Хотел еще размяться на тренировке с телохранителями, а после вечерний долгий, но очень важный разговор о деньгах. Размахнулся я во внешней политике, польского орла за перья подергал. А есть ли достаточно денег на то, чтобы всерьез русскому двуглавому орлу сцепиться с польским?

Василий Петрович Головин был человеком пожилым, но с внимательными и умными глазами. Я сразу, при первой встрече с ним, выделил важную черту, без которой нельзя и близко подходить к финансам — въедливость и дотошность.

— Василий Петрович, что скажете? — спросил я и облокотился на спинку стула.

Встреча происходила в моем слегка обновленном кабинете. Стол был другим, даже лакированный каким-то составом, нужно узнать, что это. Был шкаф для бумаг, массивная тумба с дверцами и ушками для замка. Так себе сейф, но с деревом русские умельцы пока работают куда лучше, чем с железом.

— Все плохо, государь-император. Серебра не хватит на полный год войны, если такие же будут налоги и при остановке любого, кроме Москвы строительства, — ответил Головин, и стал перебирать бумагу, осыпая, меня цифрами.

Лука же, словно болванчик, кивал головой, соглашаясь с казначеем.

— Получится три с половиной миллиона рублей доход, а растратить придется не менее четырех, — через час «расстрела» цифрами, подводил итоги Головин.

— А как «улов» от тех, кто казнен? — спросил я.

— Улов?.. — смаковал слово Василий Петрович.

— Часть Апостолов были рыбаками, а первый символ христианства — рыба. Так, что не думай, боярин, что заговариваюсь. Ты мне скажи от чего имущество многих казненных оказалось столь мало? Я мыслил, что более двух миллионов станет, — сказал я, действительно, недоумевая.

В казну пришло, в лучшем случае, двести тысяч рублей от всех казненных. Это не мало, но казнены одни из богатейших людей с многими землями и усадьбами.

— Тут, государь, так срослось: монеты, что были, в казну пошли, токмо вельми много серебряной посуды, переплавлять ее сложно, монетный двор не работает, ефимки токмо признаками наделяют [надчеканка сверху на европейские монеты]. Среди земель есть вотчинные, а они в роду остаются, нельзя их забирать. А усадьбы, поместья, да людишек не покупают. Коней, да утварь пока не торгуют, — отвечал Головин.

Вот он маркер моей устойчивости на троне! Люди не покупают конфискованное имущество потому, что не уверены, что не вернуться хозяева и не потребуют свое назад. Не бывать этому. Ну а земли не хотят покупать, так государевых больше будет. Вот с вотчинными что делать? Нужно узнать подробнее. Получалось, что поместье — оно отчуждаемо, а вотчины — нет. Я то ранее думал, от чего предатель Курбский, бежавший в Литву, получал доходы со своих земель в Московском царстве. А оно воно как… даже у предателя и даже грозный царь не забрал вотчины. Куда там мне… пока.

— Так! — хлопнул я себя на коленям и встал. — Значит, в казне нынче полтора миллиона и еще не плачено дьякам, да иным державным людям. Мало этого — сговорено со Швецией купить у них пищали, пистоли и, что главное — много пороха. Сто пятьдесят тысяч рублей на это уйдет. Англичане по весне привезут товаров на тысяч сто, но с ними расплатимся своими товарами. Вопрос — где найти шесть с половиной сотен тысяч рублей?

— Да, государь. И это с тем, что забранное серебро у казненных будет переплавлено, — говорил Василий Петрович.

— Война должна себя еще и прокормить, — задумчиво пробормотал я и добавил в голос. — Проработайте, как мы можем принять участие в игре на бирже в Амстердаме. Там недавно Голландская Ост-Индская компания образовалась и есть ее акции. Слышал ты, Василий Петрович, что такое акция?

— Слышал, государь, и от голландцев, и от англичан. Понимаю, что такое биржа. Також думал, как нам у голандов на бирже продавать меха, — отвечал Головин.

