Любые теологические дискуссии о прорицаниях в конце концов сводятся к проблеме Судьбы, и в этом отношении люди обычно занимают очень жесткую позицию, не учитывающую тонких градаций. Одни заявляют, что все в нашей жизни строго предопределено от начала и до конца, другие — что никакого предопределения не существует. Но и здесь, как обычно (и для тех, кто уже составил некоторое представление о политеизме, эти слова не станут сюрпризом), все устроено несколько сложнее, чем кажется на первый взгляд, и дать один-единственный, истинный для всех и каждого, ответ на вопрос о предназначении и судьбе невозможно. Насколько мы можем судить у каждого человека — своя судьба и свое, так сказать, количество «судьбы». Некоторым людям дозволено и валять дурака, и выбирать по собственной воле все, что им вздумается, а потом собственными же силами расхлебывать последствия; каждый такой человек сам капитан своего корабля, но как он распорядится своей свободой, заранее сказать нельзя. И наоборот, у некоторых людей судьбы очень мощные; предназначение ведет их — а если понадобится, то и волочит за шиворот или гонит пинками — по строго определенному пути к заранее заданной цели. Однако большинство людей находятся где-то в промежутке между этими двумя крайностями: какие-то уроки им все же приходится выучивать волей-неволей, какие-то им только предлагаются (иногда по несколько раз) в надежде, что человек усвоит их добровольно, но во всем остальном такие люди располагают значительной свободой действии.

Как узнать, какого рода судьба определена лично вам. На протяжении тысячелетий этот вопрос решали при помощи гадания, а во многих странах такая практика сохраняется и по сей день. (Особенно удобна в этом отношении астрология, позволяющая составить общее представление о том, подчинена ли ваша жизнь предопределенной судьбе и если да, то какой.) И, как подтвердит вам любой гадатель, люди с жестким предназначением нередко жалуются на нехватку свободы, а люди, которым позволено выбирать свой путь самостоятельно, досадуют на то, что никто не подсказывает им, как следует поступать. Несмотря на все то обилие информации, которую боги готовы открыть нам, мы все-таки недовольны… и, возможно, в этом заключен один из самых важных уроков, какие только может выучить человек.

Все эти теоретические рассуждения нужны лишь для того, чтобы подвести нас к главному и заключительному вопросу: как нам поступать, если мы во все это верим? Теория — это прекрасно; но что представляет собой повседневная практика? Однажды я попытался объяснить своему другу, воспитанному в католичестве, каково это, когда у тебя полным-полно разных богов, которым надо молиться и делать подношения, и как при этом понять, к кому именно обратиться, когда тебе понадобится божественная помощь. Некоторое время друг слушал меня, вытаращив глаза, а потом заявил: «Ну ты прямо как моя старая бабушка-католичка! У нее тоже целая орда святых. Этому святому молись о том-то, тому — о том-то!» Тут мы, конечно, оба расхохотались: с формальной точки зрения, католицизм не имеет к политеизму никакого отношения, но «народное» католичество действительно превратилось в подобие политеистической религии и даже фактически заместило почти искорененные в Европе древние формы многобожия. Еще более ярко это проявилось в процессах слияния религий африканских рабов с верованиями их хозяев-католиков: в результате возникли новые религии африканской диаспоры, божества вторых — лоа и ориша — соединяют в себе черты католических святых с образами африканских богов и предков.

Как и в любой религии, здесь многое зависит от того, насколько полно вы интегрировали веру в свою повседневную жизнь. Люди, которые лишь изредка посещают ритуалы или службы, соблюдают по привычке некоторые обычаи и вспоминают о своей вере разве что в моменты тяжелых испытаний или принятия трудных этических решений, похожи друг на друга куда больше (какую бы религию они ни исповедовали), чем на подлинно набожных приверженцев какой бы то ни было веры. Полноценная религиозная жизнь в русле политеизма — это, по существу, жизнь осознанная. Каждый наш поступок совершается под эгидой той или иной Силы, и к этой силе можно воззвать, чтобы извлечь из данного поступка более глубокий опыт. Например, когда я встаю по утрам и полусонный плетусь в туалет, я переживаю крошечное подобие процессов, которые протекают в великом источнике Хвергельмир у основания Мирового Древа, где дракон Нидхёгг пожирает трупы и превращает их в удобрения для этого Древа. Этот миф объединяет в себе архетипы корней, компоста, удобрения, гниения, всего того, от чего мы желаем избавиться, драконьей пасти и гигантского бурлящего источника. Опорожнение кишечника и взаимодействие с водой и отходами — не что иное, как миф о Хвергельмире и Нидхёгге, отраженный в микрокосме. Возможно, кто-то пожелает связать эти процессы с другим мифологическими архетипом, но суть дела от этого не изменится. Мысленно связывая друг с другом свой бытовой опыт и его мифологический эквивалент, я соприкасаюсь на мгновение с сущностью Великого Дракона.

Столь обыденную и многими презираемую процедуру я привел в пример специально, чтобы показать, что мифологические и политеистические параллели имеются у любого опыта, даже самого прозаического. Разумеется, таким же образом можно обращаться и с любыми другими событиями и процессами. Произнося краткую благодарность богу земледелия, прежде чем вкусить пищу, я на мгновение соприкасаюсь с его божественной силой. Если я не забываю упомянуть перед едой имя этого божества, значит, я чту его ценности, а это, в свою очередь, позволяет мне превратить свою трапезу в знак признательности этому божеству и удостоиться в ответ его благословения. И точно таким же образом можно научиться подходить не только к еде, но и к любому другому занятию в нашей жизни.

Взявшись писать эту книгу, я попросил своих единоверцев задавать мне вопросы — те вопросы, ответы на которые они хотели получить в самом начале, когда еще только присматривались к политеизму и знали о нем лишь то, что приверженцы других религий смотрят на него сверху вниз, как на скопище нелепых суеверий, недостойное даже именоваться религией. Вскоре у меня образовался длинный список вопросов, которые, собственно, и легли в основу этой книги. В большинстве своем они касались происхождения, мировоззрения и морали, характерной для нашей религии, но после того, как я высказал по этим вопросам все, что хотел, осталось еще два. Ответить на них определенно я не мог; более того, официальных ответов на них не дает ни одна из частных политеистических деноминаций. Первый из этих вопросов хорошо знаком любому искателю религиозных истин и не зависит от конкретного вероисповедания; нередко ему сопутствует тот особый род разочарования, с которым сталкивается человек, перешедший в другую веру в поисках лучшего ответа, но обнаруживший, что и там удовлетворительного ответа нет.

Вопрос этот можно сформулировать так: если человек любит богов и духов, изо всех сил старается служить им, работать с ними и поклоняться им, как подобает, то почему от этого ему не становится хотя бы чуточку легче? Неужели наши боги неспособны облегчить жизнь своим верным последователям? Или они попросту не хотят этого делать? И в чем тогда смысл религиозного служения, если оно никак не влияет на обстоятельства нашей жизни?

Мы не первые из тех, кто задается этим вопросом, и, наверняка, не последние. Разумеется, можно априори заявить, что никакое религиозное служение не обеспечит нам легкой и приятной жизни; и, в отличие от некоторых других религий, мы говорим об этом прямо и честно. Жизнь вообще не должна быть легкой — не в этом ее предназначение, а в том, чтобы оправдывать затраченные усилия: наше пребывание на материальном плане должно приносить нам как можно более разнообразный и глубокий опыт. Это очевидно; однако подлинный ключ к решению этой головоломки — в понимании того, как именно влияет на человека близкое общение с богами и духами.