— Прости, государь, не возьму я в толк, что же не так я сделал. Дары, что я привез тебе, отобрали, а там добрые дары. Готов в казну твою положить пять тысяч рублей. В чем вины мои? — состроил гримасу недоумения Максим Яковлевич.

— Кабы не был ты уважаем моим батюшкой, так и разговора не было. А посему, я просвещу тебя, Максимка… — сказал я и открыл папку.

В личном деле Строгоновых все было разложено по тому порядку, как я собирался строить разговор. Потому достал первую бумагу не глядя.

— Вот тут дозволение моего батюшки на селения по реке Каме. Там говорится, что людишек по реке не живет, земли пустуют, — я взял другой лист. — Вот тут грамота, по которой батюшка твой почивший отписывается, сколь у него крестьян. Выходит, что более того, как было ранее на пять тысяч, отчего следует, что поверстали вы в крепость людей камских. Без дозволения, как и в Сибирь ранее Ермака засылали без дозволу. Почитай, войну с ханством Сибирским начинали Строгоновы без воли на то государя.

— Так то мой отец делал, я же мальцом был, откель мне ведать, что да как? — оправдывался Максим Яковлевич.

— Далее, — я не стал реагировать на оправдания, а продолжил «накидывать» обвинений. — В жалованной грамоте сказано, что ты обязался пушки и пищали учинить. Где русские пищали и пушки?

— Так медь нужна, да мастера добрые. О том мой дед еще отписывался царю-батюшке Иоанну Васильевичу, что рассолу много и соль варить лучшее за иные промыслы, — отвечал Строгонов.

— Далее. В жалованной грамоте писано: «А где найдут руду серебряную или медную, или оловянную, то отписать казначеям»… Молчать! — выкрикнул я, когда пермско-камский олигарх вновь хотел оправдаться. — Слушай, Максимка, да внимай, кабы далее не говаривал: «За что?». Есть у меня свидетельство от английского капитана Уинстона Черчилля, что твои люди давали ему серебро рудой, а ты брал меньшим весом, но монетой [официальных свидетельств, что Строгоновы нашли серебро не было, хотя его искали. Однако, по подсчетам возможных прибылей от соли и даже коррупции при торговле с Англией, богатство семьи оказывалось слишком большое].

Не было показаний никакого капитана английского, тем более, Уинстона Черчилля. Однако косвенные свидетельства того, что подобные сношения могли быть, имеются.

Строгонов набрал было воздуха в легкие, чтобы что-то сказать, но я строго посмотрел на него и Максим Яковлевич закашлялся, ничего членораздельного не произнеся. Мне уже говорили, что взгляд у меня тяжелый и повелительный, как у отца Ивана Грозные Очи. Особенно взгляд переменился после того, как Шуйский на время захватил власть в Москве.

Потому я использовал, как элемент психологического давления, свой взгляд. И сейчас это сработало. Мне нужно растереть в пыль Строгоновых, чтобы предложить условный пряник, и они при этом были счастливы, хоть бы и черствому хлебобулочному изделию.

— Вот в этой бумаге написано, сколь ты и твои племянники продали соболей и иной рухляди англичанам, — я достал следующую бумажку. — Тут, получилось узнать, сколько соболей сибирских было отгружено в Англии. В три раза более того, о чем писал ты и за что уплатил в казну.

— Возмещу, государь, все возмещу! — выпалил Максим Яковлевич.

Я сперва не понял, откуда появилась некоторая промелькнувшая радость на лице купца и промышленника. После нашел объяснения. Во-первых, вопрос денег — более чем понятный для Строгонова. Он и ранее откупался ото всех и после брал свое со сторицей. Во-вторых, наверняка я сильно занизил объемы контрабанды, а на самом деле там мимо казны идет не в три, а в десять раз больше, чем в казну. Ну, и может быть и, в-третьих, когда Строгонов радовался тому, что я не стал сильно акцентировать внимание на якобы найденном серебре.

— Ты подожди радоваться, Максимка. Это не все, — я прихлопнул по столу, неожиданно для собеседника, чтобы вновь повергнуть его в растерянность. — Мне еще интересно иное. Откуда у тебя столь много воинов? И зачем они тебе. Один стрелецкий приказ в городке Орле стоит, но у тебя таких приказов уже четыре, да пушки есть и не токмо крепостные. Вот и людишек охочих одеваешь так, как и я, император, своих одеть не могу. Ты собрался со мной воевать, Максимка?

