Как же выглядел обыкновенный рабочий день Рудольфа Штайнера на этапе его жизни между 1919 и 1924 годом, в то время, когда он неоднократно приезжал в Штутгарт? Я опишу это, исходя из воспоминания, которое весьма отчетливо запечатлелось в моей памяти.
Как — то раз зимой мы, учителя Свободной вальдорфской школы, узнали из телефонного разговора, что Рудольф Штайнер отбыл из Дорнаха и намеревается вечером этого же дня провести с нами конференцию. Маршрут, которым он обычно следовал на автомобиле в Штутгарт, был нам известен достаточно точно. Он всегда ехал через Шварцвальд, при этом предусматривалась короткая промежуточная остановка в Фрейденштадте. Поэтому мы предполагали, что он прибудет в Штутгарт примерно в девять часов вечера. Учительский коллектив собрался задолго до этого часа. Рудольф Штайнер появился действительно тогда, когда и ожидалось, и тотчас приступил к работе с нами, не позволив себе даже немного отдохнуть после довольно утомительной поездки. Конференция продлилась до позднего вечера, примерно до одиннадцати или половины двенадцатого. И все это время он в совершенно бодром настроении обсуждал с нами целый ряд актуальных школьных вопросов. Но уже за полчаса до окончания нашей конференции в соседнем зале стали собираться участники другого консультативного кружка. Это были преимущественно те, кто принадлежал к самым различным ветвям антропософской деятельности в Штутгарте, в том числе врачи, естествоиспытатели, руководители хозяйственных предприятий, финансисты. Всех просили прийти к одиннадцати часам вечера.
Когда конференция вальдорфского педагогического совета подошла к концу, некоторые члены нашего учительского коллектива, в том числе и несколько женщин, присоединились к собравшимся завсегдатаям консультативного кружка. Это были люди, регулярно принимавшие участие в беседах и обсуждениях и приглашавшиеся туда самим Рудольфом Штайнером. Он видел в деятельности Свободной вальдорфской школы важное и полное значимости выражение социальных инициатив, исходящих от духовной науки.
Ближе к полуночи началось новое совещание. Для себя лично Рудольф Штайнер не сделал даже очень короткого перерыва. Теперь он выслушивал с большим вниманием и терпением порой довольно пространные доклады представителей отдельных рабочих направлений. Время от времени делал какое — нибудь замечание. А по окончании каждого доклада сам начинал задавать серьезные вопросы, касающиеся сути работы.
Лишь иногда его удовлетворяли ответы, которые мы были способны дать. И это побуждало его делать, со своей стороны, новые основополагающие комментарии к отдельным проблемам. То были не крупицы, а нечто вроде целых слитков золота, раздариваемых нам тогда в позднее время. Часы бежали. Понятно, что не все участники оказались в состоянии справиться с чрезмерным напряжением ночной умственной работы. Как только у кого — нибудь веки наливались свинцовой тяжестью или взгляд чьих — либо глаз становился необычно застывшим и отрешенным, Рудольф Штайнер тут же неожиданно рассказывал анекдот. Рассмеявшись, все чувствовали себя бодрее.
И на этом заседании, так же, как во время разговора об учреждении школы, все словно мимоходом затронутые вопросы имели самое непосредственное отношение к центральной теме.
Около четырех часов утра Рудольф Штайнер дружеским, мягким голосом посоветовал одному из старейших членов кружка без колебаний все же идти домой. Однако обсуждения продолжались до седьмого часа. Затем постепенно люди начали расходиться. Но Рудольф Штайнер задержался еще недолго, чтобы перекинуться парой слов с оставшимися. И тут я заметил, как издатель одного из наших журналов подошел к нему, спрашивая об обещанной ему статье. В новом номере журнала эта статья занимает главное место, и выйти без нее журнал не может. Издатель выразил надежду, что Рудольф Штайнер в самые ближайшие дни предоставит ему эту статью. «Подойдите сюда еще раз примерно к половине восьмого, — сказал приветливо Рудольф Штайнер, — я ее сейчас и напишу».
