Вслед за кризисом царской власти в Гондарском государстве в XVIII в. неминуемо последовал и кризис официальной царской историографии, хотя последний дал знать о себе отнюдь, не сразу, по крайней мере не с самого начала века. Конечно, историографический жанр никогда не оставался неизменным; он менялся, и менялся довольно быстро. Как писал Д. С. Лихачев, «литература мало меняется в тех своих частях, которые связаны с теологией, и сильно меняется в исторических частях» [5, с. 71]. Однако произведения официальной царской историографии первой трети XVIII в. — хроника Иясу 1-й хроника Бакаффы — при всех своих особенностях писались и мыслились как прямое продолжение прежней традиции. Это следует с полной очевидностью из «Истории царя царей Бакаффы»: «А затем, приказав накрыть стол по обычаю, повелел провидец тайного и сын чудес Бакаффа цехафе-тээзазу Синоде и сказал: "Принеси книгу истории, что дописал ты до сего времени, и прочти пред людьми, чтобы слышали те, кто не слышал. Мы же видели ее в Аринго". Тогда сделал Синода, как приказал ему [царь], и читал среди князей и вейзазеров. И еще приказал ему [царь] присоединить ее к истории царей, отцов его, Аэлаф Сагада и Адьям Сагада» [17, с. 316], т.е. к хроникам царя Иоанна (1667-1682) и царя Иясу I (1682-1706). Впрочем, надо сказать, что для забот о сохранении подобной преемственности в XVIII в. имелись причины не только литературного свойства.

Как известно, царь Иясу I был убит по наущению собственного сына Такла Хайманота, который и занял престол своего убитого отца. Процарствовал он недолго, поскольку 2 мая 1708 г. сам был убит заговорщиками во время охоты. Ему наследовал брат Иясу I Феофил, который тоже недолго царствовал и умер 14 октября 1711 г. Престиж династии пал настолько низко, что после смерти Феофила верховную власть в стране смог захватить царедворец Юст, вообще не принадлежавший к царскому роду. Его происхождение не помешало ему царствовать, пока он был активен и здоров. Однако, когда он серьезно заболел, его телохранители произвели 9 февраля 1716 г. переворот и воцарили «законного царя» — сына Иясу I Давида. Новый царь умертвил больного узурпатора, но его собственное царствование также было коротким и несчастливым, и 17 мая 1721 г. Давид был отравлен. Таким образом, это был четвертый эфиопский царь, павший жертвой дворцового заговора за неполных 20 лет. Ни стабильности, ни престижа царской власти это обстоятельство, разумеется, не прибавляло. На престол был возведен еще один сын Иясу I — Ацма Гиоргис, более известный под своим оромским прозвищем Бакаффа («неумолимый»). Только ему удалось несколько укрепить царскую власть в стране и возобновить традицию официальной историографии, прерванную со смертью его отца в 1706 г. Однако и при Бакаффе положение династии было незавидным. Его жизнь в Гейдаре, где не только придворные, но и простые телохранители осмеливались интриговать против монарха, была настолько небезопасной, что даже Бакаффа, вполне оправдавший свою оромскую кличку, не рискнул держать своего сына Иясу при себе, а отправил его к родичам его матери в Квару, где тот был в большей безопасности. Так в первой трети XVIII в. гондарскому царю приходилось рассчитывать не столько на собственную силу или авторитет и обаяние своей богоустановленной власти, сколько на родственников, причем не на собственных родственников, которые могли оказаться для него опасными соперниками, а на родственников жены, для которых царь являлся единственным источником власти, влияния и богатства. Царская власть в Гондаре переживала явный кризис, и это обстоятельство не могло не отразиться и на характере официальной царской историографии.