Строгонов плюхнулся на колени. Вот это обвинение было уже более, чем серьезное, остальные, касающиеся финансов, так, не воспринимались они в этом времени за серьезные, откупиться можно, а вот эти обвинения…

— Вот письмо твое к Ваське Шуйке. Ты, плут, ко мне более двух месяцев ехал, а Ваське пятьдесят тысяч серебра прислал, обернувшись в месяц. И отчего я жаловать тебя стану? — крышкой гроб накрыли, оставалось только гвозди забить.

— Где разведали серебряные руды? Тебе прислал Борис Федорович Годунов рудазнавцев? Что они нашли? — кричал я, а Строгонов уже подрагивал.

— Медные руды и медный песчаник по Каме, — обреченно сказал Строгонов.

— Ну, и еще одно есть, — не меняя строгого выражения лица, я достал еще одну бумагу. — Тут ты меня, пес, называешь воренком и татем. Подобные письма есть и от иных твоих сродственников. Назови мне причины, почему я должен оставить тебе жизнь и твоей семье? Вор ты! Я могу послать войско, чтобы навести полный порядок на землях, которые ты, наверняка, считаешь своими. Порядок — это я!

На самом деле, я не собирался казнить Строгоновых. Очень хотелось, но просто нельзя. Логично и рационально, чтобы они выплатили все и более требуемого, но продолжили работать, причем, в том направлении, что я укажу. Если сейчас взять и убрать Строгоновых, то резко поднимется цена на соль, которая стратегический продукт и возможность для выживания многих. Кроме того, придется искать исполнителей, приказчиков, много возникнет проблем. Вот, когда на Урале возникнет конкуренция, а я собираюсь выдавать лицензии на разработки руд всем, кто потянет, Строгоновым придется потесниться.

— Государь-император… — тихо говорил Максим Яковлевичем. — Что моя семья и я можем сделать для того, кабы смягчить твой гнев?

Я сделал паузу, не стал отвечать сразу, несмотря на то, что ответ был готов.

— Со всего твоего семейства сто пятьдесят тысяч рублей, через год, я желаю видеть первые пушки и пищали, наши, русские. Ты и все наследники Аники Строгонова лишаетесь единоличного права на те земли. Будет проверка, и мой человек, который станет следить за тем, кабы торговля шла по чести, — я попытался придать своему голосу зловещий тон. — Если хоть с кем в сговор войдешь, я вырежу твой род, как сделал это с Буйносовыми-Ростовскими, Мстиславскими, Долгорукими.

Строгонов, полный радости, что минула гроза смерти, ушел. А я смахнул пот со лба. Вот, казалось, всего-то разговор, но сколько энергии высосал, приходилось концентрироваться и подавлять своего визави.

И, да, я не питал иллюзий, что вот сейчас, вдруг, Строгоновы станут мягкими и пушистыми. Я начинал против них свою войну, они могут ответить. Но, и заменить семейство быстро не получится. А соль… она всему голова. Нижненовгородская соль не покроет потребности.

Уверен, что Татищев, Пожарский, да, хоть и Минин, с превеликим удовольствием начнут работу на Урале и за ним, в Сибири. Осталось только решить, кому именно доверить разработку, а сперва, найти серебряные руды. Я-то знаю, где должно быть серебро, которое разрабатывал Акинфий Никитич Демидов в иной реальности, да и про золото знаю. Есть оно на Урале, меньше, чем в Миассе, а, точнее, сложнее в добычи, но есть.

Глава 11

Окрестности Лоева

10 октября 1606 года

Иван Исаевич Болотников выехал из-за леса, ближе к берегу реки. Это была водная артерия, благодаря которой некогда возникла Древняя Русь, по ней ходил князь Олег, присоединяя и объединяя города, расположенные по берегам реки. Не написана еще книга про казака Бульбу, чтобы в ней воспеть эту реку, что редко какая птица перелетит до середины… Днепра.

Именно Днепр был природной границей между Российской империей, с городом Черниговом и Речью Посполитой. Перейти Днепр для Болотникова, как для Юлия Цезаря пересечь Рубикон. Но перед Иваном Исаевичем выбора не стояло, он был полон решимости, в конце концов, до сих пор Болотникову не представлялось возможности продемонстрировать свои полководческие таланты.