В молчании Варвара и Любава шли к реке, и только перейдя на другую сторону, первая сестра недовольно проговорила:

– Я тебя всего на несколько месяцев младше, но ты и правда порою словно ребёнок. Ты ей лишнего не говори! Она с Кощеем ближе, чем мы: видишь, и поссорится может, и поспорить, и даже пригрозить! Донесёт ещё, как ты после всего приходила и ногами топала. Он тебя просто вышвырнет, не доучивая...

– Не поучай меня, пожалуйста, – резко ответила Варвара. – Может как раз грозить ему не стоило. Может, поэтому он на нас набросился. Может, поэтому Никиту зачаровал.

– Этого мы не узнаем.

– В придачу, Любава, Никита же сказал, что она смеялась. И что кости ему разминала. Так ведут себя, когда ссорятся?

Любава, задумавшись, ответила не сразу.

– Кости разминать – это её работа, как моя за конём присматривать, а твоя – еду готовить. Мы это продолжим делать и после сегодняшнего. А насчёт смеха – может, Никита от страха всё перепутал.

– Ну да, так перепутал, что сам в собаку превратился, – язвительно сказала Варвара. – Я думаю, Любава, не надо придумывать сложные объяснения, когда есть простое. Марья что-то недоговорила. Что там за условия такие у Приморского царя, что она с Кощеем поругалась, а он из себя вышел?

– Коли он согласится – тогда всему свету известно станет, Варя. Давай об этом забудем и хоть с Никитой разберёмся. Может, и впрямь ему домой надо, хоть будет при семье жить.

Никита от этого предложения в восторг не пришёл. А когда узнал, что за условие поставил Кощей, поклялся лично перегрызть чародею горло – вряд ли без головы он останется бессмертным.

– Ты его защиту видел? – спросила Варвара. – Как ты там что перегрызёшь? Кости, жжёное дерево и болотное серебро. Говорят же, что его имя от доспеха и пошло: «Кощей – доспех из костей».

«Кощей объелся щей», – обиженно ответил Никита.

– Он бессмертный, Ник... Никита, – проигнорировала Варвара глупую шутку. – Ты сам видел цепи и ремни – они его бессмертное тело вместе держат, а всё то, что в волосы вплетено, ещё дополнительную защиту даёт.

«Домой не ворочусь, что мне там делать! – проворчал Никита. – А если кто узнает! От смеха дальняя гора рухнет».

– Нашёл, о чём беспокоиться.

– И правда, какой уж тут смех! – поддакнула Любава. – Слушай, Варвара. Мне ещё кое-какие травки от Аннушки нужны. И мёд. Чтобы твои шрамы подлечить. Не сходишь ещё раз, а?

– А вдруг Кощей вернётся и меня не застанет?

– Уж накормить я его сумею, сестричка! Может, если скажу, что ты очень испугалась и ушла гулять, то он поймёт.

Варвара только грустно усмехнулась и потёрла грудь – там как будто цепи не хуже кощеевых теперь всё сдавливали.

***

Аннушка заохала, увидев Варварино лицо и ладони, нашла какой-то рецепт, нацарапала на берестяной табличке для Любавы, собрала в мешочек травы, мёд положила и принялась расспрашивать, что случилось. Варвара помолчала немного.

– С Кощеем что-то не так, Аннушка.

– Да ну, доченька, с ним тысячу лет всё одинаково, с чего ты взяла, что за день всё поменялось? Старый дуб бурей не сломаешь!

– Пусти Никиту в дом, Аннушка.

– Волка этого? Зачем? Ещё разворошит тут всё.

– Не разворошит. Он собакой недавно стал.

Аннушка нахмурилась, но открыла дверь и позвала Никиту. Тогда Варвара рассказала женщине всё как есть, а Никита кивал и гавкал, подтверждая её слова. Как Никита приходил, и она узнала своего друга из детства, как сняла маску старухи, и как его отговаривала... Потом дала Аннушке хлебнуть отвара из фляжки, и тогда уже Никита рассказал, как дошёл до третьей сестры и как Кощей превратил его. Потом Варвара очень сухо рассказала о том, как Кощеё приходил за Никитой и как они с Любавой ходили к Марье.

– Знаешь, Аннушка, а она ведь ничего про мои шрамы не сказала, словно не заметила...

– Я её едва ли не знаю, Варя, но по рассказам прошлых сестёр выходит, что она сразу была жёсткая, как засохшая корка хлеба, даром что красавица, – ответила Аннушка. – А вообще, поживёшь пятнадцать лет с Кощеем, тоже сердца лишишься.

