Введенные в обиход источники не сообщают подробно о том, как сошел с политической арены Урус-хан. Сообщается, например, что он умер естественной смертью. Этому противоречат, однако, известия такого сочинения, как “Чингиз-наме” Утемиша-хаджи. По данным этого источника, Урус-хан был убит в стычке с Тохтамышем. Последний также был потомком Тука-Тимура. Его отец, Той-Ходжа, был убит Урус-ханом за неповиновение. Той-Ходже принадлежал якобы наследственно Мангышлак. Известно, что Тохтамыш бежал из Дашт-и Кыпчака в Мавераннахр к Эмиру Тимуру. Последний использовал Тохтамыша в борьбе против Урус-хана. Борьба же между Тимуром и Урусом была ожесточенной. Разворачивалась она в основном в присырдарьинских районах. По источникам известно, что Тимур несколько раз помогал Тохтамышу людьми и снаряжением. Однако, по известным нам данным, Урус постоянно одерживал победы над Тохтамышем, и тот смог утвердиться на “троне Саина” и временно объединить Восточный и Западный Дашт-и Кыпчак лишь после смерти Уруса, когда он одолел и Мамая, пережившего разгром на поле Куликовом.
Сведения Утемиша-хаджи проливают дополнительный свет на эти события. “Чингиз-наме” представляет собой попытку осветить историю Дашт-и Кыпчака в послемонгольское время на основе историографической традиции, сохраненной в “кары сез” (“старое слово”, “древний сказ”) — преданиях, передававшихся изустно в степях от поколения к поколению. Это совершенно отличный, например от тимуридской историографии, источник. Его данные — это память о своем прошлом насельников Дашт-и Кыпчака. Как же предстают упомянутые выше события в изложении “Чингиз-наме”? Источник сообщает следующее.
Тохтамыш, который нашел убежище у Тимура, несколько раз предпринимал попытки развернуть борьбу против Уруса, но всякий раз бывал разбит. Его поддерживала недовольная молодежь, которая собиралась вокруг него, видя в нем лидера, способного привести ее к цели. Однако опора на молодежь не обеспечила Тохтамышу успеха. Добиться его он смог, только достигнув соглашения с предводителями некоторых узбекских племен, т. е. с лицами, обладавшими реальной властью. Тохтамыш установил связь с предводителями четырех крупных даштикыпчакских племен, которые якобы были выделены в прежние времена его предкам и на традиционную поддержку которых он имел “историческое” право. Стороны пришли к соглашению и разработали детальный план заговора против Уруса. По этому плану, 4 племени после получения сигнала от Уруса о начале перекочевки на летовья должны были как можно дольше затянуть начало выступления. Делалось это в связи с тем, что прибывшие на летовки племена в более позднее время занимали пастбища вдоль рек, наиболее удаленных от лучших и центральных пастбищ. Но именно в этом и заключалась цель заговорщиков — они должны были в момент выступления находиться в наибольшем удалении от центральных ханских кочевий, что обеспечило бы им минимум времени, необходимого для реализации задуманного. Именно так все и было осуществлено.
Когда закончилась перекочевка племен на летовки, Тохтамыш тайно прибыл в расположение упомянутых племен. Закончив приготовления, племена поднялись и начали откочевку с Тохтамышем в сторону Идиля — Волги. Перекочевка осуществлялась на телегах, племена уходили обремененные семьями, скарбом и скотом. Поэтому, несмотря на их усилие ускорить темпы продвижения, последние были невысоки. Получив известие об откочевке взбунтовавшихся племен, Урус-хан немедленно организовал погоню. Он выступил со всеми находившимися при нем людьми. Одновременно он разослал гонцов в остальные племена, чтобы те направили к нему свои контингента для участия в карательных мероприятиях. Племена, однако, уклонились от участия в погоне под предлогом их удаленности и того, что наступил сезон, когда кони отъелись и были потому непригодны для форсированного марша. Поэтому Урус вынужден был организовывать преследование лишь собственными силами. Настиг он беглецов ночью. Сложилась, однако, непредвиденная ситуация: силы Уруса намного уступали числу боеспособных мужчин бежавших племен. Урус знал это, но беглецы не знали. Поэтому Урус принял решение атаковать немедленно, так как с восходом солнца выявилась бы малочисленность его сил и он неминуемо был бы разбит. В свою очередь, Тохтамыш и предводители племен, полагая, что Урус привел превосходящие силы, сочли, что гибель их неизбежна. В этой обстановке они решили прикрыть от Уруса уходившие племена и отбивать его атаки так долго, как это окажется возможным. Однако они в целях сохранения своего потомства отобрали всех мальчиков, способных самостоятельно держаться в седле, и приказали им незаметно уйти на конях в сторону в ночной темноте и держаться на безопасной дистанции. Если бы по боевым кличам мальчики поняли, что победили их отцы, то они должны были воссоединиться с ними. В противном случае им следовало под покровом ночной темноты скрыться и попытаться каким-то образом самостоятельно устроить свою судьбу. Среди мальчиков были 12-летний сын Тохтамыша Джалал ад-Дин и Йахши-Ходжа, сын главного сподвижника Тохтамыша Урик-Тимура, предводителя племени ширин.
