– Вместо специализации, − пробурчал конькобежец, всё ещё немного с досадой. Красивый кавказец в белом его теперь не впечатлял: «Как можно поступать в институт физкультуры и не знать имён прославленных спортсменов?»

– Ничего не понимаю. – То, что летом негде сдавать экзамен на коньках, ему в голову не приходило. Армен провёл по мышцам брюшного пресса на макете, что висел рядом с очередью, потом по своим. Его анатомия была явно несовершенна.

– Я тоже не панимаю, – встрял в разговор ребят худенький, но жилистый азиат, сидевший рядом с девушкой с пакетом. Ловкими пальцами паренёк навязывал узлы из обычной бельевой верёвки. – Я – тоже гыруппа одын-одын, конный сыпорт, и ошень любулю Ринат Дасев, а мене надо сыдавать ыксамен по опп.

– Чего? – конькобежец замер в полушаге.

Вся очередь посмотрела на парня с верёвкой.

– Опп – опышая пизическая падгатовка: от лавочка обжиматься, пресс качать, палка далеко бросить, бегать многа, – крупные белые зубы обнажились в улыбке на его луноподобном матовом лице.

– А-а, – выдохнул Малкумов, – так бы и говорил: легкая атлетика, − про остальное он плохо понял. Азиат опять улыбнулся:

– А я так и гаварю – опп, – губы, очерченные контуром, казались на фоне кожи бледными. Кавказец подошёл совсем близко к азиату. Глаза его искрились:

– Слушай, а лошади твоей чэво сдавать?

Паренёк из Азии сморщился и заморгал, зачем-то показывая накрученные узлы верёвки. Юлик громко засмеялся:

– Стипль чез! − Теперь очередь оглянулась на конькобежца. Он, словно пробуя рельеф макета на твёрдость, постучал по нему костяшкой указательного пальца и пояснил: – Бег с барьерами.

Очередь выдохнула, Малкумов кивнул, азиатский паренёк опять сморщился:

– Какими бариерами? Зашем бариерами? Мой кон во Прунзе остался.

– Где-где?

– Во Пырунзе. Город мой. Столица Кыргызии. Панимаешь?

– А-а, во Фрунзе! Ясно, – конькобежец весело улыбнулся и поочередно пригладил свои тонкие усики, – далековато живёшь, – заключил он, хотя знал, что в МОГИФК поступают школьники из разных уголков страны. Азиат напрягся: что думает «конкобежес» о его Родине? Хотя все республики в стране имели одинаковый статус – советских социалистических – отношение к прибалтийским, например, было почему-то совсем не таким, как к азиатским.

Для Шандобаева не было на Земле места краше и лучше его Киргизии. Где горы с хрустальными вершинами умыты летними дождями, засыпаны снегами, где разливается перед ними озеро Иссык-Куль, такое же чистое, как знаменитый Байкал.

– Да. Ошень далеко я живу, – согласился азиат, изучая лицо Юлика. – Пырунзе – три шаса и ещё полшаса на самолёте. А ты отыкуда?

– Из Харькова, паря.

– Это Укыраина, да! – обрадовался золотокожий парнишка. – Я там был мыного раз. Кырасивая Укыраина. Ба-алшая-преба-алшая.

– Точно. Тебя как зовут? – конькобежец протянул руку теперь и азиату.

– Серик.

– Как? – Юлик еле сдержал смех. Не заметив подвоха, азиат повторил с достоинством:

– Серик. Шандобаев.

– Это что – имя такое или прозвище? – Армен подтянул повыше молочно-кремовые брюки и сел перед парнишкой на корточки. Серые белки глаз кавказца контрастировали с красными азиата.

– Пошему не имя? – совсем не обиделся Серик. − Это по-русски некырасиво зывушит, а по-казахски Серке – вожак, лидер. Вапще я – казах, но живу в Кыргызии.

– Как интересно. А зачем верёвка? – вдруг поинтересовалась девушка с пакетом.

– Дыля думат шитобы. Панимаеш: сидыш, берёбка курутиш и думат карашо.

– Про что думать-то? – Армен пожал плечами: «Чего голову ломать: беги быстрее, толкай ядро дальше. Всего делов!». Но казах произнёс мечтательно, почти поэтично:

– Пыро горы, пыро Прунзе, пыро кониа.

– А коня как звать? – снова полюбопытствовала девушка. Серик признательно улыбнулся.

– Берик. Зынашит «кырепкий», – гордо и спешно ответил наездник, предупреждая вопросы. Но тут конькобежец всё же не выдержал:

– Охренеть: Серик на Берике, значит? – шевелюра Юлика затряслась.

