– Какая редкость для женщины!

– Грудь на груди – это понравится Павлу Константиновичу!

– Лифчик мешает – лифчик сними!

Тофик Мамедович свистнул, пробуя вернуть ситуацию под контроль. Сычёва, всё так же глядя на Михайлова, тихо переспросила:

– Так можно или нет?

Преподаватель от растерянности набрал в рот воздуха и надул щёки:

– Ну, если ты собираешься бежать спиной, то можно.

– Нет, бежать я буду грудью, как Людмила Кондратьева, – решила для себя Сычёва, но сделала это вслух, чем вызвала очередную волну гогота и удивления одновременно: до олимпийской чемпионки абитуриентке было как пешком до Манхэттена. Михайлов, беспомощно махнул рукой:

– Да делай ты что хочешь! − и добавил потише и с сарказмом, − «Людмила Кондратьева». – Увидев, что девушка в кедах поняла его слова буквально и крепит номер на бок, он глянул на свои короткие ноги и добавил: − Хоть на ляжку себе его прилепи. Ну и наборчик! Давай, Тофик, сам тут разруливай. Я на финише, – коротконогий мужчина пошёл прочь, всхохатывая на ходу. – Ещё не поступили, а уже борзеют. Сразу видно – спартакиадницы!

«Скорее бы закончился этот день», − в который уже раз подумал Тофик Мамедович, глядя в спину коллеге, старше себя всего-то на два года, но такого уверенного в себе.

В холле общежития Шумкин встал перед стойкой дежурной вахтёрши и уставился на лестницу, ведущую наверх. Часы на стене показывали девять тридцать утра. Экзамен по специализации уже начался, но Миша знал, что его забег будет не раньше десяти – сначала пропустят гладкие бега, и только потом начнутся дистанции с барьерами. Значит, можно подняться в комнату и минут пятнадцать полежать с задранными ногами. Десятиборец шагнул в сторону лестницы.

«Не ходи! – остановил его внутренний голос. – Ляжешь, разморит. Вообще бежать не захочешь. Или, чего доброго, заснёшь и опоздаешь!». Он хорошо знал, что умудрялся храпеть даже во время сеансов аутотренинга. Пытаясь оценить, насколько он сейчас нервничает и стоит ли воспользоваться советами психиатра Иоганна Шульца, Миша задержал ногу в полушаге, как в стоп-кадре. Проспать вступительный экзамен по специализации грозило досрочным отчислением. «Это как «Отче наш», – подумал Шумкин, развернулся и пошёл к выходу, но, увидев яркое солнце, остановился опять. – А может, всё же полежать пять минут?» – рука его потянулась к макушке, туловище развернулось, ноги понесли к лестнице.

Дежурная, пристально наблюдавшая за юношей, насупила брови.

– Ты чё тут мечешься, как шальной? А ну, пропуск покажи! – Пожилая женщина, несмотря на жару, была одета в шерстяную юбку, чулки, кофту с закатанными рукавами и платок, накинутый на плечи.

Прерванные «глубокие» мысли сменились на лице абитуриента удивлением, и Миша отпрянул:

– Чего?

– Чего, чего…Того! Пропуск давай! – вахтёрша стояла на посту не для фикции. Работу свою она любила и знала. Сохраняя безжалостное выражение лица, она упёрла руки в бока. В это время на лестничном проёме между первым и вторым этажами показались голые девичьи ноги и послышались голоса.

– Какой пропуск? – Голые ноги стали спускаться по ступенькам. Шумкин жадно предвосхищал появление всего остального. Требования дежурной показались ему незаслуженно агрессивными.

– Не придуривайся! Или ты не из нашенских? Тада так и скажи. Прошмугнуть хочешь? Не выйдет. Я вас, ненашенских, за версту чую! – старуха черканула себе по кончику носа указательным пальцем. – Вы у меня сотнями за день проходите, а я всё одно знаю: кто свой, кто так, к девчатам пришёл.

Растерявшись, Миша оторвал взгляд от студентки.

– Чего-о-о? Нужны мне ваши девчата, – взмах руки в сторону девушки вышел автоматическим. Она, премиленькая от лица до этих самых голых ножек, замерла на лестнице, глядя с удивлением. Это раззадорило парня ещё больше. Значительно повысив голос, он нахмурился: – Я сюда поступать приехал, а не… Я пять минут назад оттуда спустился, – он снова показал на лестницу, и его тело, сработав на опережение, пересекло линию «доступа». – Вы что, меня не помните?