– Неужели и ты в это веришь! – вспыхнула Варвара. – Есть у него сердце, просто глубоко и далеко запрятано, а может, заморожено.

Аннушка покусала губу, поболтала ложкой в кружке и сказала:

– Не обижайся на меня, доченька. Я тебе правду скажу. Ты это перерастёшь. Ты не первая, не ты последняя. Думаешь, он не заметил? Я заметила, а я-то глупая старая баба.

– Вы все как сговорились, – прошептала Варвара, чувствуя, как щёки заливает краска. Она покосилась на Никиту и ещё тише сказала: – Ни в кого я не влюбилась.

Аннушка вздохнула и ничего не ответила. В тишине они пили чай, а Варвара, глядя на пожилую женщину, думала, что ведь она и правда немолодая – по-настоящему. Не так, как кощеевы сёстры превращаются старух, играют для богатырей отведённые им роли, а потом, когда нет лишних глаз, превращаются обратно в юных девушек. Они только говорят нужные слова, когда богатыри приходят, а за словами-то ничего и нет. А Аннушка, наверное, столько всего пережила, что может быть, стоит её послушать...

– Аннушка, но скажи, разве ты хоть раз Кощея настолько злым видела? Тогда, раньше? Разве другие сёстры про него такое рассказывали? Ну не может быть, раз он безнадёжный злодей, чтобы он в первый раз сорвался.

– Не знаю, что там в Приморье происходит, дочка, – ответила Аннушка. – Точно знаю, что такого душегуба, как Синемордый, свет уже тысячу лет не видывал. Знаешь, у меня же тоже есть камушки, но немного – ты же книгу уже пролистала?

– Да, – кивнула Варвара. – У тебя получилось, значит?

– Получилось, но мне это тяжело даётся, поэтому я всего полдюжины сотворила, в любимые места и к названным сёстрам. В Приморскую столицу один как раз ведёт. Ох я там в юности нагулялась! Даже, по секрету скажу, жениха-моряка завела. Но моряки, они такие – сегодня на берегу, завтра в море. А море сегодня спокойное, а завтра штормит... Вот и не вернулся он из плаванья. Но иногда так и тянет пройтись по памятным местам, – улыбнулась Аннушка. – Хочешь, сходи туда, послушай, что местные говорят.

– Конечно хочу! – воскликнула девушка.

– Какая шустрая! Ты на себя давно в зеркало смотрела? Лицо зелёное, в мешках под глазами словно запас картошки. Когда ты в последний раз спала?

– Уж и не знаю, Аннушка... Тогда я пойду к себе, потом вернусь?

– Что ты! Поспи здесь. Любава с твоими делами справится, ежели что.

– Она мне так и сказала, – согласилась Варвара.

– Вот и славно! И Никита отдохнёт.

***

Стоило Варваре опустить голову на подушку, как она заснула. Но в спасительную темноту без сновидений начали прорываться огненные вспышки. Девушка открыла глаза и поняла, что она вернулась в сон, где гулял по пляжу юноша.

Океан горел. Полыхала пятнами некогда лазурная вода. Золотой песок покрывали обломки сгоревших кораблей. Небо было чёрным от копоти, и Варвара впервые почувствовала запах во сне. Некоторые пальмы были вырваны с корнями, другие, сломанные посередине, опустили головы с тлеющими листьями. У деревьев кто-то лежал, и Варвара, предчувствуя беду, бросилась туда, увязая в песке, припорошенном пеплом.

Знакомый юноша, но чуть повзрослевший, лежал на спине, распахнутыми пепельными глазами глядя в затянутое дымкой небо. На губах была кровь. Если бы его ресницы не подрагивали, Варвара решила бы, что уже поздно.

«Что поздно, Варя! Это же сон!» – подумала девушка, пытаясь успокоиться, но не верила сама себе. Слишком сильно щипало глаза от гари, слишком осязаемым был жар от горящих масляных пятен на воде... Слишком резко пахло кровью.

В центре груди молодого мужчины торчала рукоятка кинжала из бело-жёлтой кости со странными геометрическими узорами. Тот самый нож, который носила за поясом темноволосая темнокожая девушка.

Варвара села на колени рядом с юношей и, не представляя, что делать, положила обе руки рядом с рукояткой на покрытую кровью кожу. Юноша что-то прохрипел и попытался поднять руку, но она бессильно упала Варваре на бедро. Сон совсем перестал быть сном. Юноша прикрыл глаза.