Я пришёл в тупик. С виду – обычная стена, глухая, без намёка на дверь, но я знал, что это бутафория, за этой стеной продолжение. И я видел, что там, в комнатке сидят трое – три солдата, три цепных пса, натасканных на мясо нарушителей периметра. Для меня солдаты выглядели малиновыми силуэтами, зависшими в серой мгле. Они знали, что я пришёл, но не спешили поднимать тревогу, потому что для них я стал их офицером, командиром – лейтенантом Беловым. Я посмотрел туда, где под потолком, в углу, была спрятана камера скрытого видеонаблюдения. От меня не требовалось больше ничего – просто посмотреть в камеру. Часть стены, слева от меня, поднялась, образовав узкий проход.

Войдя внутрь, я сразу ударил. Один солдат стоял прямо у дверного проёма, вытянувшись по стойке смирно, вот его-то я и ударил – в горло. Он наклонил голову вперёд, словно собирался икнуть, а потом, облив меня кровью, хлынувшей изо рта, упал нам колени. Двух его товарищей по оружию я тоже забил до смерти. Они не сопротивлялись, не пробовали защищаться, а безропотно принимали от меня удары, пока не падали, чтобы уже не подняться. Закончив, я весь был перепачкан чужой кровью, моя одежда намокла, волосы свалялись, а кожа неприятно зудела.

Из коморки охраны я вышел через другую дверь, прошёл по короткому коридору и вошёл в помещение, где одну из стен заменяло панорамное окно. Около окна, за пультом сидел какой-то человек в белом халате и элегантных очках (не то что у Володьки) в тонкой оправе. Услышав, что кто-то вошёл, он обернулся и отреагировал для меня неожиданным образом:

– Михаил?.. Что вы здесь делаете? – Этот тип (доктор? учёный?) меня знал. Откуда? – Вы почему свою палату покинули? – строго он спросил меня, и тогда я понял, что это, вероятно, тот доктор, чьё посещение, обещанное мне медсестрой, я проспал.

Я подошёл к нему, и, пока он не успел встать, засадил кулаком сверху по голове. Доктор сразу потерял ко мне весь интерес, он ко всему потерял интерес, – череп доктора не выдержал. Я слышал, как кость треснула, и видел, как его глаза показали синеватые белки, когда он безвольно завалился на спинку кресла. Вот теперь я мог спокойно посмотреть в окно.

Там, в том другом ярко освещённом помещении, моё внимание привлекло нечто весьма любопытное. Собственно, там, кроме этой штуки, которая устроилась солнечной кляксой на противоположной стене, ничего и не было. Хотя вру: там, на полу валялся в луже крови армейский ботинок. Ага, туда-то мне и надо.

Дверь я открыл электронным ключом, взятым мной у доктора, и вошёл в свет. Белая клякса, словно замешанная на тесте, широко распласталась на стене – в виде солнца. Внутри этого, чем бы оно ни было, чавкало, бурлило, и из косичек, в которые закручивалась масса, среагировав на моё появление, сплелось лицо – без глаз, с большим полуоткрытым ртом и плоским носом без ноздрей. Я сделал шаг и наткнулся на ботинок. Опустив свои глаза, я обнаружил, что ботинок полный – из него торчит обрубок – часть голени. Увидев кусок человека, в моём мозгу вызрела картина: к пятну осторожно подходит космонавт, для того чтобы взять пробу, в руках у него уже знакомый мне щуп, и не успевает он протянуть его к кляксе, как в ней открывается дыра (рот), и оттуда вылетает язык, похожий на язык хамелеона. Язык приклеил космонавта и отправил его за щеку солнцу – и нету солдатика, один башмак остался.

Мне совсем не страшно, я не боюсь, подхожу к кляксе, протягиваю руки, открываю рот. Вот и конец моей жажде. В меня через рот входит, влезает, вваливается, вползает то, чья часть уже живёт во мне, плодится и размножается, требует объединения с матерью, союза, моего симбиоза с ним, с ними. Меня не остановят замки и охрана, не повредят пули и огонь. Я ухожу – оно свободно.

