не может!) и доехал до «Кировской». Снова выскочил в последний момент, поднялся на эскалаторе, постоял у схемы метро, сунул книгу в карман (опознавательный знак) и дошел до памятника Грибоедову.
— Виктор? — имя прозвучало с акцентом.
— Добрый вечер. Меня зовут Миша, — он протянул руку.
— А меня Наполеон Бонапарт (вполне идиотский пароль, зато случайность исключена).
Как истинный профессионал, Миша тут же осведомился, каким временем располагает его новый приятель. Ограничений не было, Шеймов на всякий случай спросил, в каком месте он имел контакт с ЦРУ.
— Варшава! — улыбнулся Миша и попросил разрешения включить диктофон.
Далее пошли хорошо подготовленные вопросы по шифровальному делу (в Варшаве такой возможности не было), американцы проверяли искренность Шеймова.
Миша сказал, что запись попадет в руки специалистов и их вердикт решит окончательно судьбу кагэбиста и его семьи. Шеймов прекрасно понимал, что в его делах разбираются лишь профессионалы, более того, он попросил, чтобы с нем знал минимум сотрудников и чтобы информацию посылали не телеграфом, а дипломатической почтой — конспиратор не исключал перехвата. Миша попытался перевести связь с Шеймовым на тайники, но тот решительно отказался, ибо на них погорело много американских агентов. Договорились встретиться через месяц на том же месте, ввели запасной вариант на случай срыва явки.
