Насилу Заруцкий заставил себя уйти из комнаты, уже боясь самого себя. Он был готов сорвать все одежды с женщины и овладеть ею прямо здесь, потом еще и еще… но много дел, а время мало. Да и не только это останавливало Заруцкого…

Убежав с жилой части замкового дворца, атаман поспешил к пушкарской мануфактуре, которой Быхов славился еще более, чем своими владельцами. Сейчас производительность мастеров Быхова была сильно выше, чем Пушкарского двора в Москве. Из-за смены власти, да в целом Смуты, великий мастер Андрей Чохов и его ученики, все больше занимались небольшими колоколами, чем лили пушки. Жить-то нужно было за что-то. А вот в Быхове производство шло полным ходом, недавно Иероним Ходкевич даже троих немцев-мастеров выписал из империи.

— Что такое? — спросил Заруцкий, встретив своих людей, прячущихся, при этом окружив мастерскую, которая представляла собой чуть ли не завод, а по площади сравнима со всем замком.

— Две пушки выкатили, немец кричит что-то, а еще один литвин переводит, что стрелять станут, если мы подойдем, — отвечал Пронка Черный, казачий сотник.

— Что измыслил? — спросил атаман.

— Так, глянь, атаман! На крыше! — усмехнулся сотник.

Две пушки, что выкатил мастер Мартин Бунхольц, стояли прямо под козырьком, на котором уже были пятеро казаков, ожидающих отмашки командира.

Пронка вылез из укрытия и махнул рукой. Казаки споро спрыгнули и стали отвешивать болезненные тумаки смелым мастерам пушкарского дела, но, отнюдь, не военным.

— Иди, и скажи, кабы мастеров не забили до смерти! — приказал Заруцкий.

Через двадцать минут атаман уже хозяйским взглядом рассматривал полученные трофеи и ужасался от того, как сложно будет все это вывести. Все — это и людей, готовые орудия, заготовки, бронзу, инструмент, даже меха.

После обеда Быхов уже был в большей степени разорен, а людей собирали на площадях, пересчитывали, и выводили за пределы города. Только мастеров с семьями садили на подводы и везли, остальным предстояло идти пешком, причем до Пропойска, где уже, если все будет по плану, должны были ждать не менее пяти сотен подвод, чтобы ускорить продвижение.

Семь сотен повозок — это столько набралось награбленного и самых нужных людей. Собирали эти телеги со всей сельскохозяйственной округе, которую так же пограбили. Более ста подвод были наполнены продуктами, которые оставлять Заруцкий не желал. Ему еще зимовать со своими казаками в Путивле и Рыльске, а казенные харчи не факт, что будут с жирком.

— Что будет со мной? — спросила София у Ивана Заруцкого, когда атаман, наконец, нашел время на общение со своей прекрасной пленницей.

— А как Вы видите свою судьбу? — уставший, сонный, Заруцкий уже не такими глазами смотрел на женщину, ему бы поспать пару часов, тогда и взгляд озабоченного мартовского кота вернется.

Отчего-то данный факт, отсутствие сального взгляда, немного расстроил Софию, но, что естественно, женщина не подала вида, она даже сама себе в этом отказывалась признаваться. София Юрьевна старалась думать о том, как скоро она сможет исповедоваться в своих греховных мыслях и причаститься. Бог не оставит ее, даст силы сопротивляться бесовским желаниям.

— Если Вы меня отпустите, то я смогу заплатить Вам выкуп. Пять тысяч, десять? — приподняв подбородок, говорила София.

— Так Ваш муж заплатит, может и больше! — вспылил Заруцкий, повышая голос.

Пусть пять тысяч и были баснословным богатством, но впервые большое число серебряных монет не вызвало блеска в глазах казака. Атаману сильно не понравилось то, что его пленница собирается быстрее его покинуть. Он же ей никакого зла не причинит, будет защищать ото всех, хоть бы и от самого себя. А она… вот так, быстрее откупиться. Хотя деньги-то сказочные предлагает.

В это же время София думала о том, что ее мужу будет намного удобнее просто от нее отказаться. Вот даже взять и распространить ложь, что она была с этим… Заруцким. Уже были попытки Януша обвинить Софию в супружеской неверности [в РИ были такие беспочвенные слухи, что София имела любовников]. И уж точно Януш не заплатит и ста коп грошей за вызволение жены.

