— Красочно, молодец, — хвалит меня Рози, в миг посерьезнев. — Ничего не забыла. К твоему сведению, Сорин тоже меня старше.

— А сколько ему?

— Тридцать шесть. Скоро тридцать семь. Детей вроде нет.

— Мгм. Ну, а Франку сорок. Пять.

— Конфет, так у них же тогда как раз в самом разгаре все.

— Ага, в разгаре, да. Только от него потом, по-моему, сложно будет отвязаться...

— Ух ты ж, какая, а... А ты прям отвязываться захочешь?

— Может и не захочу...

— Ну так может, еще надумаешь...

— Может и надумаю, — вторю я ей вяло-сонно.

Огонек, как говорится, потух, едва его слабый отблеск озарил глубоченный замороженный провал, зияющий у меня на личном фронте.

***

Глоссарик на ГЛАВУ ШЕСТИДЕСЯТУЮ Слет подопечных

мэтресс-ан-титр — главная, постоянная фаворитка французского короля

Провал мой на личном фронте — в стадии заморозки, законсервирован под вечной мерзлотой. Не ликвидирован, но и смотреть на него, такой замерзший, не больно: он не тронет.

Я и не смотрю — ничто вокруг не напоминает мне о нашем недавнем бурном романе.

Даже подслушанное не так давно заявление Нины, что она задалась целью женить на себе моего бывшего любовника, выцвело на фоне открытий о Каро, потрясших меня и встряхнувших хорошенько. Последовавшие же затем события и вовсе его затушевали.

Стараюсь держаться свежаком и не давать подругам лишнего повода пытаться поддерживать меня или, упаси Боже, спасать.

У Каро в этом плане довольно своеобразная манера.

— Давно его видела? — как-то спрашивает меня она.

— Давно.

— А я с ним познакомилась сегодня.

Слышу это и не выбиваюсь из колеи — значит, «избавляюсь» от него.

Каро сечет, что я не стану интересоваться подробностями их знакомства, и сама мне выдает:

— Если хочешь знать, он показался мне очень сдержанным и скрытным. Себе на уме.

— М-мгм-м-м, — соглашаюсь я.

— Кати, я ведь очень дружна с Ниной, и я не желаю ей зла, но... хорошо, что в твоей жизни его больше нет.

Ну и хорошо, думаю, что хорошо. Что хорошо кончается.

А что Нина женить его на себе решила — куда уж хорошее?..

***

После неудавшейся романтической ночи у Франка появляюсь на ЭфЭм я все реже. В итоге перестаю появляться совсем. Если честно, надоел он хуже горькой редьки.

Зато о нашей с ним встрече и «завязавшейся связи» еще какое-то время ходят самые невероятные слухи. Оказывается, я та еще расчетливая сука и любой динамщице есть чему у меня поучиться. Оказывается, я неспроста так долго его мурыжила и добилась-таки своего: Франк недавно купил мне пентхаус-квартиру в Шпандау (да-да...) — перетащить поближе к своему особняку, чтобы там отводить у меня душу.

Мне это абсолютно неинтересно. Работаю я на его проектах по своему обыкновению на совесть и больше мне ни черта от него не нужно.

Увы, вернее, к счастью: мечтам Нины, о которой я порой даже в состоянии говорить почти без мата, не суждено сбыться. Были они взлелеяны на том простом и недальновидном соображении, что стоит ей завалить наш проект, и больше она и ее-мой-бывший хахаль меня не увидят — а там, глядишь, и я помру, не от разбитого сердца, так хотя бы от безработицы или, на крайняк, подавившись желчью.

Но они, мечты ее, встречают облом за обломом. Последний ее облом должен выразиться в том, что в один прекрасный день мне нужно пересечься с Риком по КвартирМитте. Я настолько нырнула в работу, что к предстоящей встрече отношусь почти спокойно, вернее, мне некогда над ней париться. Полагаю, что, когда мы увидимся, ничего сверхъестественного не произойдет, зато выдастся возможность порасспросить его насчет многоэтажки на Котти или, как я сама ее называю, просто «Котти».

