Видимо, доводилось слышать, с какими побочными эффектами связана так называемая зачистка памяти.

— Да шучу, успокойся. Пока — шучу… Ты понял, кто это? — я кивнул на Свету.

— Сестренка ваша, ваше сиятельство, — с готовностью отрапортовал Гаврила.

Вот теперь подвис я.

— Э-э-э…

— Двоюродная, — пояснил Гаврила. — На каникулы приехамши, академию поглядеть. А с размещением у нас тут строго, вот они и разместились на чердаке.

— Сам придумал? — заинтересовался я. — Или подсказал кто?

Гаврила хитро улыбнулся.

— Я, ваше сиятельство, третий десяток годов тута служу. Мне ли не знать, что за барышни к господам курсантам погостить приезжают? Вы, чай, не первый и не последний… И все барышни, как одна — двоюродные сестры!

— Ясно, — кивнул я. — В общем, так. Ты там себе думай, что хочешь, но запомни одно. О Свете не должен знать никто. Ни одна живая душа. Понял?

— Как не понять, — закивал Гаврила.

— А если я узнаю, что о ней кто-то узнал, — продолжил я, — зачистка памяти тебе рождественским подарком покажется. Клянусь.

Гаврила снова побледнел и забожился, что под страхом смертной казни никому ничего не расскажет.

— Перестань его запугивать, Костя! — нахмурилась Света. — Это не к лицу белому магу.

— Запугиваю я не так, — успокоил я. Поднялся. — Ладно. Гаврила. Коль уж ты теперь всё знаешь, дальнейшую организацию питания поручаю тебе.

— Чегось? — переспросил Гаврила.

— Я говорю, приноси Свете еду и дальше.

— Понял, ваше сиятельство, — поклонился Гаврила. — Уж теперь, поди, соображу, что заказывать. Пирожных барышне притащу. Сладостей всяких… — он улыбнулся Свете.

Та захлопала в ладоши. Мечтательно проговорила:

— Сладостей…

— Спелись, — хмыкнул я. — Всё, Гаврила. Уходим. Пока не хватились — ни меня, ни тебя.

— А мне что делать? — спросила Света.

— Что и прежде. Набирайся сил. — Я заглянул в корзинку. — Опять не всё съела?

— Нет. Мне нужно уже гораздо меньше еды, чем раньше. И чувствую я себя намного лучше!

— Это хорошо. Значит, скоро сможем начать работать. — Я вспомнил о книге Юнга. — Например, через пару дней.

— Хорошо, — кивнула Света.

— Доброй ночи, барышня, — поклонился Гаврила. И потопал к выходу.

Я догнал Гаврилу возле лестницы. Не сразу понял, что меня удивляет, потом сообразил.

Шагал дядька как-то слишком уж бодро. Раньше, хоть и старался держаться молодцом, было заметно, что даётся ему это нелегко. А сейчас и спину выпрямил, и ногами не шаркает, и глаза горят, как у молодого.

— Гаврила, — окликнул я.

Гаврила вопросительно обернулся.

— Ты, помню, на радикулит жаловался. Вылечил, что ли? До врача дошёл?

Гаврила потупился. Признался:

— Да какие у нашего брата врачи. Где их взять-то?.. Барышня ваша вылечила. Спрашивает — почему, дескать, ты такой кривой? Я и отвечаю — годы, мол, проклятые. Тяжело мне выпрямляться, спина болит. А она — ах, что за чушь! Годы не могут быть проклятыми, потому как сие есть кон-се-тра-сия жизненного опыта. С годами ты становишься мудрее, вот что главное! А несовершенство тела поправимо… И по спине моей пальчиками забегала. Я даже и не почувствовал ничего, разве что щекотало маленько. А через минуту — нету боли! Да и всё тело — будто новенькое. Словно два десятка лет разом скинул… Слыхал я, конечно, про магические чудеса, и видеть доводилось всякое. Но такое — в первый раз.

Гаврила вдруг остановился. Серьёзно сказал:

— Хороша у вас барышня, ваше сиятельство. Вы уж не обижайте её.

Я улыбнулся. Хотел бы посмотреть на того, кто полезет обижать эту «барышню»… Вслух пообещал:

— Не беспокойся. Не обижу.

На следующее утро Надя передала с Вовой изящные розовые туфельки, несколько мотков разноцветной пряжи и принадлежности для вязания.

