Осторожно выбирая слова, Мэриан ответила:

– Я никогда не давала Уэнтхейвену причин думать, что Лайонел – нечто большее, чем мой любимый сын.

– Все же Уэнтхейвен часто знает больше, чем многим хотелось бы.

– Лайонел похож на отца, – резко бросила Мэриан, но тут же прикусила язык. Она совсем не собиралась высказываться подобным образом – у Генриха были все причины ненавидеть отца Лайонела и к тому же пытаться узнать, кто он. Но Мэриан больше не могла скрывать правду, да еще такую, до которой уже успел докопаться Уэнтхейвен.

Генрих со вздохом откинулся на спинку кресла.

– К несчастью, большинство детей похожи либо на отца, либо на мать. Мой сын, Артур, уже напоминает Элизабет – такая же светлая кожа и волосы. Для нее истинное утешение – держать на руках младенца. Поскольку Элизабет потеряла братьев и всех, кого любила, она не может вынести мысли о жестокой разлуке. Ваша беда разорвет ей сердце, потому что вы любите сына.

– Он – мой сын. Мой… – Она руками обрисовала круг. – Мое солнце.

– Именно так Элизабет и говорила мне. – Генрих нервно пригладил редеющие волосы. – А этому Харботтлу известно, как и почему Лайонел дорог вам?

– Нет. Даже если бы мой отец знал, он никогда не сказал бы такому ничтожеству, как Харботтл.

– Боюсь, Харботтл мог заподозрить что-то. Во время его заключения в замке Пауэл он, видно, что-то успел пронюхать.

Мэриан с ужасом уставилась на Гриффита, и тот кивнул:

– Прошу прощения, Мэриан, но боюсь, что это правда.

– Предатель! – вскрикнула она.

– Разве?! – Губы Гриффита сжались, и он показался ей еще выше и тоньше. – Тогда позволь спросить: как ты добралась так далеко и так быстро? Не прошло еще и девяти дней с тех пор, как мы послали Арта со строгим наказом привезти тебя. Король Генрих велел также оставить Лайонела с моими родителями из страха, что чье-нибудь ужасное деяние может отнять его у нас. Как тебе удалось приехать так быстро и почему ты ослушалась короля и взяла мальчика?

Мэриан, подгоняемая нетерпением, совсем забыла, что нужно сначала объясниться. Но теперь приходилось выкладывать правду – правду, которой она так боялась.

Она умоляюще взглянула на короля, ища поддержки, но тот недоуменно нахмурился:

– В этой суете я совсем забыл о твоем неповиновении. Почему ты взяла ребенка? Скажи честно.

– Я больше не в силах отличить истину от лжи, – в отчаянии охнула Мэриан. – Слишком много этих истин и слишком много лжи, и я не в силах отличить одно от другого.

– А истина, мой повелитель, – вмешался Гриффит, – заключается в том, что она покинула замок Пауэл еще до приезда Арта, одна, без эскорта и без единой разумной мысли в голове. Должно быть, бежала от ужасной участи – стать моей женой. Арт нашел ее и умер за нее. Лайонел исчез, но как только я найду его и верну матери, она снова скроется от меня. Разве не так, Мэриан?

Он снова приблизил к ней лицо. Глаза горели тем же желтым пламенем, которое освещало их во время первой встречи.

И Мэриан поняла, что Гриффит презирает ее.

До сих пор она не думала, что обманывает его, что может причинить боль. Он был человеком, которому можно верить, от силы которого она зависела. В своей скорби и печали Мэриан не подумала о муках Гриффита при известии о смерти старого друга, не сознавала, что сама виновата во всем. В убийстве Арта. В похищении Лайонела.

Она пыталась делать то, что считала правильным, и ужасно ошиблась.

Распрямив плечи, Мэриан взглянула прямо в пылающие глаза.

– Умоляю тебя о прощении. Я не должна была искать твоей помощи, но когда Харботтл забрал Лайонела, то подумала лишь о тебе. Я знала, ты спасешь его, и сейчас готова на коленях просить тебя об этом, несмотря на все мои ошибки.

– Ты знала, что я спасу его? Или Арт сказал это?

– Знала. Извини. Непростительно думать, что ты согласишься после всего, что я натворила.

– Ты? – В глубоком, напряженном, слегка дрожавшем голосе послышались нотки надежды. – Не лги мне. Это правда? Ты доверяешь мне отыскать Лайонела?

