– Прибыли. Держи пропуск, красота. Девятый этаж, номер 201. Давай, тебя ждут.

Я выбралась из машины и под пристальным взглядом своего конвоира поплелась к дверям. Поднимаясь в роскошном лифте, гадала, что скажу Седому, чтобы он не пустил меня по кругу, как совсем недавно грозился, но внятных объяснений не находила, от того хотелось выть в голос.

Лифт замер на девятом этаже и двери распахнулись, выпуская меня в коридор. Ноги утопали в толстом ковре, заглушая звуки тонких каблучков, я осторожно подошла к указанному номеру, и замерла под дверью, переводя дыхание и собираясь с силами.

Прикладываю электронный ключ, но дверь вдруг поддается и бесшумно открывается. Не очень похоже, будто меня здесь кто – то ждет, а звенящая тишина расползается по коридору, опутывая отяжелевшие вдруг ноги. Разъедающая тревога поднимается глубоко изнутри. Ноги всё же делают шаг за шагом. Я не знаю, что ожидала увидеть, но только не то, что открылось моим глазам. Мир взорвался пронзительной вспышкой боли, и я хрипя падаю на колени, хватая раскрытым ртом воздух. Крепко зажмуриваюсь, в надежде, что это только глюк моего измученного мозга, но нет, и я вновь загибаюсь от боли пляшущей в каждой клеточке моего тела, боясь поверить собственным глазам. Меня ведет, и внутренности сводит судорогой, отчего меня выворачивает наизнанку прямо на белоснежный пушистый ковер.

За какие грехи меня так наказали? За чтоооо?

Протяжно вою, сиплым обессиленным голосом. Что я сделала такого, что судьба снова так больно бьет меня в самое сердце, не щадя? За что? Отнимает самое дорогое?

Это самое дорогое сейчас в луже почерневшей крови на белоснежных простынях лежало с перерезанным горлом. Глаза раскрыты… В них … Господи в них замерло чувство, которым она никогда ни на кого не смотрела, даже на меня… Безграничная любовь. Поклонение, готовность принять любую участь из рук своего мучителя. Милка в парике, светлом, но не белоснежном. Ее волосы так похожи на мои, она вся похожа на меня, даже родинка под глазом, как моя. Но зачем? Милка, скажи зачеем?

Но Милка не ответит больше никогда. Так и останется в моей памяти, такой как сейчас, глядя в сторону ужасным взглядом полным любви.

Потом обращаю внимание на ее наряд, и кровь стынет в жилах. Белое простое платье, до колен, сейчас задранное до самой талии, но под ним, нет белья. Огляделась по сторонам, оно нашлось почти у самого входа. Значит, у Милки здесь было свидание?

Ага, свидание… Скоро и у тебя будет таких свиданий куча, хоть каждый день, за умеренную плату! Пищит противно тоненький голосок внутри, и я затыкаю уши, чтобы не слышать его. Не слышать той правды, которая и так нелицеприятно открылась моим глазам. Не быть свидетелем того как низко пала Милка, ибо весь ее вульгарный облик, не смотря на скромное платье так и вопил о ее принадлежности к древнейшей профессии.

Поднимаюсь на ноги, и только теперь в поле моего зрения попадают мужские ботинки, потом толстые короткие ноги Седого. Вскрикиваю, тут же зажав рот руками.

И Седой тут. Но не с таким же украшением как у Милки. По поле в груди и голове, успеваю отметить этот факт.

Пячусь к двери, когда легкий шум поднимающегося лифта, словно выталкивает меня из прострации. Выскакиваю за дверь на ватных ногах, захлопываю деверь, и после секундного размышления, протираю подолом платья ручку двери, за которую бралась . Повертев головой по сторонам, бросилась по коридору , в темную глубокую нишу.

Я замерла, глядя на свое отражение в реке – Матушке, удивляясь, как забрела так далеко. Ноги гудели, и все чего я хотела, это упасть прямо там, где стою, и закрыть глаза, окунувшись в ледяные воды грязной реки, чтобы больше не чувствовать той агонии, что плясала сейчас во всем теле. Я задыхалась от нее, она с каждым мгновением разрасталась все сильнее словно раковая опухоль, питаясь моей энергией. Взгляд упал на темную гладь воды. Из отражения на меня глядела тоненькая перепуганная девочка, с растрепанными волосами, выбившимися из помпезной прически.