Туфли привели Свету в полный восторг, а вот вязание не заинтересовало. То, что у нее получилось изобразить, напоминало растрепанную мочалку. И Света вцепилась в любовные романы. Проглотила за сутки все три и потребовала ещё.

Пришлось снова идти в библиотеку.

— Я смотрю, вы увлеклись, господин Барятинский, — заметил библиотекарь, отмечая в формуляре пять новых книг.

— О, да, — серьёзно кивнул я. — Чрезвычайно увлекательно чтение.

Библиотекарь всмотрелся в моё лицо, но, видимо сарказма там не углядел. И признался вполголоса:

— Честно говоря, я и сам почитывал. По молодости, да и не только… Не желаете ознакомиться с сочинениями графини Заболоцкой? Я вам скажу — весьма! Весьма увлекательно. Вообразите только: бедная, но гордая красавица…

— Благодарю вас, в другой раз, — оборвал я. — Пока возьму эти.

Библиотекарь обиженно поджал губы. Снова заскрипел карандашом, заполняя формуляр.

— Вот, прошу. Распишитесь.

Я взял карандаш. А в следующую секунду его вырвали из моих пальцев. Тот, кто вырвал, взмыл под потолок.

— Государю императору — ура! — донеслось оттуда.

Карандаш упал на стол и покатился по нему, я едва успел подхватить.

— Ваш фамильяр, господин Барятинский… — возмущенно начал наливающийся гневом библиотекарь.

— Прошу меня простить, — я схватил книги подмышку. — Распишусь потом, — и вслед за Джонатаном побежал к выходу.

Крикнул на бегу:

— Что там ещё за пожар? Света⁈

Джонатан промолчал, сосредоточенно взмахивая крыльями.

— Нет? А что? Витман приехал?

Джонатан молчал. Ладно, чёрт с ним. Скоро сам всё увижу… Собственно, кажется, уже вижу.

Джонатан направлялся к группе, стоящей на дорожке. Дорожка вела от въездных ворот академии к жилому корпусу. Курсанты, человек десять, толпились вокруг чего-то, и любопытные продолжали подходить. Да что там происходит, чёрт возьми⁈

Я прибавил ходу.

— … котика? — донёсся до меня изумленный голос Жоржа. — Какого ещё котика? Где ты его взял?

Я растолкал однокашников и пробился к центру событий.

Оказалось, что курсанты окружили Гаврилу. Тот одной рукой мял снятый картуз, другой прижимал к груди знакомую корзинку.

— Что случилось? — резко спросил я.

На меня обернулись все. В глазах Гаврилы засветилось облегчение.

— Ваше сиятельство… — начал было он.

— Этот человек решил загубить ни в чём не повинное животное! — объявила Волкова. Ткнула в Гаврилу пальцем. — Я столкнулась с ним здесь, на дорожке, когда он шёл к корпусу. Удивилась корзинке с едой навынос и спросила, зачем ему эта еда. Прислуга, как известно, питается в академической столовой! Их рацион разнообразен и сбалансирован. Для чего ему пища со стороны?

— Он сказал, что собирался кормить котика, — добавил Юсупов. — Однако показать, что у него в корзинке, отказывается. Не говоря уж о том, что лично я никаких котиков на территории академии до сих пор не замечал…

— Котика? — ахнул знакомый голос. Стояла Злата в толпе курсантов с самого начала или подошла только сейчас, я не разглядел. — Но котикам нужен специальный корм! Их нельзя кормить человеческой пищей!

Злата повелительно взмахнула рукой. Корзинка взмыла вверх и опустилась на землю перед ней. Гаврила охнул, бросился было к Злате, но Юсупов остановил его замысловатым жестом. Гаврила застыл в странной позе.

Злата откинула салфетку, которой была накрыта корзинка. И подняла на Гаврилу взгляд, от которого несчастный дядька должен был провалиться сквозь землю.

— Милейший, вы в своём уме⁈ Пирожные! Салат с горчичным соусом! Жареные куриные крылышки! Вы соображаете, что делаете? От сладкого у вашего котика загноятся глаза! От горчичного соуса случится расстройство желудка. А тонкие куриные косточки могут вовсе убить несчастное животное!

— Ничего. Оно у меня привычное, — пробухтел Гаврила. — Животное-то. И курей жрёт за милую душу, и другое всякое…

— Это бесчеловечно! — объявила Злата. — Животных нужно кормить специализированными кормами! Либо же не заводить их вовсе.