Мы сделали это! Не вериться, что всё уже закончилось. Я ничего не помню, не помню как это было, только сухой берёзовый лист у бордюра, жёлтый с чёрными прожилками, он неподвижен, лежит под углом, прислонившись к шероховатой поверхности, залезая острым краешком в щербинку серого бетона. Листику всё безразлично, для него всё кончено, а для меня нет, для меня этот берёзовый листик вырастает в целую вселенную, заполняет меня, вытесняя мысли, чувства, мечты. Наваждение разрушают громкие хлопки, что-то монотонно вспыхивает от меня слева – раз, два, три, четыре… Запах, такой тяжёлый, но не неприятный, так, должно быть, пахнет опасность. Запах и стук в ушах. Что же это так стучит? Сердце? Я больше ничего не слышу, лишь этот стук, а потом перед глазами опять появляется сухой берёзовый лист…

Я приехал к Боре под вечер, в десятом часу, когда он точно был дома, нагрянул без предупреждения, поставил перед фактом. Мы с Костей Торпедой подъехали к его дому, припарковались, и я позвонил.

– Боря, привет, бродяга!

– Здорова.

– Как в том анекдоте: дело есть.

– Какое? – Боря спросил легко, без напряжения в голосе, никакого подвоха от меня не ожидая.

– А вот ты выйди на улицу, я тебе всё объясню.

– На улицу? Это ещё зачем?

– Выходи, давай, я тебя около подъезда жду.

– Под грибком, на детской площадке, как всегда… Опять твои шутки.

– Слушай, мне не до шуток. Я тебя действительно жду. Специально к тебя приехал.

– А чего же ты не позвонил? – недовольно спросил Боря. По моему голосу он понял, что я не шучу, а значит, и вправду его жду – к чему бы это? Напрягаться Боря не любил. Дома с ним сейчас жена, ребёнок, и никаких гостей он не ждал. Наверняка думал, что я его сейчас к выпивке начну склонять.

– Значит так надо было.

– Это надолго?

– Хватит ныть. Потом мне спасибо ещё скажешь.

– Ну да, держу карман шире.

– Вот и держи. Всё, давай, – я отключился.

Через пять минут мой дружок появился, выперся из дома в зелёном спортивном костюме и шерстяной куртке с капюшоном. На дворе конец сентября, по ночам температура к нулю подбиралась, более чем прохладно, вот он и утеплился на всякий случай, но куртку застёгивать не стал, видно, рассчитывал на короткий разговор. Ну ничего, сейчас я его обрадую. Я, выйдя из машины, поспешил ему на встречу. Я шёл и улыбался, а Боря поглядывал на меня с подозрением, ещё не хмурился, но уже был на подходе. Поручкавшись с ним, я предложил Боре пройти на детскую площадку, под пресловутый грибок, где нам никто не помешает спокойно поговорить. Не перед подъездом же торчать на виду у его соседей.

– Ну, чего прикатил-то? Чего так припекло-то? – поинтересовался Боря.

– Нам нужно кое-что спрятать. Понимаешь, это серьёзно.

– Понимаю, раз ты ко мне на ночь глядя заявился. А кому это – нам?

– Мне и моим партийным товарищам.

– О-о, не. Влас, ты же знаешь, как я к твоим психам отношусь.

– Да не спеши. Не запросто так.

– Приключения на жопу?

– Спокойно послушай и останешься доволен.

– Угу, «доволен»…

– Так, у нас с собой, в машине, пятьдесят миллионов рублей. – На самом деле у нас в багажнике лежали двести миллионов в трёх сумках. Не знаю, почему я сказал только про пятьдесят, возможно, что пугать величиной суммы его не хотел. – Ты можешь их пока у себя подержать?

– Пятьдесят лямов? Твою мать, ну вы даёте.

– Недолго. Пока всё не уляжется.

– «Не уляжется»? Так вас что, ищут?

– Нет, конкретно нас, – слово «нас» я выделил голосом, сделав на нём акцент, – не ищут. Ищут кого-то. Но если повяжут, то деньги должны остаться, чтобы мы ими смогли потом воспользоваться.

– Партия?

– Конечно, чего ты спрашиваешь.

– М-да, – Боря попытался изобразить у себя на лице этакое задумчивое выражение.

– Ладно, не ссы. Твои труды будут оплачены.

– Сколько? – моментально отреагировал на предложение вознаграждения Боря. И глазки заблестели – входил во вкус роли подпольного банкира красных экстремистов.

– Полтора ляма.

– Полтора? – протянул Боря. По нему было видно, что он обрадовался, но, как природный торгаш, решил прощупать почву. – И только-то? Я думал, ты предложишь кусок посолидней.