В половине восьмого редактор действительно смог забрать эту статью. В восемь часов Рудольф Штайнер находился уже во дворе Вальдорфской школы, чтобы затем присутствовать на занятиях в отдельных классах. Как обычно, он и сейчас позволял занятиям идти своим ходом, но порой сам вмешивался в урок, вставлял неожиданное и весьма полезное остроумное замечание или набрасывал на доске мелом один из своих удивительных цветных рисунков, служивший иллюстрацией к тому, что изучалось на уроке. Учителя и ученики приходили в изумление, и в классной комнате возникало в равной степени как веселое, так и благоговейное настроение.
Ближе к полудню мы, учителя, обратили внимание, что Рудольф Штайнер не зашел ни в один из классов, занятия в которых вели педагоги, принимавшие участие во втором, ночном заседании, продлившемся до самого утра. Нас глубоко тронул этот столь человечный жест.
В полдень Рудольф Штайнер направился из школы в клинику, руководимую врачами с антропософской ориентацией. Там тщательно подготовились к его посещению и показали ему некоторых самых сложных пациентов. Он в консультативной форме немногословно и в то же время необычайно конкретно высказал свои соображения и указания.
Наступила вторая половина дня. К этому времени в нижней части города уже собрались сотрудники предприятия «Грядущий день». И — не делая никакого перерыва — Рудольф Штайнер принялся обсуждать с ними крайне сложные финансовые вопросы. Это продолжалось не один час. Настал вечер.
Только теперь Рудольф Штайнер отправился в свою штутгартскую квартиру на Ланхаузштрассе, чтобы затем, спустя короткое время, оказаться в большом лекционном зале дома Густава Зигле. Там были давно заняты не только сидячие места, слушатели стояли плотными рядами вдоль стен, в проходе и в непосредственной близости от докладчика. С бодростью и упругостью молодого человека тогда уже почти 60-летний Рудольф Штайнер читал полуторачасовую публичную лекцию. Затронутые в ней сложнейшие духовные вопросы были представлены с присущими ему силой, человечностью и со всем тем пылким темпераментом, о которых я уже говорил.
Многие ли из присутствующих догадывались, что этой творчески построенной лекции предшествовали двадцать четыре часа беспрерывной тяжелой работы в совершенно других областях? А многие ли поверили бы этому, даже если бы им рассказали?
После лекции, завершившейся под бурю аплодисментов, у Рудольфа Штайнера, как мне рассказывали, было более спокойное время, которое он использовал для того, чтобы перекусить. Однако его уже ждала группа людей, заранее записавшихся к нему на индивидуальные беседы. Эти беседы опять затянулись до ночи.
Если рассказывать об одном рабочем дне Штайнера, просто перечисляя события, может возникнуть подозрение, что это выдуманная легенда. Но на самом деле все это реальная действительность. И как таковая она всего лишь фрагмент еще более обширной деятельности человека, который не только говорил о духе, но и на глазах у всех являл своей жизнью его неисчерпаемые возможности.
Год 1922‑й стал для Рудольфа Штайнера годом особенно плодотворной работы, но и годом труднейших испытаний. Его результатом были важные циклы лекций за рубежом. Из них в апреле я прослушал так называемый «Гаагский научный курс». В июне того же года состоялся представительный конгресс «Запад — Восток», возможно, самое торжественное и самое блестящее публичное лекционное мероприятие антропософского движения из числа тех, которые проходили при жизни Рудольфа Штайнера. В новогоднюю ночь с 1922 на 1923 год великолепное деревянное здание Гётеанума в Дорнахе, творение Рудольфа Штайнера, которому он на протяжении целого десятилетия отдавал свои лучшие силы, стало жертвой огня.
В Голландии мне довелось впервые воочию наблюдать, как виртуозно Рудольф Штайнер вживался в дух другого народа. Повсюду за рубежом, где ему доводилось читать лекции, ничто из окружавшей его действительности не оставалось для него чуждым. Казалось, будто он очень глубоко знаком с сущностью других народов, их душой. Его выступления в Норвегии, Дании, Швеции, Финляндии, Англии, Италии или Швейцарии позволяли косвенно понять психологию соответствующих народов и их культуру. Так, благодаря его лекциям, хотя они прямо и не касались нидерландской действительности, я впервые почувствовал себя погрузившимся в мир этой страны. Переживание, столь глубоко взволновавшее меня, я смог тогда отразить в статье, появившейся в журнале «Три» в 1922 году под заголовком «От Гаагского научного курса к Венскому конгрессу «Запад — Восток».