– Зачем смеёшься, брат? Красивое имя, – Малкумов встал и крепко пожал руку нового знакомого из Фрунзе. Ему, как представителю народной диаспоры, обида товарища была ясна: над кавказцами тоже частенько подтрунивали потому, что на русском они говорят смешно. «Но говорят же, понять можно». Что одеваются иначе. «А сами-то смешные – джинсы напялят по самые-самые…, ни сесть, ни встать». Что женщин любят и комплименты им часто делают. «Потому что русские мужики пить любят. И женам если изменяют, то ругаются потом с ними навсегда. А на Кавказе все друг друга любят, никто не ругается и каждый своё место знает». Мысли смуглого красавца прервала девушка в кедах.

– Тебе имя Серик понравилось? – уточнила она для верности.

– Берик! – пояснил Армен. – Да и Серик – тоже неплохо. Сразу ясно, откуда родом. Вот я из Нальчика. Кабардино-Балкария, – он поднял вверх указательный палец. Девушка протянула что-то похожее на «угу» и уточнила:

– Это на Кавказе?

– Точно, красавица! – гордо ответил Армен.

Юлик прищурился:

– А ты кабардинец или балкар?

– Армянин. А папа у меня – грузин, – кавказец смотрел на всех свысока.

Девушка в кедах нахмурила лоб:

– Это как так?

– Это кто-то, где-то, когда-то, кого-то, – Юлик закусил губу, прихватив даже ус.

− Зачем кого-то? – нахмурился Армен. − Ты армян не знаешь? Ты Игоря Тер-Ованесяна не знаешь?

− Тер-Ованесяна знаю даже я, − вставила девушка в кедах.

Армен подошёл к ней и несколько раз пожал руку.

– Да, богатая география у наших абитуриентов, − произнёс конькобежец уже задумчиво.

С минуту все молчали, потом девушка в кедах чихнула, достала из пакета огромный клетчатый платок, высморкалась и снова обратилась к Армену, подпиравшему стену:

– А ты на какую кафедру поступаешь?

– А что такое «на какую кафедру»? Я это не понимаю, красавица. Я в институт физической культуры поступаю. Группа один-один, – теперь Армен верил в то, что говорил, и хотел быть именно в той группе, куда были записаны вот эти симпатичные ему ребята. Он степенно встал, снова подошёл к стенду и снова ткнул в пластиковый брюшной пресс, который, по его мнению, в своих ровных кубиках сосредоточил всю представительность заведения. Сидеть на месте для кавказца было сущим наказанием: – Мой папа мне так и сказал: «Езжай, сынок, в Москву, поступай в институт спорта и будешь, как Игорь Тер-Ованесян».

− Грузин? – уточнил Юлик.

− Что грузин? Армянин, конечно, − произнёс Малкумов.

− Папа твой – грузин? Ты же до этого говорил, что папа – грузин, − память у конькобежца была хорошая.

− Э-э, ара, − произнёс Армен обидчиво, − Кавказ – это только кажется много разных людей. А на деле все мы одинаковые. И Тер-Ованесян, если он великий человек, − такой же грузин, как армянин. Понимаешь?

Юлик ответил неожиданно радостно и прикладывая руки к груди:

− Я понимаю, как никто другой, − а чтобы совсем реабилитироваться за предыдущую фразу, уточнил: − но, вроде, Тер не здесь учился.

Кавказец гневно сверкнул глазами:

− Как это – не здесь?

− В Москве есть другой институт спорта и физической культуры: Центральный, ГЦОЛИФК, − кивнула девушка в кедах.

Армен сморщился, как при неприятном запахе:

− Чэго? Это на каком же языке нужно разговаривать, чтобы такое выговорить – Гы- цы-фы-к…

– Это да, − согласился Юлик, − нам больше повезло. МОГИФК – это звучит!

− Да Малаховка – это вообще вещь! – оценил кавказец, тут же забыв, что только что расстраивался, − я как представлю, что я здесь учусь… из Нальчика и в Малаховке!

– Это шанс, − согласился Юлик, − вот бы ещё поступить!

− Зачем «если», ара? Поступим. Мой папа никогда не ошибается. А про Тера нужно всё-таки уточнить. А то вдруг он здесь тоже нэмножко поучился, прежде чем в этот ваш «гцк» пойти? − высокий красавец смотрел с характерным прищуром, какой бывает у людей, приехавших с Кавказа, и пользовался такой же особой жестикуляцией. Все рассмеялись. Вдруг стало как-то спокойно и радостно, словно все действительно уже поступили. Серик улыбнулся девушке в кедах и вдруг вспомнил: