Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Друзья-однополчане

Алексей Микоян

Работа однажды свела меня с коллегой, который служил в Туркестанском военном округе, когда командующим авиацией там был мой школьный товарищ и однополчанин Алексей Микоян. Этот летчик рассказал, что при встречах с генералом Микояном о нем складывалось неблагоприятное впечатление: — Посмотрите на выражение его лица, — говорили пилоты. — Он нас презирает!

Как мог, я разуверил коллегу. Алексей не мог презирать летчиков. Сам фанатик военной авиации, он любил летчиков и службу. Более сорока лет своей жизни он летал сам или руководил полетами и военными учениями.

В душе он считал летчиков лучшими представителями человечества. Летчиками были два его старших брата. Что же до выражения лица, то, действительно, оно давало повод заподозрить к себе некое ироническое отношение. Но причина — не в отношении к людям, а что ж делать, такое было у него лицо.

Началось это в марте 1943 года в Вязниковской школе пилотов. Учебным самолетом был там устаревший истребитель И-16, на котором на взлете и посадке сложно было удерживать направление движения. Перед самостоятельным вылетом курсанту давали специальный тренаж.

С самолета, отлетавшего технический ресурс, снимали обшивку крыльев, и курсант выполнял разгон до скорости взлета, а затем дросселируя двигатель, имитировал посадочный пробег.

И вот, выполнив разбег, Алексей должен был убрать газ. Тут произошло непредвиденное, но в авиации нередкое явление. Выпал или не был поставлен шплинт, от вибрации отвернулась гайка, рычаг управления двигателем расцепился с тягой управления; самолет с ревущим двигателем несся к краю аэродрома. Можно было остановить мотор, выключив зажигание, но курсанту Микояну не хватило на это ни опыта, ни времени.

Самолет залетел в овраг и перевернулся, подняв облако снежной пыли. Алексею повезло, самолет не загорелся, что часто случалось в аналогичных случаях с поршневыми самолетами. Глубокий снег оврага смягчил удар. Все обошлось хорошо, только армянский нос Алексея несколько раздулся. Через неделю он уже на И-16 вылетел самостоятельно.

Мне неоднократно приходилось замечать, что одна и та же аварийная ситуация преследует одного и того же летчика дважды.

Через полтора года Алексей — летчик 12-го гвардейского полка — сопровождает самолет командующего противовоздушной обороны генерала Громадина на Запад. На аэродроме посадки в г. Резекне у Як-9 Алексея выпал или не был поставлен шплинт. От вибрации отвернулась гайка, выпал соединительный болт, и после выпуска шасси одно колесо стало поперек.

В момент приземления — резкое одностороннее торможение, самолет, развернувшись, переворачивается и еще несколько метров ползет по бетону на спине. Опять повезло, самолет не загорелся.

Если в таких случаях вспыхивал бензин, то начинали взрываться пушечные снаряды, и спасти летчика бывало невозможно. Но Алексея в тот раз быстро вытащили и отправили в госпиталь с тяжелой костно-лицевой травмой. Была почти утрачена возможность говорить. Кормили через носик «поилки». Как только появилась возможность говорить, первым вопросом пилота был:

— Когда смогу летать?

Профессор-хирург ответил:

— Какие полеты? Вы, батенька, свыкайтесь с мыслью, что Вы — инвалид.

Еще вчера сокол-летчик, а сегодня — инвалид.

Алексею стало очень тяжко. Про ту беду узнал Василий Сталин. Об этом человеке уже написано много нелестного. Но я могу сказать, что он охотно откликался, если его о чем-либо просили, и активно шел навстречу людям, нуждавшимся в помощи. Помог он и Алексею, которому симпатизировал.

В то время в Большом театре работал массажист по фамилии Шум. По рассказам, это был целитель-кудесник. Если артист балета получал травму ног или заболевал радикулитом, а нужно было танцевать спектакль, то Шум бывал незаменим.

Интенсивным, умелым массажем он ставил артиста к спектаклю на ноги. Шум был любителем-мотоциклистом, в поры кожи рук и под ногти навсегда въелось машинное масло, однако терапевтический эффект массажа от этого не снижался.

