Когда смотреть в окно надоедало, мы ели свадебные пирожки и пирожные, а бабуля рассказывала, как воевали в старину. Вот тогда был размах! После одной битвы можно было набрать столько волос мертвецов и сухих рук, что на десять лет вперед хватало.

Меня беседы с этаким профессиональным уклоном не особо шокировали. Времена здесь такие: жалость и милосердие чувства нечастые и узконаправленные. Но вот сидит у ног рассказчицы бывшая королева Марта, смотрит зачарованно, а бабуля играет светлыми локонами молодой вдовы и улыбается. А ведь могло быть иначе, мы ведь королеву даже в расчет не брали, умрет и пусть умрет. Сложный вопрос сложных отношений.

Кстати, я, судя по крикам снаружи, еще не овдовела, но это выглядело делом ближайших часов. Норрберг гибнет. Ну а кто их заставлял головы ведьм коллекционировать? Вечное противостояние есть противостояние: подловили ведьму, сожгли или утопили — такова жизнь. Но головы в склянках — это чересчур, тут бабуля абсолютно права.

Это были печальные мысли, а мне хотелось успокоиться и окончательно расслабиться. Грауэ смотрел так призывно, он сегодня вообще поработал лапами и клинком на славу. Я покосилась на бабулю — та отмахнулась.

Мой верный телохранитель радостно открыл дверь в спальню.

Кровать королевы оказалась скромна, не сравнить с ложем для новобрачных. Но достаточно мягкая, на противный трон ничуть не похожа. Грауэ помог мне освободиться от платья, урча от нетерпения, скинул одежду, и я приняла его в объятья. Он был не очень-то красив: с короткими ногами, слишком длинными руками, и чересчур крупной головой. Но он был надежен как преданный зверь, и никогда не разочаровывал. Мы занялись любовью, как он любил: морда к морде, в смысле, лицом к лицу. Это было уютно и хорошо.

Потом я сказала ему «отдохни», он обернулся в себя истинного и дремал в лунном свете: серый, с эффектными подпалинами крупнолапый волк. Я слушала крики за окнами и тихие звуки в гостиной: бабуля учила бывшую королеву азам нежностей. Странная у меня все-таки бабушка, хотя неизвестно, какой я стану в ее возрасте.

Потом бабуля постучала в дверь. Пора было убираться, из коридоров все явственнее несло гарью. Я тронула Грауэ, он скатился с постели, обратившись в мгновенном кувырке, и уже вновь двуногий, принялся расстроенно натягивать одежду. Моему телохранителю надоело так долго быть человеком. Это верно: нам всем хотелось в лес.

Выглянули в коридор — дальняя лестница уже пылала. Мы спустились во двор по другой лестнице, обошли трупы. Дальше, в середине двора, тел было поменьше, а у свадебного погоста опять густо-густо.

— Ты была очаровательной невестой — одобрительно припомнила бабуля. — Просто безупречной. Если тут кто-то останется в живых, тебя будут вспоминать.

— Хотелось бы на это надеяться — вздохнула я.

Мы вышли из ворот, у башни кто-то еще дрался и сыпал проклятиями. Вот же грубые жестокие городские люди.

Предрассветный воздух был неприятен от дыма и копоти, но все равно прохладен. Я достала из корзинки чуть недоделанную шапочку.

— Грета, опять ты с новым головным убором⁈ — всплеснула руками моя модная бабуля. — Опять красная, да еще с мехом⁈ Так уже не носят.

— Зимой буду надевать. Она тепленькая — объяснила я и надела обновку.

Марта робко и одобрительно улыбнулась. Грауэ тоже смотрел восхищенно, причем без всяких магий и заклятий. Я позволила ему взять меня под руку, и мы двинулись дальше. Я и Марта несли корзинки с провизией, моего доброго оборотня отягощал мешок со склянкой, хранящей голову нашей троюродной прабабушки — бабуля решила похоронить фамильную голову в нашем саду под вишней. Пусть мы не королевской крови, но родню всегда помним.

Я проснулась от запаха гари, подскочила и услышала отдаленные проклятия на общей кухне — у Веры Павловны подгорели тосты. Ладно, это мы переживем. Главное, я уже не в замке! И вообще не совсем ведьма. Тут я умирающе взвизгнула, увидев стоящую у дивана корзинку. Нет, только не это! Хотя нет, склянка с головой в корзинку явно не поместится.

