— Кто? — раздался крик Марьи.

Любава, насколько возможно успокоив дыхание, проскользнула в зал, поклонилась и заковыляла к центру. Во рту она держала камушек для перемещений, так что ответить всё равно не смогла бы. Она решила, что по Никитиному примеру быстрее будет выплюнуть его, чем доставать из кармана.

— Что так долго! — накинулась на неё царская дочь, успевшая опустошить кубок. — Давай, шевелись! Ещё секунду простоишь так, я тебя высечь прикажу. Пятно это сначала сотри!

Любава обошла скамью, на которой лежало тело Кощея. Она бы не узнала его, если бы не волосы с косами, нитями и разноцветными бусинами. Только по рассказам Варвары и Никиты девушка знала, что страшный чародей превратился в прекрасного юношу, но до конца так и не верила. И вот лежит, бледный, руки на разорванной чёрной рубахе. Старый шрам, белый, а рядом свежая рана с запёкшейся кровью. На лице тоже кровь, почему-то на лбу, как будто стекала из носа вверх. Любава взглянула на цепь, свисающую с потолка, и покрылась морозными мурашками.

— Чего уставилась? — спросила Марья. — Хорош? Не по тебе женишок, клуша. И радуйся. Была у него одна невеста.

Марья потёрла острым мыском туфли чёрное пятно на полу. Любава, не глядя на Марью, поставила ведёрко, намочила тряпку и принялась драить пол, покрытый кровавыми подтёками. Ей казалось, что стоит посмотреть в глаза царевне, как спадёт маска Глаши, и Любава накинется на бывшую сестру, чтобы вырвать её бесстыже раскиданные по плечам волосы. Тихо, Любаша, тихо, надо сосредоточиться, а то внешность и правда не удержишь — кто тогда Кощея спасать будет. С крысой белобрысой потом разберёмся...

Раздался стук в дверь. Зашла недовольная Фимка — тоже с ведром и тряпками, поклонилась Марье Ивановне:

— Царь-батюшка вызвать изволили...

— Ну и что встала? — раздражённо прикрикнула Марья.

Фимка, старательно не глядя на лавку, подошла к Любаве и зло прошипела:

— Ты что, даже порошок не добавила, дурища?

Любава скрипнула зубами и старательно закивала, пряча глаза. Женщина вытащила из широкого кармана передника коробок, и Любава запоздало поняла, что в её карманах тоже что-то лежит. Служанка высыпала в своё ведро синий порошок с жёлтыми вкраплениями. Вода вспенилась, яростно запахло лимонами. Любава знала запах — Варвара приносила жёлтые пупырчатые плоды и настаивала, что их нужно класть в чай. Так, видите ли, в каком-то далёком царстве-государстве делают.

— Иди отсюда, тут я буду мыть, — огрызнулась Фимка. — Найди что полегче и не поднимай головы от работы! Нас всех из-за тебя накажут!

Любава встала, чтобы поискать грязь поближе к чародею — нужно же как-то подобраться! Там стояла Марья, крутила в руках одну из бусин в волосах Кощея. Ах, духи Нави! Время идёт! За окнами вечерело, свет из витражей приобрёл тёплый оттенок и превращал синие блики в зелёные.

— Эй, клуша. Ты, первая. Сюда.

Любава подошла к Марье, старательно глядя в пол.

— Вторая клуша вот-вот в обморок хлопнется. А ты, смотрю, мёртвых не боишься. Правильно. Вред только от живых. Смой кровь. Хочу на него во всей красе полюбоваться перед тем, как мы тело сожжём.

Любава не поверила своей удаче и отвесила ненавистной сестре низкий поклон. Та довольно улыбнулась и направилась к столу, очевидно, за новой порцией красного вина. Любава, оглянувшись на Фимку, дрожащей рукой вытащила из-под одежды длинную цепочку, откупорила хрустальный бутылёк и, прикрывая сосуд тряпкой, уронила первую каплю мёртвой воды на рану.

***

Существо в мантии вышло из костра, смахнуло пламя с подола обратно на брёвна. Пока оно шло к Варваре, под его босыми ногами вырастала свежая зелёная трава. Жабье лицо склонилось над едва дышащей девушкой и квакающе произнесло:

— Наследила.

