Грифоны злобно шипели и клокотали на меня, готовя огромные клювы. Один из зверей неуклюже вспрыгнул на стол, смял когтями пергаменты и опрокинул чернильницу.

— Кыш! Сидеть! — негромко прикрикнула я. — Власть переменилась, ваш хозяин убит, сюда идут злые восставшие, у них шпаги, копья, эти… алебарды, в общем, все очень острое. Церемониться с питомцами монсеньора Горце эти люди не станут. И со мной тоже, раз я здесь. Давайте договоримся…

Если дать Маргери шанс, она соблазнит кого угодно, даже четвероногих птице-зверей. Понятно, зоофильских игр грифоны не жаждали, да и речь шла о другом. Они выбрали свободу. Я с трудом срезала ошейники с пернатых шей, отвела в башню. Грифоны поочередно вывалились за узкое окно, судорожно замахали подрезанными крыльями, но удержались в воздухе. Вот редкие и мифические существа, но тоже соображают — пока верных шансов удрать не имелось, так притворялись «вообще летать не можем». Этот огромный дворец насквозь пропитан ложью и обманом. Впрочем, к чему винить крылатых четвероногих? Они лишь жертвы, почти такие же, как и я.

Грифоны сделали прощальный круг над башней, я неожиданно расчувствовалась и помахала им платком. Эти животные вполне бы могли обитать в Золотой степи, увы, они вряд ли расскажут обо мне.

Всхлипывая, я вернулась в кабинет. Где-то в глубинах дворца пели восторженным многоголосым хором, видимо, восставшими была одержана окончательная победа. Следовало торопиться. Я с трудом сняла со стены непонятное оружие на длинном древке и потыкала в дверцу тайника. Наконец, раздался двойной щелчок: дверца приоткрылась, одновременно ловушка на обшивке выплюнула неприятного вида иглы. Что ж, я знала покойного монсеньора и его щедрость, удивляться нечему.

Кошельки с золотом я вытаскивала, на всякий случай применяя все то же длинное оружие. Один из мешочков лопнул, монеты с тихим звоном раскатились по полу. Я подняла тяжелый кругляш. Красивая монета, большая. Вообще-то, я впервые держала в руках настоящую золотую монету. Неужели я богата⁈

Я повернулась к зеркалу, высокому, выше человеческого роста и в богатой раме, показала ему увесистые мешки. Миниатюрная белокурая девушка с огромными глазами мило улыбалась с краденым золотом в руках. Безупречно сидящее дерзкое платье, сложная, чуть встрепанная, но все равно элегантная прическа. И эта вопиющая, соблазнительная, порочная невинность во взгляде. Убийца и воровка с чистым взором. Ужас! Но будь я мужчиной, наверняка бы легко обманулась таким ангелом…

…Зазвенело, монеты из кошеля вновь прыгали по полу, но пол был уже не тот, а дешевый, линолеумный, да и закатывалось богатство под телевизор. Бегство иллюзорных сияющих кружочков во тьме. Я лежала поперек дивана лицом вниз, никакого великолепия жемчужной парчи и шелков, одни стринги, да и те почему-то сползли. Натягивая трусики, я позорно, в голос разрыдалась. Маленькой, гибкой, но никогда не падающей шпионским духом Маргери, со мной больше не было. Никто не мешал осознать, как ужасен был этот сон.

Утро было тяжелым. Я вроде бы поспала, пусть и часа полтора, но почему-то встала до сигнала будильника смартфона. Удрала из комнаты, где по углам еще таилась дымка страшного сна, сидела на общей кухне и пила чай с хлебом. Мой холодильник был прискорбно пуст, голова тоже пуста. Думать я не могла и не хотела. Пришла сонная Вера Павловна, намазала мне хлеб маслом. Я сказала, что не хочу, хозяйка лишь отмахнулась. Бутерброд я машинально съела, потом понаблюдала, как Вера Павловна выкатывает свой драгоценный велосипед. В спортивных велотайсах и облегающей ветровке хозяйка была неузнаваема. Прямо как я по ночам.

Убивала ли я сама? Рука еще помнила легкость погружения клинка в живое горло. У этих шпаг или-как-их-там очень удобные рукояти. Остаток бутерброда немедленно попытался встать поперек моего собственного горла, но я поспешно запила чаем, и все прошло. Оказывается, я жутко безжалостная и жесткосердечная. Почти как Маргери. Собственно, и Мар вполне была способна держать нож не только во время трапезы. Проблема в том, что я — вовсе не они.