Шум успешно лечил Василия Сталина от каких-то вывихов и оставил представление о преимуществах нетрадиционной медицины. Его-то — Никиту Шума — Василий и привез в больницу к Алексею. Шум осмотрел пациента и пообещал назавтра приехать с «инструментом».

Инструментом оказались две оструганные палки, пользуясь которыми как рычагами, он открыл Алексею рот. Запустив туда свой палец, он массировал рот изнутри, затем лицо. Алексею было очень больно, на что Шум говорил:

— Ты можешь плакать, только не ори, а то подумают, что я тебя убиваю.

Не берусь утверждать, что было решающим — массаж Шума или традиционная терапия, только Алексей вполне поправился. Восстановилась речь и жевание, только из-за костных переломов на лице осталась какая-то ироническая ухмылка, которая, впрочем, не отражала ни его настроение, ни его отношение к людям. Он вернулся к летной работе, и большая часть его жизни прошла или в самолете, или на командном пункте с микрофоном в руке, или у экрана локатора. Перерыв был только на периоды учебы в трех военных академиях.

Когда пришел срок и врачи отстранили его от летной работы, он, как многие летчики, тяжело адаптировался к административной и штабной деятельности и тосковал по любимому делу. Вероятно, это и было причиной довольно раннего ухода из жизни. Он умер шестидесяти лет.

Толик Неверов

В подмосковной Кубинке с послевоенных времен дислоцируется полк, созданный в 1938 году. Полк имеет особые боевые заслуги и сложившиеся традиции: он — участник финской, Отечественной и корейской войн. Каждые 10 лет празднично отмечается годовщина полка, командование приглашает на торжества ветеранов, служивших в полку в разное время. Теплые встречи, банкет, осмотр новых самолетов и показ на них высшего пилотажа. Так было и в 1988 году. Над аэродромом виртуозно летал МиГ-29. Стоя рядом со мной, Анатолий Митрофанович Неверов внимательно наблюдал за полетом. Мысленно он сам находился в том же самолете. Его выдавало непроизвольное движение правой руки. Потом он сказал:

— Если бы мне дали МиГ-17, я бы сделал один полет по кругу, а во втором полете выполнил бы высший пилотаж на малой высоте.

В это время он уже не летал около тридцати лет, но я поверил ему.

Летом 1944 года в 12-й гвардейский полк пришел Толик Неверов. После Алексея и меня это был самый молодой летчик полка: ему было около 17 лет. Как он мог стать летчиком в эти годы? Не совсем обычно.

Его отец, военный летчик, погиб в первый год войны. Мать, опасаясь, как бы пятнадцатилетний парень в условиях военного разлада не сбился с пути, попросила друзей отца пристроить его в армию. Те направили его в летную школу в качестве воспитанника, в музыкантскую команду. Но в школе не разобрались с документами, благо Толик был парень крупный и здоровый, его определили курсантом в летную группу.

Летал он хорошо, успешно окончил курс обучения, и только тогда выяснилось, что он — несовершеннолетний и не имеет права принимать воинскую присягу. Военные чиновники не знали, что с ним делать, но снова помогли друзья отца. Так он стал летчиком в 17 лет.

Самолеты и полеты стали главным делом жизни. Им были отданы силы, способности, любовь. Как способного летчика, его после войны перевели в кубинский полк, в котором осваивали новые реактивные самолеты МиГ-15. Там же была создана пилотажная группа, которая демонстрировала высшее мастерство на реактивных истребителях.

Толя был в этой группе несколько лет. Когда ему было около 30 лет, из-за сердечного заболевания полеты пришлось оставить. Но авиация осталась в памяти на всю жизнь. Никакую новую профессию обрести не удалось, никакая работа не могла заполнить вакуум, возникший после прекращения полетов. При встречах с коллегами он любил вспоминать былые эпизоды летной жизни. Один из его рассказов постараюсь передать от первого лица.

2
{"b":"87984","o":1}