Варвару обдало удушливым острым запахом болиголова, и она задержала дыхание. Смертельный яд, хоть это она из дурацких свитков запомнила. Существо чёрными пальцами взялось за плечи Варвары и повернуло её к кровавой дорожке. Слюдяное плато стремительно покрывалось травой, и скоро не осталось ни одного следа, оставленного Варварой. Трава приятно холодила нестерпимо ноющие подошвы ног.

Существо похлопало девушку по плечу. Варвара сглотнула и повернулась обратно. Кот-кикимор вжался в Варварины ноги и беззвучно показывал клыки. Жабья пасть открылась, выпустив новое облако яда.

— Пришла, человеческая дочь? Величаешь моё — своим? Знай же, что я — великий Кау, щедр. Я даю тебе позволение сейчас же вернуться живой к живым.

— П... приветствую тебя с миром, великий Кау, — проговорила Варвара. Она хотела бы говорить громко, но голос сорвался на шёпот. — Я не могу принять твой дар, ибо без того, за чем я пришла, распадётся моё сердце.

Жаба захохотала грудным смехом.

— Жалкая человеческая дочь! Ты не знаешь цену.

— Назови же её! — сказала Варвара. Ноги готовы были подкоситься.

— Душа стоит души, — квакнул Кау.

— Тогда... У меня есть, чем платить. Только верни душу Кощея в его тело! Прошу тебя, о великий Кау!

— Нет, это презабавно! — без какого-либо намека на кваканье воскликнула жабья голова. — Во-первых, неужели ты думаешь, что восемнадцатилетняя девичья душа стоит столько же, сколько душа великого тысячелетнего чародея?

— Все души равны, — твёрдо сказала Варвара. — Об этом написано в древних текстах.

— О, она ещё и читает! — поразился Кау. — Н-да, давно меня так не развлекали!

Существо отошло к костру, погрело руки над пламенем и потёрло ладонями жабью морду. Варвара во все глаза смотрела, как бородавчатая кожа разглаживается и под капюшоном выступают человеческие черты.

— Сядь со мной, человеческая дочь, — приказал Кау и опустился на траву, скрестив ноги.

Варвара села напротив, скопировав его позу. Кышка подбежал, спрятался у неё за спиной. Лицо существа приобрело совершенно непримечательную внешность. Из-под капюшона свешивались тусклые песчаного цвета волосы. Нельзя было угадать возраст по гладкому вытянутому лицу, не сохранившему ни единой жабьей черты. Лишь одна морщина пересекала пространство между бровями.

— Ты многое прошла, смертная девушка. Ради чего?

Он поднял руку, так и оставшуюся чёрной, и поманил из темноты сияющий огонёк. Грудь Варвары сдавило, а сердце стучало где-то в горле. Душа села на вытянутые пальцы Кау.

— Увлечённый исследователь. Безжалостный воин. Мастер-чародей. Мужчина, проживший тысячу лет и видевший то, что не вместит и сотня человеческих жизней. Что ты такого ценного хочешь дать ему, Варвара?

— Жизнь, — тихо сказала девушка.

— Жизнь с юной черноглазой чародейкой? — усмехнулся Кау. — Боюсь, и это у него уже было. Ты так изранена и продолжаешь причинять себе боль лишь ради своих мирских желаний.

— Это не ради себя, великий, — ответила Варвара. — Эта тысяча лет... Тысяча лет без сердца! Без вкуса, без интереса, без любви! Неужели он не заслуживает прожить одну обычную человеческую жизнь?

— А может, он заслуживает покоя? — спросил Кау, поигрывая пальцами, словно щекоча присевшую на них душу.

Варвара сжала губы и стукнула кулаком по траве.

— Да что вы все заладили! Его кто-нибудь спросил?! Разве же он потерял интерес! Разве же душа его не рвалась обратно из птичьего клюва! Разве он оставил бы родной мир на растерзание Синемордому?! Если бы у кого угодно, да вот у тебя хотя бы, был выбор, умереть или пожить ещё, ну неужели ты выбрал бы покой?!

Два красных огня в упор смотрели в её глаза. Варварины щёки запылали, она опустила взгляд и поднесла руки ко рту, но слова уже вылетели.

— Удивительно... — тихо сказал Кау, разглядывая девушку.

— Прости, о великий, — выдохнула Варвара.

— Неужели тебе не страшно? Это глупость или безрассудство юности? Я видел грозных воинов, плачущих у меня в ногах. Я видел великих царей, дрожавших от одного моего вида. Я видел женщин, бросавшихся с этого плато во тьму, только бы не стоять радом со мной...

— Мне страшно, — сказала Варвара.