— Отпустите меня! — нерешительно, даже не будучи уверенной, что она хочет вернуться в свою унылую жизнь, попросила София.

— Нет! — жестко ответил Заруцкий, выбравшись из кареты, в которой везли Софию Юрьевну Радзивилл, в девичестве, Олелькович-Слуцкую.

Между тем, серьезных препятствий огромный, растянувшийся на пятнадцать верст поезд, не встречал. Могилевский гарнизон отправился на север, к Шклову, где был потрепан силами Захария Ляпунова, хотя и русские потеряли более ста человек. Гарнизоны Чечерска и Бобруйска объединились и попытались воспротивиться уводу большого количества людей в Московию, но что могут сделать две сотни конных? А пешие просто не успевали дойти.

Шляхта всполошилась, пошел зов чуть ли на посполитае рушанье, но те мелкие отряды панов, которые устремились в погоню, не представляли силу. Им бы еще дней пять-семь, чтобы объединиться, провести перегруппировку, избрать командиров, а то и попировать чуток, не без этого. Но кто же даст столько времени!

А на вторые сутки, после выхода из Быхова полил дождь… Это была катастрофа. Кони застревали, не говоря уже о телегах, люди моментально заболевали. И Заруцкий… пойдя на поводу у княгини Слуцкой, даже стал оставлять в деревнях сильно заболевших людей, но только не мастеров. Впрочем, мастера уже были в Пропойске, где пересаживались на новые телеги со свежими лошадями.

Из двенадцати тысяч человек, которых вел на новое место жительство атаман Заруцкий, дошло чуть менее десяти. Были и побеги и травмы и… даже смерти в те пять дней, которые понадобились для перехода на русские земли. Правда, и после прихода в Россию, вдруг, тучи не развеялись, и погода не улучшилась, но тут уже были и стрельцы с шатрами и Смоленск не далеко. Там люди передохнут и отправятся в Москву, где перезимуют, а после… как государь решит.

А предатель лях пока выжил. Заруцкий, как не чесались руки, и сколь не сверкала сталь сабли, требуя поганой крови, посчитал, что Кржицкий ещё пригодится.

Глава 13

Москва-Преображенское

15–16 октября 1606 года

— Ну! И отчего ты плачешь? — спросил я Ксению.

Никогда такого не было и вот опять. Не припомню, чтобы после ночи со мной, смею надеяться не самой неумелой ночи, женщина рыдала. Уверен, что с моими физиологическими особенностями все не плохо, в конкретно мужской их составляющей. Со знаниями и умениями близкого общения с женщинами так же не могло быть столь ужасно, чтобы жена горькими слезами залила подушку.

Не любим? Может в этом причина? Так, вроде бы в этом времени любовь в отношении супругов дело второстепенное. Тут по любви замуж не выходят и почти всегда не женятся. Тогда что же?

— Срамота та какая! — всхлипывая, сказала Ксюша, закрывая лицо ладонями.

Вот те ж на! Стыдно ей! А я уже чуть ли не рожать комплексы начал. Ну, да, как бы… Накипело… Дал волю безудержной страсти. Для прошлой жизни, творили не то, чтобы разврат, так «развратик». Для этого времени, наверняка, лишку хватил.

А что видела ранее Ксения Борисовна? Мое пыхтящее тело на себе? Прошлый владелец организма вряд ли думал о том, чтобы и женщина «проснулась», что-то почувствовала, кроме запаха мужского пота. А больше у нее никого и не было. То, что Ксюша была с Мосальским, неправда. Под теми пытками, которыми подвергся этот человек прежде, чем умереть, не врут, даже сильный мужчина в таком состоянии просто не умеет врать и юлить.

— Помиж любимыми срамоты нет! — заявил я, поглаживая бархатистую кожу женщины. — А ноги… побрей, прошу тебя!

Ксения Борисовна так же не отличалась гладкостью ног, но… почему-то в этот раз меня это так не раздражало и не бесило, как в случае с Мариной Мнишек. Вместе с тем, всегда любил в женщинах ухоженность, в меру, основанную на природной красоте, а не на профессионализме хирурга и косметологов.