– Доверяю.

– И сама приехала в Кенилуорт – резиденцию короля, без опасений и подозрений?

– Без… – Она попыталась сказать это, но не смогла. – Ну… почти без…

Гриффит с проклятием отвернулся и, устремившись к высокому узкому окну, высунулся наружу и заревел, словно раненый зверь.

Генрих, сидевший рядом с Мэриан, сжался. Мэриан поняла, что находившиеся во дворе замерли от страха, а в ее груди словно открылась свежая рана. Слезы, которых она никогда не проливала за все годы одиночества – слезы по Элизабет, по Лайонелу, по себе, – теперь текли вместе с сознанием ужасного разочарования, которое она доставила этому человеку.

Эта несчастная любовь уже принесла ей печаль, и эта же тоска снедала теперь Гриффита. Неужели из-за того, что он тоже любит ее?

Почти ничего не видя сквозь застилающие глаза слезы, Мэриан подошла к нему, прислонилась головой к его спине и обняла за талию. Сказать было нечего, поэтому она молчала, ощущая всем телом, как постепенно унимается в нем дрожь, по мере того как Гриффит свыкается с мыслью о лжи и предательстве.

Неужели для них нет надежды? Неужели они обречены на несчастную любовь? Или она сможет заставить Гриффита понять свою точку зрения на справедливость? Ради Лайонела. Стоит попытаться ради Лайонела.

Втянув в себя воздух, словно нуждался в чем-нибудь влажном и прохладном, чтобы обрести самообладание, Гриффит повернулся в ее объятиях и поглядел на Мэриан сверху вниз:

– Ты должна отдохнуть.

– Нет, нужно ехать.

– Необходимо время, чтобы подготовиться, а ты ни на что не годишься в теперешнем состоянии.

– Ты поедешь?

– А ты сомневалась?

– Нет. Я всегда знала…

Гриффит жестом отмел все ее возражения.

– Горячая ванна, чтобы облегчить боль в мышцах, горячий ужин и сон. Ну же, Мэриан, ты ведь и сама знаешь, что это нужно сделать.

Со своего места у огня заговорил Генрих:

– Даже закаленный воин должен подготовиться к битве.

Мэриан взглянула в загадочное лицо короля, потом в каменное лицо Гриффита.

– Ты не уедешь, пока я сплю?

– Нет. Хотя бы в этом можешь мне поверить?

Он говорил спокойно, без всякой язвительности, почти безразлично.

– Верю. И пришла к тебе через все препятствия ада. И хотела бы, чтобы ты, в свою очередь…

И тут она впервые заметила шрам.

Длинный и красный, перекрещенный коричневыми швами из овечьих кишок, он был ужасным напоминанием о том, что смерть подкралась так близко к человеку, которого она считала таким же сильным и могучим, как сама земля. Какое чудо, что он сохранил способность видеть и говорить! Какое чудо, что он не умер!

Дрожащими пальцами она коснулась шрама, тянувшегося вдоль щеки от носа до уха.

– Ты был страшно ранен…

– Да, – бесстрастно ответил Гриффит. – В сердце.

Мэриан разбудили поутру, слишком рано для ее измученного тела и чересчур поздно для беспокойного сердца. Служанки гоготали, словно вспугнутые гусыни, передавали ее из рук в руки, переодевая в костюм для верховой езды, сидевший на ней почти идеально. Они обещали большой завтрак после церемонии. Когда Мэриан потребовала сказать, скоро ли они выезжают, женщины захихикали, словно услыхали остроумнейшую шутку. Они перевили цветами ее волосы и, когда Мэриан зевнула во весь рот, прыснули водой в лицо. Потом неизвестные, пышно разряженные придворные дамы и слуги повели ее через предрассветный сумрак в Кенилуортскую часовню, где уже ожидали Гриффит со священником по одну руку и королем Генрихом по другую.

Генрих слишком весело улыбался.

Гриффит чересчур мрачно хмурился.

– Прекрасное утро для венчания, – объявил Генрих. Гриффит ничего не сказал.

Окончательно сбитая с толку, Мэриан никак не могла понять, что общего имеет свадьба с поисками Лайонела. Если король хочет посетить проведенную наспех утреннюю службу, перед тем как они уедут, это одно дело, но истомленный разум отказывался разгадывать столь сложные шарады.