– Не наглей. – Я знал, что деньги ему очень нужны – кредиты, долги, – так что привередничать долго он не будет. – Деньги общественные. Такса утверждена на общем голосовании.

– Сколько времени мне надо будет их у себя держать?

– Может, на три дня. Может, на неделю, а может, на три недели. Как пойдёт, но думаю, что этак дней пять. Ну что, по рукам?

– По рукам. Только вот куда я их дену? Что жене-то сказать?

– С ума сошёл? Ничего не надо твоей Рите говорить. А деньги мы в твоём подвале спрячем. Ведь у тебя же есть там своя комнатка.

– Ок. Ну что, я тогда пойду, сбегаю за ключами.

– Давай, давай, а мы сейчас подойдём.

Боря уже направился к подъезду, когда я его окликнул, кое-что важное вспомнив:

– Эй! Подожди.

– Ну что ещё?

– Слушай, прежде чем мы деньги к тебе занесём, напиши нам расписку.

– Это зачем ещё?

Расписка нам была нужна, чтобы у Бори не возникло дурных мыслей, чтобы он нас не вздумал выдать. Ну так прямо о том, что в нём сомневаются, я не сказал, а объясни по-другому:

– Это требование партии. Пятьсот тысяч мы тебе сразу отдадим, а миллион, когда деньги будем забирать, хорошо?

Боре, конечно же, не хотелось давать никаких расписок в получении ворованных денег, о происхождении которых он догадывался, но полтора ляма на дороге не валяются, и он, скрипя сердцем, согласился написать расписку. Жадность победила страх. Боря деньги любил больше всего на свете, хотя и никогда в этом не признавался. Не понравился мне его взгляд, не по себе мне стало, как он посмотрел на меня, когда Торпеда, открыв багажник, вытащил оттуда три спортивных сумки, набитых пачками радужных купюр. Но, может быть, так он отреагировал, увидев Костю, от одного его бравого вида пещерного человека у кого угодно под ложечкой похолодеет, – парень под два метра ростом, с гирями кулаков, с круглой головой котлом, и с лицом первобытного охотника, вышедшего с дубиной на мамонта. Если его не трогать, он парень смирный, но если разозлить, то лучше сразу бежать, прятаться где-нибудь в тайге, но и там – гарантии спастись нет – может найти. Осколок ледникового периода бандитских разборок. Нет, он не участвовал, слишком мал был, но родись он лет на пятнадцать раньше, то о нём точно бы фильм сняли с названием на вроде «Железный Бык», или «Мясорубка». Но! Ещё ничего не потеряно, может и снимут, но только это будет не криминальный боевик, а революционный.

Сев в машину, Боря быстренько накатал расписку (последние его сомнения рассеялись при виде пачки пятитысячных купюр, что я положил перед ним на переднюю панель салона) и, отдав её мне, а взамен получив пятьсот кусков, побежал за ключами от подвала. Когда мы вошли в подъезд с сумками, он уже замок открыл и включил свет. Вместе мы спустились в подвал. В ЖК «Озёрном», где обитал Егор, все дома были в четыре этажа высотой, а подвальное пространство под домами были поделено между жильцами, каждому досталось по ячейке от восьми до двенадцати квадратных метров. Боре принадлежали подвальные хоромы в десять квадратов, охраняемые навесным амбарным замком. Деревянную дверь комнатки он заменил на железную (об этом я знал – он мне сам рассказывал), и оборудовал там себе что-то вроде мастерской. Он вообще был рукастый парень, любил разные такие штуки мастерить, например, предметы мебели – кровати, стулья, шкафчики, – увлекался скорняжным делом – шил на заказ разные сумки, кошельки, ремни, – и у него неплохо получалось, в общем, зарабатывал как мог.

В комнатке стоял простой деревянный стол, сколоченный самим Борей, и используемый им под верстак, старый двухстворчатый шкаф (его Боря на какой-то помойке подобрал), пара стульев, кресло, ящики с инструментами, а за шкафом спряталась гордость Бори – его самогонный аппарат. Спартанская обстановка.

Когда мы зашли, Боря закрыл дверь изнутри на щеколду. Я и Торпеда поставили сумки. Осмотревшись, я сказал Боре:

– Значит так… Боря, мы сейчас при тебе деньги пересчитаем, чтобы потом никаких вопросов не было. Понял?

– Каких вопросов?

– Наших – к тебе, и твоих – к нам. Ок?

– Считайте, дело ваше, – Боря пожал плечами.