Урус-хан со своими людьми несколько раз атаковал в конном строю людей Тохтамыша и, проходя вдоль строя противника, осыпал его градом стрел. Противник отвечал тем же. Джалал ад-Дин и его товарищи решили, в свою очередь, атаковать с фланга Уруса, что и осуществили. Случайно стрела Джалал ад-Дина поразила Уруса, и тот был убит. Сторонников Уруса, которые не заметили в ночной темноте гибели своего предводителя, от неожиданной атаки Джалал ад-Дина обуяла паника, и они бежали без оглядки с поля боя. Тохтамыш же, его люди и сыновья беспрепятственно ушли к Идилю. С тех пор и бытует среди узбеков истина: “Джалал ад-Дин убил Уруса”. Таково степное предание, зафиксированное Утемишем-хаджи, и которому у нас нет пока никаких причин не доверять.
Этот небольшой и, казалось бы, безыскусный рассказ, на первый взгляд, уточняет лишь незначительный факт из истории ханов Дашт-я Кыпчака — обстоятельства смерти Урус-хана. Однако такой вывод был бы неверным, хотя бы уже и потому, что источник уточняет наши сведения по такой вспомогательной исторической дисциплине, как генеалогия. Если значение генеалогии как важной научной дисциплины в последнее время реабилитировано и признано, что дальнейшая разработка ее проблематики существенна для углубления проникновения в сущность исторического процесса на Руси и даже западно-европейских стран (по которым имеются многочисленные генеалогические справочники и исследования), то что же говорить о значении генеалогических исследований по истории евразийских степей, по которой в этом аспекте в сущности не сделано ничего?!
Однако значение рассказа о гибели Уруса (впрочем, как и всего текста “Чингиз-наме”) состоит прежде всего не в свежих генеалогических данных, а в том, что исходя из его данных могут быть сделаны многие, казалось бы неожиданные, выводы. Попытаемся наметить лишь некоторые из них.
1. Анализ рассказа о смерти Уруса позволяет установить существование в степях Дашт-и Кыпчака собственной историографической традиции. Традиция эта была устной, переходящей от поколения к поколению. Могут быть отмечены ее некоторые характерные черты. Она существовала в форме рассказов о лицах и событиях, которые, будучи выстроены в хронологическом порядке, образовывали последовательный и непрерывный ряд — степное устное историческое знание, что и может быть названо степной устной историографией. Последняя, несмотря на ее “экзотичность”, в сущности подчинялась тем же системно-структурным принципам, что и письменная историография. Хронологические “провалы” и тенденциозность, анахронизмы, избирательность, некоторый разнобой (приписывание одних и тех же событий различным лицам) не составляют принципиального отличия первой от второй. Временная глубина устной историографии — события эпохи Чингизхана. Но и это отличие не принципиально: многие “национальные” письменные историографии эпохи феодализма имели не более глубокую точку отсчета. Каждый такой рассказ резюмировался в форме краткой сентенции типа “Джалал ад-Дин убил Уруса”, которая, будучи поговоркой исторического характера, служила для закрепления событий в памяти народа, зачина и концовки рассказа-предания. Высокая степень точности данных устной историографии устанавливается перекрестным сравнением данных письменных источников, построенных на ее основе, с известиями исторических сочинений, имеющих иную основу.
