На том пути из Кулзумского моря многочисленными рукавами выходят заливы. Путь проходит, пересекая головы этих рукавов. Там есть высокие песчаные бугры. Я, бедняк, видел те места. [Их] называют Кыр-Мачак. За теми местами рукава из моря [уже] не выходят. Есть там один громадный бугор. Караулы Берке-хана поднялись на тот бугор. Со стороны Ширвана появилось огромное облако пыли. Сообщили хану, что появилось облако пыли, [поднятое войском] врага, и нет [ему] ни конца, ни края. Те беки опять начали трусить. [Тогда] хан сказал: “Я поднимусь на этот бугор, [а] вы стойте и смотрите отсюда и увидите могущество Господа Всевышнего. Если враг придет и будет меня одолевать, то вы отсюда же и бегите”. И они согласились и стояли.
Хан поднялся на вершину холма. Немного спустя с той стороны появилось [вражеское] войско. Волна за волной, полк за полком подходило оно. Как только подходили они, так тут же начинали принимать напротив него боевой порядок. Выстроили несколько боевых линий. [Когда] подтянулись последние полки, то разглядеть края их войска стало невозможно. Тогда хазрат хан трижды хлестнул нагайкой и погнал коня в карьер на врага Не успел он еще с бугра ворваться [в расположение врага, как] /43а/ могуществом Господа Всевышнего [боевые порядки] войска его перемешались и [враг] обратился в бегство. Увидев, это, войско [Берке-]хана ринулось следом за ханом. Преследовали несколько дней, убили тех, кому суждено было быть убитым, кому нет — тех полонили, и вернулись. Завладели всеми конями их, всем их снаряжением.
У тех, угодивших в плен, спрашивали: “Почему [же] бросились вы бежать от одного [лишь] человека на том бугре?”. Они отвечали: “По обеим сторонам от того человека, что находился на бугре, стояли два громадных войска. Сколько ни всматривались [мы, так и] не смогли разглядеть ни конца тех двух войск, ни края. Потому-то мы и построились вдали. Когда тот человек на холме помчался на нас, ринулись [на нас] и те два громадных войска. Почудилось нам, будто рухнули на нас земля и небо. Потому [-то вот] не устояли мы и бросились бежать”. Это чудо хазрат хана известно среди народа.
Некоторые говорят, что в этом войске был [сам] Хулагу-хан. Когда войско это было разгромлено, он был убит. Никто [однако] не знал о его гибели. Но в хрониках хазрат Дост-султана говорится: “С тоски по этому войску, что было разгромлено в походе, он заболел и через два месяца умер”. А впрочем, Аллах лучше ведает.
Когда вилайет Дашта подчинился Берке-хану, то большую часть неверных он обратил в ислам. Некоторые говорят, что правил он тринадцать лет, а другие — шестнадцать лет. Затем он соединился с милостью бога. Потомства от хазрат хана не осталось. Выше было упомянуто, [что] у Саин-хана было два сына: один был Сары-Такы, другой — Туган. Сары-Такы /43б/ умер раньше своего отца в возрасте восьми лет. От Тугана [же] остались два сына: одного звали. Туда-Манги[244], а другого — Мунк-Тимур[245]. [Когда умер Берке-хан], этот Мунк-Тимур был маленьким. А Туда-Манги, хотя [и] достиг он совершеннолетия, был, однако, слабоумным, очень поврежденным рассудком человеком. Не найдя никого кроме него из потомства Саин-хана, беки, объединившись, сделали ханом упомянутого [Туда-Манги]. Много о нем странных и удивительных преданий и необыкновенных рассказов. Но [лишь] один [или] два рассказа вспомянуты в этом кратком сочинении.
Рассказывают. Прибыли однажды послы от верховного (?) хана. Этому хану [Туда-Манги] беки его все вместе сказали:
“Пришел этот посол, приехавший издалека. Не вздумай пороть при нем ерунды. Спроси, здоров ли хан; спроси также, благоденствует ли эль. Больше не спрашивай ничего”. Еще сказали: “Вы не вольны поступать по собственному усмотрению. К ногам вам мы привяжем веревку и кто-нибудь заберется под трон и пусть сидит [там] и держит эту веревку. [И] всякий раз как вы, забыв про наши наставления, начнете пороть ерунду, пусть дергает он ту веревку. [И] тогда вы переставайте говорить”. Сказали они [так], и он согласился. Говорят, [что] хорошим в нем было то, [что], несмотря на свое помешательство, он соглашался со всем, что беки, объединившись, наказывали ему, и из повиновения им не выходил. Потому правил он в вилайете Дашта восемнадцать лет.
