Хьюи Ньютон, активист BLM, возвращался с собрания центральной ячейки движения. Времена изменились – и изменились как-то сразу, буквально за несколько паршивых месяцев прошлой осени и зимы. К власти в стране пришли белые ортодоксы, сторонники праведного пути политического обновления, правого крыла партии новых консерваторов. Если раньше Хьюи и его товарищи спокойно устраивали многотысячные митинги, выступали в средствах массовой информации, меняли мир к лучшему, делая одного цвета с их кожей, вставляя всем этим жирненьким белым богатеям хороший фитиль в их сраные дырки, то теперь вечеринка закончилась, и закончилась она невиданной вспышкой благословенных последней поправкой к конституции репрессий.

Но Хью со своими друзьями сдаваться не собирался, открыто выступая за вооружённое сопротивление власти фашиствующих консерваторов, распространяя в сети воззвания и ролики, разоблачавшие лицемерие нынешней администрации белого дома. Ньютон и остальные много не понимали и действовали по накатанной, как они привыкли, а, между тем, занавес опустился, и за ним на сцене истории разыгрывали совсем иной спектакль, кардинально отличный от того, к которому привыкло чёрное население самой свободной страны мира. В расовой политике власти, продолжая декларировать одинаковые права для всех, вернулись на двести лет назад. Формально законодательство изменили незначительно, но в тени этих законов, как ядовитые поганки, выросли многочисленные частные компании, торгующие чёрным мясом. Была включена в работу секретная система всеобщей оценки социальной значимости, все люди получили индексы полезности. И если у белого населения индексы носили рекомендательный характер оценки личности, то цветных ставили к стенке прямой возможности использования их в качестве «добровольных помощников бизнеса», а в реальности – рабов.

Дешёвая рабочая сила, трудящаяся практически за еду, послужила тем основанием, на котором ушлый капитал выстроил здание промышленного чуда, небывалого увеличения производительности труда. На африканском континенте, в условиях экономического роста, при активной поддержке заокеанского олигархата возникло новое политическое явление – конгломерация государств, управляемая риотом промышленников и финансистов, – Билиндия. Построены заводы, фабрики, плантации – на полную катушку запущено производство дешёвых и качественных товаров. Африка стала мировой мастерской, цехом, выпускающим необходимую в быту продукцию, а юг США вернул себе былое промышленное могущество.

Хьюи оставалось пройти пол квартала, и он бы был дома. Его машина внезапно позавчера забарахлила, пришлось отвезти её в ремонт. Не такая вроде и старая – всего пять лет от роду, – но он, как и большинство американцев, не привык следить за автомобилем; купив его три года назад, он всего два раза доливал масло, а больше ничего не делал. Закономерный результат – поломка. Поломка его Шевроле для него обернулась не просто головной болью, а стала роковым стечением обстоятельств. Ньютон давно был на примете у руководителей компании «Белый Рассвет», сотрудники отдела вербовки давно взяли его на карандаш, но государственная система не давала добро на его основательную проработку, она отсчитывала единицы, исходя из изменения их индекса, и как только индекс Хьюи повысился, то система выписала ордер на его практическое ознакомление с судьбоносной поправкой о правах граждан с не белым цветом кожи, о которой он раньше мог лишь теоретизировать на собраниях их ячейки с братьями.

Звёзды сошлись – машина в сервисе, Ньютон возвращается вечером один, улицы гетто пустынны. Хью завернул за угол огороженного железной сеткой пустыря, и ему преградил путь, въехав прямо на тротуар, грузовик с фургоном цвета хаки. С боку фургона откинулся люк, ставший лестницей, по которой бодро сбежали к Хьюи пятеро накаченных обломов в солнцезащитных очках, и одетых в форму компании «Белый Рассвет» – пятнистый, пиксельный камуфляж, армейские ботинки, тактические бейсболки, – в бронниках, и вооружённые футуристическими автоматами булл-пап.