Потом, правда, пересечение наше с ним тоже обламывается: в последний момент до моего сведения доходит, что его отстранил самолично Франк. При этом случае у меня обнаруживаются некие благожелатели или попросту: сплетники. Они-то и доносят до моих ушей, что Рик, оказывается, без пяти минут уволен и что по официальной формулировке Франка виной тому его неприлично частые отгулы. Моя самозванная «крыша» проявляет себя самым неожиданным и непрошенным образом.

Меня цепляет чувство протеста и еще кое-что, на что я не ведусь до поры-до времени.

***

В какой-то момент КвартирМитте и вовсе затормаживается. Разрешение вот-вот получим, подряды распланированы, проект грамотный и генерирует создание нового, современного, «светлого» жилья из энергосберегающих материалов и даже обязует девелопера согласно соответствующему районному уставу сдавать лишь за умеренную квартплату. Сенат только что землю не роет и прозрачно намекает, что тащится от нашей затеи, а препятствий нам чинить не намерен.

И вот на этом-то фоне ЭфЭм, явно расслабившись, упорно не предоставляет плана взрывов. Этой наступившей заторможенностью проект начинает подозрительно напоминать мне другие, менее приоритетные франковские проекты, которые я больше не делаю.

Мне бы начать пытаться ругаться, но я замечаю, что на фоне других событий, то и дело происходящих у меня в жизни, стала более толстокожей. Не идет КвартирМитте, значит, будем делать другое.

Планов по «Котти» мне не дают — подозреваю, сами не знают, где их взять — и я обращаюсь в сенат.

Кажется, сенат не в меньшей мере обрадован, что намечается ремонт и благоустраивание «Котти». Поэтому мне, предварительно затребовав соблюдения соответствующих ковидных формальностей, выписывают пропуск в строительный архив, в котором я сегодня сижу и под опекой двух сенатских дяденек и тетеньки-архивницы фотографирую планы двадцатипятилетней давности.

Мне, вот правда, не нужна их помощь, но они мне почему-то не верят или может, просто совсем задохлись на работе — не уходят, а вместе со мной рассматривают все, и все комментируют.

Этажка на Котти оказывается конца шестидесятых годов постройки, а в последний раз перестраивали ее в девяностые. Руководителем проекта и планирующим архитектором — читаю подпись-печать на планах — был некто Вальтер Херманнзен.

Что ж думаю, мало ли. Мир тесен.

— Ага, он, — мужчина из сенатских, тот, что постарше, задумчиво, будто встретившись со старым знакомым, разглядывает планы. — Я было забыл, что тогда без него не обошлось.

— Удивительно, что к нам попали именно его планы, — замечает женщина-архивница.

— Да, самого нет давно, а планы остались, — говорит другой сенатский, который помоложе.

Нет, совпадений не бывает.

Почти безэмоционально отмечаю про себя: Рик, оказывается, носит фамилию — кого?.. Отчима?..

— М-да, точно... — притворяюсь, будто и сама припоминаю что-то. — Снова — давно его не стало?

— Да давно уже...

— Лет десять, как...

— Одиннадцать...

Моментально некий кремень высекает искру в моем мозгу. Искра эта жжет больно: Рик лишь однажды вскользь упоминал своего отчима, но говорил о нем в настоящем времени.

— А... он женат же, по-моему... был... — вбрасываю я.

— Да, страшное дело, — качает головой женщина.

— М-да, жуткое, — соглашаются с ней мужчины.

Все смолкают. По-видимому, именно в связи с этой его жуткостью никто не собирается больше продолжать об этом деле разговор, а я отчего-то чувствую его — дежа вю моих подслушиваний про Каро. Разница в том, что там я шифровалась вообще, а сейчас отчасти.

Под сохраненный-таки покерфейс — черт, фишка у меня, что ли, такая новая — начинает, содрогаясь, пробираться холодящее, щемяще-участливое любопытство.

На этом тема вроде затерта и перемолота. Только мне ее затереть оказывается непросто. У меня возникает чувство, как будто я и тут накосячила в чем-то. Только интересно, в чем на сей раз мой косяк — в равнодушии или, скорее, в нежелании копать то, о чем рассказывать мне некогда откровенно не хотели?..

***

Мне не дает покоя этот мини-инцидент, связанный с прошлым если не самого Рика, то его семьи. Он, инцидент, даже пинается легонько: