С этими особенностями связана и еще одна из многих задач, которым служат мифы, а именно — развлекательная. Миф — это интересная и захватывающая история, настоящий «бестселлер» и «блокбастер» для той или иной эпохи. Если мифу не удастся удержать внимание слушателей, он забудется, а хороший жрец, бард или скальд не может допустить такого оскорбления по отношению к своему божеству. Нельзя сбрасывать со счетов естественную для людей потребность развлекать друг друга интересными историями — и вносить в них поправки, если исходная версия оказалась недостаточно увлекательной. Но поскольку у сказителей есть свои особые божества, надзирающие за их работой, и поскольку истинный миф обычно вызывает в человеческой душе такой глубокий отклик, на какой не приходится рассчитывать его выхолощенным версиям, можно предположить, что боги прикладывают руку ко всем аспектам мифотворчества, включая и развлекательный.
Осмысляя богов и божественную природу, мы должны, прежде всего, осмыслить тот факт, что они пребывают вне нашего линейного времени. Не у всех богов есть свои линейные мифы, прослеживающие их жизнь по порядку: некоторые не располагают подобными цельными «историями», а просто возникают и исчезают как эпизодические персонажи в мифах о других божествах. Мифы некоторых богов противоречат друг другу; известны и случаи, когда миф одного божества полностью включается в миф о других богах или богинях. В итоге любая попытка соотнести истории богов с нашим линейным временем обрекает нас на разочарование.
Для нас, людей, делать важнее, чем быть. Это не значит, что мы не способны испытать состояние чистого Бытия (напротив, переживание такого состояния — одна из основных целей и практик многих религиозных традиций), но — в силу самой природы нашего мира и нашей человеческой сущности — Деятельность для нас исключительно важна, и течение Времени мы отслеживаем по тому воздействию, которое физический мир оказывает на нас и на то, что мы делаем. Мы, конечно, помним, что в прошлом мы бывали в других состояниях, но все это — по большей части — лишь воспоминания. Для богов же такие мгновения прошлого ничуть не менее реальны, чем настоящий миг: божество в любой момент может снова стать той сущностью, которая прямо сейчас переживает это минувшее мгновение заново.
И в первую очередь это касается «формирующего» опыта или, иначе говоря, тех событий, которые сформировали характер данного божества и сделали его таким, каким оно есть. Формирующий (и, в особенности, травматический) опыт играет важную роль и в человеческой жизни; я вовсе не пытаюсь это отрицать, но хочу подчеркнуть, что на человека он никогда не влияет настолько устойчиво и непосредственно, как на богов, по природе своей гораздо более монолитных, чем люди. Если в прошлом вам довелось пережить какой-нибудь мощный формирующий опыт (и, в особенности, если этот опыт потряс вас до основ и сокрушил вашу прежнюю личность), можно предположить, что какой-то частью вы до сих пор продолжаете его проживать, мысленно возвращаясь к нему снова и снова. Но для человека подобное проживание все равно будет метафорическим. А для божества это происходит совершенно буквально. В тот миг, когда божество переживает опыт такого рода, у него возникает новая ипостась. К этой ипостаси можно воззвать, и если она придет, то окажется в точности такой, каким это божество было на момент того самого формирующего события, даже если последнее случилось давным-давно. Однако до некоторой степени эта ипостась будет осознавать и ту свою «будущую» божественную личность, с которой вы знакомы, потому что боги видят будущее лучше, чем мы (причем даже тогда, когда для нас оно еще не свершилось и остается вариативным).
Вот пример: если я воззову к Афродите, оплакивающей смерть Адониса, и она почтит меня своим присутствием, то я встречусь с такой Афродитой, какой она была в тот момент — в момент, когда ее смертный возлюбленный умер и стал недоступен для нее навсегда, и когда она осознала полностью, что это значит: вложить не только свое время и симпатию, но и все свое сердце в существо, обитающее на плане бытия, настолько несхожем с ее собственным, что ни к чему, кроме трагедии, эта связь привести не может. Мое присутствие и мое понимание ее мифа, согласно которому Афродита в конце концов преодолела горе и вновь обрела себя, поможет ей «зацепиться» именно за этот возможный вариант будущего (а не за какой-нибудь другой — например, такой, в котором она бы покончила с собой от горя), однако это будущее она будет воспринимать как предчувствие, исходящее от ее собственного высшего «я», а не как определенную и уже реальную для нее часть себя. И все же, если по какой-либо причине это понадобится, она сможет мгновенно превратиться в ту будущую Афродиту, которая уже преодолела скорбь утраты и снова воссияла во всем своем золотом блеске.