Тело уже давно перестало трястись от холода, потому что в моей душе теперь целая пустыня изо льда. Мне было плевать, что я могу заболеть, и умереть, плевать на окружающих, потому что для себя, глубоко в душе я уже все решила. Зачем оттягивать неизбежное? Зачем обманывать саму себя, ведь реальность во всей своей не прикрытой красе наотмашь ударила меня по лицу, хохоча в него злобным беспощадным оскалом. Я не хочу как Милка. Лучше сейчас, одним махом.

Посмотрела вниз, и сердце бухнуло куда – то в пятки. Я боюсь воды. До ужаса. До нервной трясучки. Подумав немного, достала из копны волос оставшуюся шпильку, и те густым покрывалом рассыпались по спине до самых ягодиц. Откусила защитный наконечник на шпильке, проверив ее остроту.

Когда – то давно, Поликарп в шутку рассказывал о самых мучительных способах самоубийства, называя идиотами висильников и утопленников. Нет ничего хуже асфиксии. Ее боль имеет самую радужную оболочку, то есть все ее оттенки непременно постигнут того кто решит себя утопить или окажется в петле. Я тогда очень внимательно его слушала, себе на удивление. Наверное, уже тогда чувствовала, что моя непутевая жизнь непременно закончиться именно так.

Так вот, самый гуманный способ уйти из жизни, это перерезать вены, или пробить сонную артерию. До сих пор помню свой тонкий голосок, с интересом вопрошающий о ее местонахождении на теле и холодное прикосновение Поликарпа к коже на шее. Его прерывистое дыхание и свой шок.

Прикоснувшись ледяными пальцами к шее, нащупав ее, и глубоко вдохнула, и замерла, слушая пробуждающийся город. Я не боялась смерти, куда сильнее я боялась того, что жизнь непременно поведет меня по Милкиному пути. Идти мне некуда. Вернее есть куда, но этот путь для меня закрыт. Лучше смерть.

Устало привалившись на высокие перила, крутя в руке тонкое острое орудие, когда невдалеке остановилась шикарная белоснежная машина и из нее выскочила высокая красивая девушка в телесном брючном костюме, подчеркивающем ее идеальную фигуру. Тряхнула каштановыми блестящими волосами, и остановилась возле перил, глядя прямиком в распахнутую дверь автомобиля.

Даже будучи в таком состоянии, я поразилась красоте и богатству, о котором кричал каждый отточенный жест незнакомки. Легкий ветер донес до меня умопомрачительный сладкий аромат парфюма, и я с завистью уставилась на нее во все глаза. Ничего прежде мне видеть не приходилось. Казалось эта девушка с другого измерения, прямиком из того самого журнала которые так старательно оберегали мои соседки по комнате в детском доме.

Из машины вальяжно выбрался молодой мужчина, и, подкурив сигарету, не спеша подошел к ней. Девушка, робко подняла руку, не решаясь коснуться, словно спрашивая позволения. Мужчина заметно напрягся, сбивая пепел прямо в реку с моста.

Он что – то отрывисто бросил, и лицо незнакомки пошло пятнами. Она отвернулась, отрывисто бросив в ответ, и только потом до меня дошло, что они говорят на чужом языке. Я с роду не слышала такого произношения, и принялась гадать, что же мужчина мог ей сказать такого, что ее так смертельно обидело, позабыв о своем судьбоносном решении.

После нескольких фраз, девушка закричала, кинувшись в драку, впрочем, мужик молодцом, одной рукой зафиксировал разозленную красотку, и все же докурил свою сигарету.

Щелчком выкинул окурок в реку, подтащил к машине и бросил ее прямо в распахнутую дверцу, быстро захлопнул ее, и, дав знак водителю, снова отошел к перилам, подкуривая новую сигарету. Машина тронулась, и покатила в сторону города.

Я так увлеклась созерцанием чужой ссоры, что пропустила момент, когда мужчина обратил на меня заинтересованный взор. Впрочем, его заинтересованность мне скорее показалась. На его красивом лице сквозило равнодушие и скука. Словно он устал от всего даже от жизни в целом. Что – то зацепило меня в нем, что – то глубинное, на интуитивном уровне. От этой мысли я едва не расхохоталась в голос. Ну надо же! Что за чушь! Сказывается прошедшая ночь, не иначе. Где я, и где этот мужчина. Иначе бы мне не могло показаться, что мужчина натягивает на лицо соответствующую маску, обращаясь ко мне на русском. Ему даже повторить пришлось, а я густо покраснев, уставилась на реку, словно созерцание грязных вод, было жизненно важным занятием.