Эдигу-бий — да помилует его Аллах — говаривал: “Если решите вы накликать беду на вашего врага, творите такого рода молитву: “О Боже единый! Лиши разума врага моего. А еще, сделай [так, чтобы] не внимал он и словам разумеющих!”. [Такую] молитву творите”. /44а/ Говаривал он [также]: “Если кто-то сам не разумеет, [но] внемлет словам разумеющих, то он уже и разумеет. Нет в том разницы!”
Одним словом, наутро дали послу аудиенцию. [Туда-Манги-хан] спросил, здоров ли хан. Спросил, благоденствует ли народ. Потом спросил: “Много ли мышей в вашем эле?”. [Посол] сказал: “Много”. Потом еще спросил: “Много ли дождей бывает в вашем эле?”. [Посол] сказал: “Да, много выпадает”.
Тот, державший [в руках] веревку, человек увидел, что [хан] начал заговариваться. Он дернул веревку. [Тогда] хан сказал послу: “Спросил бы тебя еще о чем-нибудь, да меня дергают за ноги”. Беки тут же забрали посла, удалились с [аудиенции] и проводили [его], преподнеся коня [и] шубу.
Вернувшись, тот посол явился на служение к своему государю. Когда хан тот спросил: “При каких обстоятельствах видел ты нашего брата-хана и что за человек он?”, — посол сказал:
“Был на аудиенции лишь один раз. Как следует не разобрал. На той аудиенции спросил он о вашем здоровье и спросил о благоденствии народа. Еще спросил: “Много ли мышей в вашем зле?” Я сказал: “Да, много”. Еще спросил: “Много ли дождей выпадает в вашем эле?” Я сказал: “Да, [много] выпадает”. Еще сказал: “Спросил бы тебя еще о чем-нибудь, да дергают меня за ноги”. Потом беки сразу же поднялись и удалились [с аудиенции]. Удалился и я. Вот так я видел хана”. Хан этот и беки его поразмыслили над этим рассказом и сказали: “[Это] хорошо, что он спросил, много ли дождей выпадает, потому что всем народам от дождей бывает благо. И не плохо также то, что он спросил про мышей: от них всем бывает вред”. Но /44б/ сколько ни размышляли они, [так и] не смогли уразуметь его слов: “Дергают веревку”. [Так] рассказывают.
Еще один рассказ таков. [Однажды] собственной персоной переправился он [Туда-Манги-хан] через 'Идил и отправился в поход. Когда [же] возвращался из похода, [случился] с ним приступ помешательства. [А] обычно с ним бывало так, [что] всякий раз, когда случался у него приступ помешательства, не обращал он [никакого] внимания ни на чьи слова. Приехал он в одно место и спешился. Пятнадцать дней не двигался с того места. У войска кончился провиант. Положение его [войска] стало катастрофическим. Беки его устроили совет и сказали: “Сейчас он забыл свою жену. Давайте нарядим женщиной какого-нибудь гололицего юнца и покажем [ему] издали. Авось вспомнит свою жену и тронется [в путь]”. И когда нарядили женщиной одного юнца и показали, он, увидев, вспомнил о своей жене, а вспомнив, сказал: “У нас дома тоже был такой человек”, — и тут же быстрым ходом двинулся в путь налегке. Некоторые передают этот рассказ довольно непристойно, (почему) мы не сочли уместным, чтобы был он записан в этом дафтаре.
Когда двинулся он вперед налегке и поскакал, то через два дня пришел на берег реки 'Идил. При нем оставались [только] двое молодых слуг. [У] реки, у соляных залежей [озера] Басгунчак[246] есть гора, похожая на высокий холм, на протяжении почти целого дня [пути] та гора [как бы] не отстает от всякого, кто переправляется через реку 'Идил напротив [озера] Басгунчак и переходит [степью] к реке Иайык[247]. Когда хан переправился через реку 'Идил и поспешил [дальше], то увидел, что какая-то гора никак не отстает. Гневно взглянул он [на нее] один-два раза и сказал: “Поезжай уж ты, я не поеду”, — тут же сошел с коня и лег. Находившиеся при нем слуги поневоле также сошли [с коней]. [Весь] тот день /45а/ до наступления вечера пролежали они там. Когда же наступили сумерки, так что нельзя было уже разглядеть человека, один из тех двух молодых слуг, [а] был он [очень] смышленым, сообразительным человеком он был, сказал: “Сейчас уже вечер. Он тоже остановился. Как только он заснет, мы тронемся в путь и быстро пойдем вперед, он нас не заметит [и отстанет]”. Когда [он так] сказал, хану очень понравились эти слова и он сказал: “Ты хорошо сказал. Седлай коней”. Оседлали [коней]. Когда решили, что он заснул, тронулись в путь и гнали коней, пока не занялась заря. Когда заря загорелась, они нигде не увидели [гору], и хан очень обрадовался. Рассказывают, [что] после прибытия к себе в ставку он сделал много пожалований. Такой [вот] удивительный, ненормальный человек он был.
