– Я согласен с Хьюи, – сказал Джейден Вуд, чернокожий парнишка, раньше бывший членом одной крутой преступной группировки, контролировавшей гетто его родного Чикаго. Молодой, но жизнью битый, нахватавший себе полный рот золотых зубов, Джейден занимал активную жизненную позицию – против белых, и одним из первых встал на сторону Ньютона. – Нечего, нам им деньги помогать делать. Если пока нельзя добиться свободы, то можно делать вид, что работаешь. Я этим скаутским лагерем сыт по горло. Я бы им всем вены вскрыл, особенно режимникам, гниды е*анные.
– В яме оказаться не боитесь? – спросил Фрэнсис. – Не думаю, чтобы тебе там очень понравилось, – сказал он, обращаясь к Хьюи.
– Ничего не докажут. Если большинство станет не работать, а изображать работу, то ничего никому не сделают. Ну проведут расследование, может быть, ну и определят, что учили нас плохо. А так и определят, если будете отвечать так, как я вас учил. Фрэнсис, ты же не раб?
– Нет.
– Да, ты человек. Ты свободный человек, и у ты можешь выбирать. Не подчиняйся – выбирай!
За месяц неугомонный Хьюи, затаив в сердце злобу, пылая праведным гневом, сколотил команду единомышленников, приступивших к выполнению его плана по поэтапному снижению производительности труда и качества выпускаемых товаров. Почти половина барака, в котором жил Ньютон, теперь филонила на работе, штампуя брак, всё больше прохлаждаясь, а не потея. Некоторые потеряли в пайке, но не так чтобы очень, но ведь и вкалывать они перестали, энергии поприбавилось. Такое райское житьё продолжалось с месяц. Хьюи уже лелеял в мечтах развитие событий, которое должно было привести к открытому противостоянию с администрацией фабрики, и уже назначил день общего тайного собрания своих сообщников, когда его прямо в разгар рабочего дня сняли с конвейера и отвели к Тайлеру Уильямсу, у которого в кабинете его ждал мастер участка Чел Броненен и управляющий менеджер, мозгляк Бил Тодд. Ждали они его не просто так, а сидели за столом, поставленным на приступок – своеобразную сцену, – облачённые в судейские мантии. Уильямс – по середине, Тодд – слева, Броненен – справа.
Четыре режимника контролировали поведение Хьюи, стояли от него так близко, что дышали ему в уши. Неприятное впечатление, тягостное. Ньютон, нежданно-негаданно, с небес мечты о свободе попал на грешную землю суда. Он сразу понял, что это его собирались судить, а не кого-то там ещё. Он слышал о таких судилищах, устраиваемых начальником производства и его подручными, которые получили от государства специальные лицензии на полномочия судей над добровольными помощниками. Слышал, но не задумывался, не боялся.
– Ньютон Хьюи, – встав из-за стола, торжественно начал Тодд, – ты обвиняешся в нарушении распорядка…
– Эй, что за дерьмо здесь происходит! – закричал, не сумев сдержаться, Хьюи.
– Молчать! – Уильямс вскочил с места, глаза его метали молнии, рот перекосило. – Молчать, когда зачитывают обвинение!
Одновременно с полетевшими в сторону Ньютона слюнями судьи-начальника, чернокожего бунтаря сзади крепко схватили под локти два режимника, вывернули их, и заставили опуститься на колени. Ньютон хотел встать, но на него навалились все четверо: на запястьях и лодыжках щёлкнули стальные челюсти наручников.
– Продолжайте, мистер Тодд.
– Итак, я продолжаю… нарушении распорядка, да. Также, Ньютон Хьюи, ты обвиняешся в сговоре с целью намеренного причинения ущерба репутации компании путём выпуска некачественной продукции. Ты обвиняешся в подготовке забастовки и покушения на нашего начальника производства, мистера Уильямса.
– Ложь! Я не готовил никакого покушения! Ложь! Ты лжец, Тодд. Ложь!
– Заткните ему хавальник, ребята, – в этот раз довольно спокойно, прищурившись, сказал Уильямс.
Ньютон получил резиновый ожог почек: режимники накидали ему ударов дубинками по пояснице, после чего завалили; один надсмотрщик сел Хьюи на грудь, другой зафиксировал голову, а два оставшихся разжали зубы и засунули ему в рот вонючую резиновую грушу.
– Вот так. Теперь ты сможешь лучше понять свою вину. – Судья Уильямс казался довольным. – Позовите свидетеля, – обратился он к режимникам.