Воспоминание о трапезе в Золотой степи подействовало на меня нехорошо — вспомнилось мясо воинов. В смысле, жутко вкусное вяленое мясо из их походных припасов. Хотя, не только из припасов… Черт бы все это побрал: целая ночь во дворце, а никакого ужина, никакого… В общем, никаких удовольствий, а я ведь там пару раз так… «загоралась». Это называется именно «загораться» и «хотеть», к чему от себя скрывать. Пора идти на работу. Мяса там никакого не будет, но можно перехватить кофе с крекерами.

Пробираясь через тайную дыру в заборе, я подумала, что несправедлива к тяжелому и мрачному, но в чем-то справедливому сну. Дома оставался кошель с золотом, спрятанный в зимнем ботильоне. Тридцать пять монет, одну я прихватила с собой. Монеты крупные, тяжелые, наверняка можно продать за приличную сумму. В общем-то, сон со мной честно расплатился. Как и подобает поступать со шпионкой крайне непристойного поведения. Кстати, почему у меня один кошель остался? Мне причитается только уцелевшая часть аванса Горце? Остальное досталось трудолюбивой Маргери? Нет, я не против, но хотелось бы понять…

Это не шиза. Это хуже. Неужели я всерьез думаю, что была во сне⁈

Кофе на работе имелся, крекеры сожрали сослуживцы. Настроения это обстоятельство ничуть не улучшило, имело смысл сосредоточиться на работе. Я доделала проект дурацкой мансарды на Беговой. Обеденный перерыв все медлил. Приперлась Эля, села на край стола и как-то странно принялась на меня смотреть.

— Что не так? — спросила я, открывая файл с предварительной сметой надоевшей мансарды.

— Ты нарочно? — шепотом спросила полуподруга-полуначальница.

— Конечно, нарочно. А что я «нарочно»?

— Не хами лучшей подруге. Тебе не кажется, что это вызывающе? Я про твои уши.

Я потрогала уши. Они были на месте, правда, в них оказались серьги. Те самые, шпионские. Ой!

— Они хоть настоящие? — прошептала Эля. — Выглядят просто безумно.

— Безумные и есть — согласилась я. — Это прабабкины. Сегодня ее день ангела, надеваю по семейной традиции.

— Да ладно⁈ У тебя дворянские корни, что ли? Никогда бы не подумала.

— О тех корнях ничего неизвестно. Та ветвь предков были репрессированы во время дворцового переворота. Это еще в восемнадцатом веке случилось. Из подробностей в семейной легенде только вот эти серьги и остались.

— Тебе идут — с хорошо скрытой, но все равно выпирающей завистью, признала Эля. — Хотя напрасно с джинсами носишь. Это не только дико, но и безвкусно.

Я удрала в туалет и с ужасом посмотрела в зеркало. Да, они, дворцовые, кровавые и безумные. Но я же утром умывалась, причесывалась и вообще на себя слегка смотрела. Неужели приняла эту роскошь как должное? Да я же до минувшей ночи их и десять минут в ушах не выдержала бы — они же массивные, как треть моего золотого запаса. Я начала вынимать несвоевременные украшения… и остановилась. Во-первых, меня уже в них все видели, и, судя по Эльке, успели обсудить и препарировать. Во-вторых… во-вторых, серьги меня «делали». Несомненно, в зеркале отражалась я, все с тем же унылым хвостом и не особенно румяными щеками, но… Во мне был цвет не только сапфиров и рубинов, но и цвет меня — Маргариты Слебовой. Да пошли они к черту, мне нравится! Не буду снимать, когда в психушке отберут, тогда и плакать буду.

До слез меня попытались довести прямо немедленно. Я была перехвачена Шахназаровной, отведена в ее «аквариум» и подвергнута пытке на предмет — почему откосы окон в заказной мансарде столь странного цвета? Но сегодня я на пытки, если без запаха паленого мяса, реагировала слабо, поэтому отбилась на редкость быстро.

— Ладно, твой вариант интереснее, убедила — Шахназаровна сняла очки и попыталась взглянуть на меня, как тот подвальный палач: — Признавайся, какой музей ограбила? Откуда сокровища Карибского моря?