Я осторожно заглянула в трофей. Пирожки. Свежие, свадебные, вот те с утятиной, а эти — не помню с чем. Ну, хоть так, фок-грот-брамсель этим снам в левое ухо.

Пронырнув сквозь знакомые дыры и спускаясь в метро, я подумала, что со снами нужно что-то делать. Ведьмы, короли, принцы, это все приемлемо и романтично. Но под утро начался натуральный геноцид и… Я так не хочу.

Когда заскочила в вагон, брюнет средней степени небритости немедленно принялся томительно смотреть и попытался уступить место. Я вежливо отказалась — мы, ведьмы, днем очень гордые. Но вообще-то веду я жизнь чересчур грешную. Почему мне упорно не снятся Золотые степи? А вот вспоминаю, как принц и король от моего взгляда в бессмысленные растения превращались, хорошо хоть надежно сучковатые… Ой, не о том я думаю! Совершенно неправильные сны стали. Нужно в церковь сходить, не уверена, что точно знаю что там нужно делать и куда свечи ставить, хотя с такими грехами… Нет, минуточку, я же в церкви была этой ночью? В смысле, была днем ночного сна. А, греметь мне вечность якорями, тут даже не сформулируешь. Еще этот епископ, маньяк, он на что меня подбивал…

В слегка расстроенных чувствах я вышла из метро, но в офисе мне живо стало не до угрызений совести.

Все мелькало, дергало, звонило, сыпались сообщения и ценные указания, пропадали нужные файлы и одновременно находились пропавшие и сейчас не нужные, в голову приходили идеи, но не задерживались, поскольку их теснили другие. Только Юрка не беспокоил и понятно почему — наверняка поглядывал по сети, что у меня творится и как мне мозг взрывают.

К обеду я тупо смотрела в экран монитора и думала, какой рай у нас на Застоньевском, где нет никаких телефонных и интернет-сетей. Необходимо было переключить мозги, а то я кого-нибудь скоросшивателем с образцами по голове околдую.

Неожиданно для себя я написала Юре в смысле «обедал он или нет?».

Мы встретились у ворот выезда из комплекса и чисто по-дружески пошли в блинную. Домовенок рассказывал о развернутом прогнозе погоды на надвигающуюся зиму. Это было как раз то, что мне нужно: любопытно и ни о чем.

Мы чудно перекусили, за компотом Юра упомянул, чтобрату клиенты пишут, интересуются, нет ли на продажу еще таких золотых с грифонами. Я насторожилась.

— Я ни о чем не спрашиваю, просто уведомляю — сказал хитрый юный мотоциклист. — И беспокоюсь, как бы ты сама не влетела. Подозреваю, любишь ты рискнуть.

— Да я вообще жуткая авантюристка. Возможно, у меня найдется монетка или две. Но разумно ли сейчас их выставлять? Ты сам говорил, что долларам лучше хорошенько отлежаться.

— Насчет редчайших двухдолларовых купюр — это уж несомненно. Но монета всего лишь сувенир, на любителя, спрос на такие золотые скромный. Можно и продать, если клиент сам на Кирилла выходит. И если у тебя случайно не припасено килограмма этих крылатых сувениров.

Золотых у меня было скромно, где-то граммов на шестьсот, так что я честно сказала, что килограмма нет, завтра монетку передам.

— Я мог бы сам заехать — несколько прямолинейно намекнул Юра.

Пришлось взглянуть на него взглядом старой, видавшей виды тетеньки.

— Нет, так нет — легко сказал домовенок. — Я без всяких далеко идущих мыслей, думал просто заскочить, а если тебе захочеться проветриться, так могли бы и прокатиться. А на свидание я тебя потом приглашу. Я не тороплюсь. Уверен, ты на первом свидании все равно не целуешься.

Я засмеялась и сказала:

— Юрочка, я не на первом целуюсь, а еще на предварительном взасос сосусь. Но не со всеми.

— А хорошо звучит «Юрочка» — мечтательно закатил глаза этот наглец. — А насчет страстных предварительных поцелуев, я, между прочим, верю. Вот точно: тебе бы только рисковать. Из тебя бы хорошая шпионка получилась.