Говорить Хьюи больше не мог, но он могу думать, мысли в его голове летали с потрясающей скоростью, сталкивались, рассыпались на отдельные слова и снова объединялись в суждения и предположения: – «Свидетель? Так, значит, меня предали! Кто же эта сука, которая меня заложила? Нет, не может быть, чтобы это была правда. Так просто. Они и мы: никто из наших не пошёл бы на сотрудничество с этой белой сволочью. Но свидетель, свидетель! Кто им может быть… Если только… Да, никого другого, кроме Фрэнсиса, и быть не может. Это он не хотел становиться свободным, это он старался хорошо работать за большую пайку, это он трусил, лебезил. Ах ты ублюдок, Холл. Не жить тебе, не жить».
Открылась дверь, свидетель зашёл, как прокрался, даже его шаги звучали почтительно – выказывали почтение высокому суду. Хьюи очень хотелось посмотреть в глаза Холла, но он не мог повернуть голову – ему мешали режимники, по-прежнему удерживающие его в коленопреклонённом положении.
– Джейден Вуд, подойди ближе, – попросил Тодд.
«Как? Так это не Холл? Вуд? Вуд! Как же так?» – Хьюи ошибся и был растерян, но всё ещё пока не верил, и только когда Джейден вышёл из слепой зоны и встал сбоку от него, приблизившись к столу судей, тогда, только тогда он понял, не принял, не смирился, а понял, и ужас обуял его душу. Выхода нет, всё кончено. Если Джейден предал, то кому вообще можно верить! Чёрное пожирает чёрное? Не важно, зачем он сделал, важно, что смог. Хьюи остался один, и с тоской, первый раз в трудной жизни активиста BLM, понял, что дело всей его жизни обречено на неминуемый провал, если его предают самые близкие, самые лучшие.
– Повтори твои показания суду, – потребовал Уильямс.
– Ньютон собирался поднять на фабрике восстание, и намеревался убить вас, сэр.
Хьюи замычал, его жилы на шее вздулись, немой крик рвался наружу, мускулы дёргала трясучка, он так разошёлся, что и всем четверым охранникам его было трудно удерживать на месте. Была бы его воля, он бы голыми кулаками расколотил гнилой орех черепа продажного мудака.
– И какие он предпринимал действия, чтобы добиться этих гнусных целей? – поинтересовался всю дорогу до этого молчавший мастер Броненен.
– Он агитировал нас делать брак, прочищал мозги братьям насчёт е*аного равноправия, права на выбор, и прочего дерьма.
– Не выражайся в суде, Вуд, следи за своим языком, – сделал замечание бывшему гангста Уильямс.
– Да, сэр. Извините.
– Продолжай.
– Он угрозами заставлял братьев работать плохо. Тех, кто смел возражать, он силой заставлял.
Джейден врал осознанно, а может быть, говорил то, что ему приказали. За всё время своего заключения на фабрике Ньютон никого и пальцем не тронул, хотя, особенно в первые недели, чёрные братья вели себя откровенно по тюремному (привычка), по-скотски, устраивали разборки, сажали зёрна насилия в унавоженную ненавистью почву фашистского порядка. Ньютон с корнем вырвал первые ростки, объяснив братьям, что так их пытаются контролировать белые, дал людям надежду. А если кто и грешил мордобоем, так это был сам Вуд, который, не стесняясь, раздавал тумаки сомневающимся и боявшимся. Того же Фрэнсиса он один раз хорошо приложил, да так, что тот три дня с шишкой на лбу ходил.
– Ньютон всех нас заставил бояться, ему никто не смел возражать.
– Хорошо. Ты поступил правильно, сообщив нам о преступлениях Ньютона. Он будет наказан, а ты получишь награду. Можешь идти. – Уильямс отпустил предателя с улыбкой.
– Да, сэр, благодарю вас, для меня честь приносить пользу нашему великому обществу, – ответил Вуд, и тоже позволил себе подобострастно улыбнуться. Он развернулся и тихо вышел, ему только поклона не хватало, а так – самый настоящий преданный слуга своего господина, своих новых белых господ. Да, каждый приспосабливается к ситуации как может, и Вуд не был исключением: помимо него, ещё трое негров донесли на своего неформального лидера, выдав все планы чёрных братьев до последней закорючки, но суд вполне удовлетворился показаниями Джейдена, этого было достаточно, чтобы отправить Ньютона в шестнадцатый цех.