То, что он знает, что такое «акция» — хорошо. На амстердамской бирже акциями торгуют свободно, и я видел в будущем ролики об образовании военно-торговых колониальных компаний. Вложить деньги в Голландскую Ост-Индскую компанию очень выгодно до года так 1612. А в конце двадцатых годов этого же века хорошо бы купить акции тюльпанных луковиц и выкинуть их на биржу до 1634 года. Можно попробовать создать еще и искусственный спрос на те же тюльпаны, скупая и спекулируя ими. Но для этого нужны не просто грамотные люди, а генеральные образованные авантюристы. И где таких набрать? Негде.

— Еще. Продумайте тихо, без шума, но продавать тюльпанные луковицы во Франции. Там нынче покупают их. Не простые — белые, али алые, а разных цветов. Я давал наказ Татищеву привезти тюльпаны из Персии, — повелел я [в 1607 году французский мельник поменял мельницу на тюльпанную луковицу и хвалился своей фантастически удачливой сделке].

Но это вопросы будущего, а деньги нужны завтра. Придется жить пока с вечно пустой казной, но воевать нужно, иначе и самой казны не будет, ни престола.

Глава 17

Неаполь

21 декабря 1606 года

— Чуть света, чтобы только рассмотреть силуэты? Тебе не кажется, что Мария-Магдалена выглядит несколько вульгарно? Грудь, чуть ли не обнажена. Слушай, Микеланджело, тебе мало проблем? Но, почему ты не прислушался к словам папы? Тебя же предупреждали! — сокрушался кардинал Асканио Колонна, рассматривая картину, названную автором «Экстаз Магдалены».

— Предать себя не могу, монсеньор Асканио, — отвечал Микеланджело Меризи да Караваджо.

— И поэтому дерешься со всеми и самому Папе перечишь? — кардинал покачал головой. — Ты знаешь, как я к тебе отношусь, но…

— Я понимаю! — сокрушенно, опустив голову говорил художник. — Мне нужно съехать от Вас.

— Да, мой друг, обстоятельства выше меня. Тем более, что папа Павел Пятый рукоположит меня в епископы… я не могу более тебя скрывать, — сказал Колонна и отвернул голову.

Образованный и честный человек, Асканио Колонна понимал, что сейчас предает своего друга. Кардинал видел и несправедливость, с которой отнеслись к Караваджо. Но жизнь такова, что нужно и предать, как бы на сердце не было погано. Как еще клану Колонна стать рядом с папским престолом? Поддерживая Караваджо можно было лишиться очень многого.

— И что тебя дернуло ответить этому выродку Тамассони? Мог же промолчать! — кардинал ударил по мольберту, на котором стояла картина, и Микеланджело чуть успел перехватить полотно, чтобы его «Экстаз Магдалены» не упал [в РИ мае 1606 года Караваджо убил Рануччо Тамассони, представителя, как сейчас бы сказали «мафиозного семейства», которое было повязано делами с Ватиканом].

— Вы же все знаете, сеньор Асканио. И я мог мириться с таким высокомерием. Кто он? Сын солдата? Как мог судить о моих картинах, если толк знает только в проститутках? — Караваджо поставил картину вновь на мольберт. — Понимал ли я тогда, насколько проблем принесет мне смерть Рануччо Тамассони? Да и не хотел его убивать. Но это был поединок. Мы оба были со шпагами.

— Его отец слишком влиятельный и еще поддержка семьи Альдобрандини… — кардинал замялся, осознав, что зря начал этот разговор и упомянул не только очень влиятельные римские семьи, но и кланы, которые не прощают никому и ничего, и на этом строят свой авторитет и бизнес.

— Проституток Тамассони… — начал было «рубить правду-матку» Караваджо, но кардинал резко поднял руку.

— Помни, что я помог тебе и не смей говорить в моем доме того, что тут звучать не может! — потребовал кардинал.

На самом деле не в доме происходил разговор, а в резиденции кардинала-протектора Неаполитанского королевства. Впрочем, Асканио Колонна недавно стал тем самым кардиналом-протектором и гордился таким назначением, потому… и не только… он не хотел никаких конфликтов и чтобы с ним связывали имя Караваджо, за которым открылась настоящая охота. Дело в том, что сам папа Павел V объявил художника «вне закона», что означало, что опального художника может убить каждый без негативных последствий для себя. Кроме того, имеют место быть положительные моменты для потенциального убийцы великого творца — денежное вознаграждение от папы и не только.