Если я воззову к Сигюн (второй жене скандинавского бога-трикстера Локи и богине сострадания и терпения в традиции северного неоязычсства) в ее ипостаси счастливой девочки-невесты и если она откликнется на зов, то она предстанет мне именно такой, какой была в те беззаботные времена, и будет действовать и реагировать так, как тогда. Тем не менее, мое присутствие вынудит се «зацепиться» за тот вариант будущего, в котором ей предстоит пережить гибель своих детей и заточение мужа, в котором ее супруг будет предан на муки, а она в течение столетий будет оставаться рядом с ним, голодать вместе с ним и утешать его все это время, пока он, наконец, не вырвется на свободу. Это будущее ляжет тенью на сердце невинной девочки, и она не сможет его не почувствовать, но все-таки на тот момент оно еще не станет для нее реальностью. Если же я воззову к Сигюн как к Скорбящей Матери в пещере, которая разделяет тяготы плена со своим мужем, терпящим муки и связанным кишками их общего сына, то я увижу ее страдающей, как тогда; а поскольку я знаю, что рано или поздно Сигюн и Локи освободятся, то нестерпимое горе, которое выпало на ее долю, окрасится надеждой. Но даже если я обращусь к ней как к той Сигюн, которая уже обрела свободу и живет со своим мужем в маленьком домике в Иотунхейме, она в любой момент — если это понадобится в нашем взаимодействии — сможет перенестись в те прошлые времена, и для нее это будет не «прошлое», а то, что происходит прямо сейчас. Понять и принять этот механизм нелегко, но, полагаю, достаточно и просто знать, что он существует.
Как вы, наверное, уже догадались, более человекоподобная ипостась божества воспринимает подобные «мгновения мифа» по-другому, чем его же высшее «я». Более личностная, более близкая к человеку ипостась переживает такие моменты гораздо более интенсивно, полностью погружаясь в то, что с ней происходит; а высшее «я» божества относится к ним не столь эмоционально, остается достаточно отстраненным и полнее интегрирует этот формирующий опыт.
Кроме того, нелинейность мифического времени подразумевает вариативность будущего, при которой для каждого из нескольких возможных вариантов существует свой отдельный миф: например, одна история — для богини, выбравшей один путь, а другая — для той же богини, сделавшей другой выбор. Это значит, что каким-то образом, в каком-то из слоев вселенной, с одной и той же сущностью могло случиться несколько разных событий, противоречащих друг другу. Была ли Персефона похищена Аидом или сошла в подземное царство добровольно, услышав зов теней и пожелав помочь им? И тот, и другой варианты мифа могут быть верны; оба они «могли произойти на самом деле» в неких параллельных парадигмах; и обе эти вероятные линии развития смыкаются в той точке, где Персефона становится женой Аида, царицей подземного мира и мудрой советчицей для умерших.
Эта теория также отвечает на вопрос, каким образом могут сосуществовать друг с другом сотни (а то и тысячи) различных мифов о сотворении мира. Вполне возможно, что в мифологическом времени все эти истории произошли на самом деле в различных слоях вселенной, а затем синхронно сошлись в одной точке — в едином расцветшем Бытии. Мы привыкли воспринимать время как одну-единственную линию определенно произошедших событий; эта линия разветвляется перед нами на древо будущих возможностей, из которых мы, опять-таки, выберем лишь одну линию развития, а все остальные варианты канут в небытие. Вообразить прошлое как такое же древо альтернативных вариантов, сошедшихся воедино в настоящем, гораздо труднее; и не менее сложно представить, что все ветви древа, устремленного в будущее, тоже в каком-то смысле осуществятся и сольются воедино в другой ключевой момент «настоящего». Но, размышляя над этой концепцией времени, мы можем подойти немного ближе к пониманию того, как устроен мир богов.