Хьюи не был робкого десятка: любой, кто выжил в гетто, мог за себя постоять. Прибавьте к уличному опыту противостояния навыки неплохого боксёра, природное упрямство и на выходе получите сопротивление. Он прыгнул вперёд и угостил спускавшегося первым охотника хлёстким свингом, пришедшимся тому в висок. Колени охотника подломились, но ему всё же удалось сойти на бордюр; остальные его товарищи зашли с флангом, и Хьюи, не успев понять, как дальше действовать, получил усыпляющий дротик в мягкое место. В голове зашумело, он было дёрнулся вперёд, сам не понимая, что делает, как оказался в мягкой ловушке сети, накинутой на него сзади. Как его волокли в грузовик, он не помнил – отключился.

Хьюи Ньютон сидел в самой настоящей клетке – клетке для диких зверей. Вместе с ним томились за решёткой ещё трое – тоже чёрные, запуганные и забитые. Отлов производили по квотам, и только тех, кто имел индекс, но эти трое никак не походили на бунтарей. Если честно, то таких негров Хьюи давно не видел. Их перевозили куда-то (скорее всего на юг) в товарном поезде: был слышен характерный ритмичный стук колёс, вагон не раскачивался, шёл ровно, поезд ехал с одной скоростью, без ускорений.

– Ты бы сел на место, санни, – сказал кто-то за спиной Ньютона.

Хьюи повернулся, чтобы посмотреть, кто это голос подал. Судя по тону, с ним заговорил пожилой мужчина, сидевший опустив тронутую на висках сединой голову.

– Я свободный человек, сэр. Я делаю то, что хочу. И вы тоже свободный человек, – говорил Ньютон не задираясь, мягко, будто втолковывал детям простые, но незнакомые (или, в их случае, подзабытые?) истины.

– Да отойди ты от решётки, ниггер, – злым шепотом потребовал сидящий справа от пожилого молодой парень с дредами. Он тоже не поднимал глаз от пола – наклонил голову, длинные руки свесил между ног и шевелил губами так, будто прожёвывал про себя слова, не осмеливаясь их громко высказать вслух.

– О! Забудь это слово, брат. Так нас называют тупоголовые свиньи. Не давай им повод для радости. Брат!

– Вилли, у нас тут герой объявился. – Охранник, заметив в клетке необычную активность, поднялся со своего места в конце вагона и пошёл посмотреть, а тут такое – целая полемика. Разговаривать при перевозке к месту работы строго воспрещалось. Ситуация требовала немедленной реакции, вот он и позвал другого охранника – Вилли, который сидел в противоположном конце вагона и пялился в телефон, что тоже, кстати, начальством не приветствовалось.

– А, ха-ха, черножопый выкаблучивается? – Вилли подтянулся к приятелю и охранники вместе стали осматривать, как диковинное чудо, негра, вздумавшего кочевряжиться.

– Эй, ты, как там тебя! – обратился первый охранник к Хьюи. – Отойди назад и сядь. Разговаривать запрещено.

– Я буду делать то, что считаю нужным. По какому праву меня тут держат? – Ньютон ни на шаг не отошёл от решётки и, вообще, не собирался выполнять никакие команды этих белых недоносков, он не пёс. Они его не сломают, никто его не сломает.

– Бад, ему что, ничего не объяснили? – спросил своего напарника по дежурству Вилли.

– Его к поезду привезли в смирительном мешке, без сознания, беспокойный пассажир.

– Слышь, ниггер…

– Не смейте так со мной разговаривать! – рявкнул во всю силу лёгких Ньютон.

– Не делай этого, чувак, – послышалось за спиной Хьюи – доброхот в дредах давал ему совет, последний.

– Вечно нам приходиться работу делать за этих городских хлыщей, – покачивая головой, сказал Бад, доставая из кобуры пистолет.

– Вам меня не запугать! – заявил, гордо приосанившись, Хьюи. Он и вправду не думал, что его могут пристрелить – глупо. Непонятно, на что рассчитывают эти свиньи.

Ньютон ошибся в своих рассуждениях – Бад выстрелил. В его руке затрещало, полыхнуло синим и Хьюи задохнулся – его грудь схватила колючая перчатка судороги. Пистолет в руке охранника оказался дистанционным электрошокером. За Хьюи последовала очередь других временных постояльцев клетки – им тоже вломили по разряду, после чего охранники зашли в клетку и отбили четырёх негров в состояние хороших сочных чёрных бифштексов. Особенно досталось на долю Хьюи – его пинали и сильнее, и дольше. Уродовать не стали, лишь популярно объяснили действием, какое поведение в их поезде не приветствуется.