Бакаффа умер 19 сентября 1730 г., и на престол срочно был возведен его малолетний сын от Ментевваб — Иясу II. Воцарен он был происками родичей Ментевваб — гра-азмача Николая и эльфинь азажа Гераклида, которые в последние годы жизни Бакаффы заняли видное положение при дворе. Что же до Ментевваб, то, хотя в «Истории царя царей Адьям Сагада и царицы Берхан Могаса» она неизменно называется либо царицей, либо государыней, однако коронованной супругою Бакаффы она не была и в официальной его «Истории» даже не упоминается. Судя по всему, Ментевваб была одной из многочисленных наложциц царя, возможно любимой, но не более того. Так как сам Иясу по малолетству править не мог, то Ментевваб была назначена при нем регентшей, и реальная власть в Гондаре оказалась в ее руках и в руках ее многочисленных родичей из области Квара. Внешний декор был соблюден полностью, формально линия «законных царей» была продолжена в лице Иясу, сына Бакаффы, но по сути это был очередной дворцовый переворот, переход верховной власти не столько к малолетнему царю из прежней династии, сколько к Ментевваб и клану кварасцев, строго говоря, к династии не принадлежавшим. Поэтому перед придворным историографом встала непростая задача каким-то образом обосновать этот факт, оправдать его и придать видимость безупречной законности.

Выполнению этой главной задачи он и подчинил все свое произведение, что отразилось во воем, и даже в композиции его. Известная гибкость самого историографического жанра давала ему такую возможность, однако поставленная задача была нелегка, и ради нее автору приходилось иногда жертвовать и исторической правдой, и литературной цельностью своего произведения. Стараясь обосновать приход к власти Ментевваб, матери Иясу II, и автор ее «Истории», и «вся квараская клика всячески подчеркивали преемство царей: Иясу, названный так в честь своего деда — царя Иясу I, получил такое же царское имя, как и тот, — Адьям Сагал. Не позабыли они подчеркнуть и нынешнюю роль и значение царицы Ментевваб, которой, словно коронованной супруге царя, присвоили и царское имя — Бер-хан Могаса, а сама официальная «История» получила несколько необычное для Эфиопии название по имени не только монарха, но и его матери: «История царя царей Адьям Сагада и царицы Берхан Могаса». Впрочем, они озаботились и формальной коронацией Ментевваб. Однако как бы то ни было, но к власти пришли новые люди, и продолжить традицию официальной царской историографии в прежнем виде было невозможно. Нужно было специально обосновать законность очевидного для всех переворота и начать написание истории как бы с новой страницы. Для этого придворный историограф царицы Ментевваб не стал выдумывать ничего нового, а, воспользовавшись приемом, уже существовавшим в эфиопской историографии, начал свое повествование прямо от Адама.

Правда, следует сказать, что прием этот характерен не для пространных царских хроник, а для другого историографического жанра — жанра так называемых «кратких хроник». Эти «краткие хроники», получившие свое не вполне точное название с легкой руки К. Конти Россини, по сути своей не столько хроники, сколько эфиопские летописи, которые хотя и сосредоточивают свое преимущественное внимание на царях, однако отнюдь не ограничиваются царствованием одного какого-нибудь монарха. Повествование там начинается в соответствии с христианскими воззрениями на всемирную историю с сотворения мира и первого человека. Жанр этот возник в Эфиопии сравнительно поздно, по-видимому в первой трети XVI в., так как только с этого времени изложение приобретает по-настоящему летописный характер погодных записей с указанием точных дат и мест событий. Весь же предшествующий период явно реконструирован и собран из материала заимствованного и взятого из церковных источников: сначала следует библейское родословие от Адама до царей. Давида и Соломона, затем излагается известный династический миф о происхождении эфиопских царей от Соломона и царицы Савской, а далее следует история уже собственно эфиопских царей. Однако и эта история излагается на основании материала не историографического, а церковного, того, который был под рукой у эфиопского книжника, т.е. в основном синаксаря — этого сборника кратких житий всех святых эфиопской церкви за полный год. Между ними имеются и жития эфиопских царей, сочтенных церковью праведными, для чтения в храме в дни их поминовения. Таким образом, получилось полулегендарное родословие эфиопских царей, где имена перемежаются краткими сведениями о жизни некоторых из них, почерпнутыми из синаксаря. С XIV в., т.е. со времени появления хроник эфиопских царей, летописец пользуется уже этим материалом и дает краткое переложение своих историографических источников. Так, до XVI в. исключительно летопись имеет характер перечня царей по преимуществу, недаром наиболее распространенным эфиопским названием подобного рода произведений является «история царей» или «родословие царей».