Вдвоём с Торпедой мы ещё раз пересчитали пачки (у себя на базе мы, конечно, их уже пересчитывали), пока считали, я посматривал на Борю, и чем больше я в него вглядывался, тем меньше мне его вид нравился.

– Здесь 400 пачек, Боря, – сказал я. – Не вздумай хитрить, если хотя бы одна пачка пропадёт, тебе худо будет. – Не хотел я вот так с другом разговаривать, возможно, я вообще зря его напрягал. А с другой стороны, он от наших дел страшно далёк, никто его у нас не знает, и никто на него не подумает, что он банкир; этот подвальчик – самое надёжное место.

– Мца. Пугаешь? – скосив глаза и причмокнув губами, спросил Боря.

– Нет, не думай так, брат. Предостерегаю от необдуманных поступков. Я люблю тебя и твою семью. Ты же знаешь, у меня никого нет, и к твоему ребёнку я отношусь как к своему, и жена у тебя замечательная. Мне бы не хотелось, чтобы с тобой или, что ещё хуже, с ними что-нибудь случилось.

– Моя семья? Ты обалдел! – Боря разозлился, поменялся на глазах, не хило так напрягся – это-то мне и было нужно.

– Слушай, не буду врать, я ни тебе, ни твоей семье ничего такого плохого сделать не смогу. Не способен на такие вещи, извините. – Я говорил правду, не дорос я до абсолюта человека воли, не мог быть безжалостным уе*аном. – Но это я, а есть ещё они, – кивком головы я показал на монструозного Костю, специального такого с собой взял, чтобы уж напугать так напугать наверняка. – Моим партийным товарищам всё равно – и так, и так, если поймают, пожизненное, – при этих словах что-то в глазах Бори дёрнулось. Ага, значит, пробирает! – Да, пожизненное. Они и глазом не моргнут… Деньги нам нужны на дело перманентной революции, а не на глупости всякие ваши. Мы строим партию нового толка, боремся за чистое, счастливое будущее для нашего народа богоносца и не потерпим обмана.

Во время моего воодушевлённого монолога Торпеда, скрестив руки на груди, стоял неподвижно у двери, как боевой киборг, ни один мускул не дрогнул. Молоток, нравится мне, как он держался, в любых пограничных ситуациях на него можно было положиться – если надо, прикроет, если надо, вытащит на себе. Костя, не мигая, смотрел на Борю, и Боря чувствовал его взгляд, физически ощущал его свинцовую тяжесть – тяжесть груза, который, если что не так, могли привязать к ногам предателя и… в речку.

– И Бориска, – я знал, что он терпеть не может, когда к нему так обращались, поэтому и усугубил, – не вздумай хитрить, и вытаскивать из пачек банкноты, – предупредил я на всякий случай, – всё равно узнаем. – Я похлопал себя по карману куртки, где лежала расписка Бори. – Прошу тебя, – немного слезливости в голосе не помешает, – не рискуй. Мы тебе и так хорошо за хранение заплатили. Такой процент дали, как банки за обналичку берут. – Считал Боря плохо – это ещё слабо сказано, как он институт окончил, удивляюсь, он и в школе с трудом в столбик складывал. Я-то ему сказал про 50 миллионов, а тут 200, а от 50 полтора миллиона его комиссии – это как раз 3%. Такой себе обман, детский.

В общем, распрощавшись с Борей, мы ушли. Оставили ему такие бабки и уехали. Через день я позвонил ему, чтобы поинтересоваться, как оно там. Всё было ок – друг доволен и ждал нас, ну не нас, а премиальный лям, конечно. В дальнейшем я звонил ему ещё два раза, а на восьмой день мы – я и Торпеда – к нему заявились: приехали, когда стемнело, припарковались на том же месте. В этот раз Боря нас встречал на улице, я ему позвонил заранее, и он нас ждал под козырьком подъезда – прятался от дождика. Вышли из машины, поздоровались по-деловому – обниматься не стали как какие-нибудь мафиози – и прошли сразу в подвал.

Боря открыл дверь в каморку мастерской, включил свет. Я увидел, что наши сумки стоят на верстаке, значит, он сюда уже спускался, всё подготовил. Торпеда встал на часах, у двери, которую он в этот раз сам запер на задвижку. Бориска вёл себя спокойно, вообще не нервничал, не то что в прошлый раз, в конце нашей встречи, когда я его чуть до белого каления не довёл. Хорошо, значит, у нас всё хорошо.