Старушка, добрая и многих понимающая, будь собеседник поспокойнее, возможно, и отступила бы, но теперь еще сильнее сжала губы и угрожающе покачала головой. Растерянный Шумкин бросил взгляд на девушку, ища поддержки.

– Не помните?

Миниатюрная красавица кивнула:

– Почему не помню? Помню. Вы тоже поступаете. Мы же неделю назад вместе записывались в приёмной комиссии. Мы оба в группе один-один.

Миша удивился, как он мог не запомнить такую девушку. Впрочем, время подстёгивало. Подыгрывая, он кивнул:

– Да-да. Точно! Вы…?

Востроносая девушка широко улыбнулась, вызывая у Шумкина мгновенную симпатию:

– Я – Лиза Воробьёва, бегунья. Из Брянска.

– А, ну да, Брянск, конечно, помню, – юноша продолжал роль если не царя, то рыцаря – словно не ему оказывали милость, а он сам. – А я – Миша Шумкин. Десятиборец, – информация из первой фразы была предназначена для девушки, из второй – для дежурной. Женщина на посту, воспользовавшись новым замешательством, торопливо выскочила из-за стойки и грудью перекрыла проход, а с ним и доступ к незнакомке.

– Ничё не знаю. Пропуск давай! А то «пять минут, пять минут». Здесь тебе не кино, а я тебе не Гурченко! Откуда мне знать, ты это был или не ты? У меня вас за день по сто человек перед глазами мелькает. Всех не упомнишь, – помахав руками перед глазами, старуха раздраженно засунула их в карманы кофты. Раздвинутые локти, втянутая шея и толстенные линзы очков придавали женщине сходство с Совой из мультика про Вини-Пуха. Миша вздохнул, почувствуя себя бессильным перед логикой вахтёрши, которая то утверждала, что помнит всех, то отказывала признать того, кого видела несколько минут назад. Но в присутствии девушки хотелось выглядеть спокойным и умным, поэтому, чеканя слова, Шумкин проговорил:

– Да какой пропуск, мадам?

Бабка язвительно отреагировала:

– Обныкновенный! Красненький! Квандрантненький!

Шумкин даже улыбнулся: бабка напомнила ему родных стариков.

– Тётя Аня, да ведь это абитуриент с кафедры лёгкой атлетики; он со мной поступает, – вторая часть фразы вышла у девушки в полувопросительной интонации, что насторожило дежурную ещё больше.

– Ничё не знаю! – тряхнула она головой. – Он тебе щас тут чё хошь подтвердит. Лёгкой атлетики! Такой амбал? Ему в пору штангу таскать! И вообще, я вам не тётя Аня! Я вам Анна Леонидовна! Как моя тёзка Хорошкевич. Знаете такую?

Девушка подняла вверх обе ладони, признавая и претензию, и свою неосведомлённость относительно знаменитого доктора исторических наук.

– Простите, Анна Леонидовна. Извините. Я слышала, как вас все зовут «тётя Аня», поэтому…

Дежурная пригрозила пальцем:

– Не надо! Тётя Аня я для своих. А вы – пропуск давайте!

Вахтёрша снова требовательно сдвинула брови.

Шумкин слегка повысил голос:

– Я что вам его из трусов вытащу? – возмущение его росло – ноздри раздулись, ещё больше расширяя и без того крупный нос юноши. За этой сценой наблюдало несколько человек, а быть в роли подозреваемого Миша не любил.

– А чё ты тут в трусах шмыгаешь, а? – в голосе бабки были и насмешка, и возмущение. Шумкин оглянулся: вокруг все были в летней форме.

– Да тут все в трусах шмыгают! – заметил он дежурной. Она поёжилась:

– Ну и чё за мода? И позор, и зябко небось.

– Мамаша, у нас институт физкультуры, а не оперный театр! Вы перепутали: галстуков и бабочек тут нет! – Миша сделал реверанс и развёл руками. Девушка мило улыбнулась, но, как только дежурная снова повернула к ней голову, мгновенно посерьёзнела и даже вытянулась.

– Всё одно: неприлично в трусах! – заладила бабка.

– Тьфу ты, заело! Что, им можно, а мне нельзя? – Миша указал на двух ребят, спустившихся с этажей.

Дежурная осмотрела их и не сдалась:

– Им можно. Они – свои. А ты, в трусах, – иди на стадион.