Когда я этого добьюсь, ты всё поймёшь. Возможно, ты никогда не примешь меня, но знай, что ты — часть моей души. А если однажды ей суждено будет погибнуть, я смогу тебя отпустить. Даю слово.

Я люблю тебя.

Твоя навеки,

Кейли.

Когда Эдмонд Стокер, неопытный двадцатилетний камердинер Александра, вошёл в кабинет, забыв постучаться, то нашёл его склонившимся над столом. Поначалу он решил, что капитан уснул, но затем тот повёл плечами и вздрогнул, заметив вошедшего.

— Тебе бы колокольчик на шее носить, — пробормотал Александр, улыбнувшись и украдкой утерев глаза. — Когда уже научишься стучать, Стокер?

— Простите, сэр!

— Да не кричи ты так!

Молодой человек имел привычку повышать голос, когда волновался. Вообще-то Алекс не хотел брать его на службу, но это был единственный незанятой джентльмен, хорошо говорящий на испанском. Пришлось привыкать к его нерасторопности и неуклюжести. Стокер был слегка полноват и из-за травмы детства хромал. Возможно, эта ущербность по сравнению с остальными солдатами, которые все, как один, были высокими и крепкими, заставила Александра проникнуться к нему симпатией.

К тому же, он был единственным, кто не задавал идиотских вопросов и не лез в душу, в отличие от многих других любителей поболтать за чашкой вечернего кофе во внутреннем дворике форта.

Не так давно Алекс получил очередное письмо от брата, к которому хитрец приложил небольшой карманный портрет его жены. Художником был сам Василий Голике2, который в конце лета гостил в Англии, поэтому сходство было поразительным. Когда один из офицеров случайно увидел этот портрет в кабинете генерала, поднялся такой балаган, что Алексу пришлось спрятать «свою жену» подальше и запереть в ящике комода. Солдаты без конца дёргали его вопросами о супруге, о её статусе, её семье и так далее. Будто никогда прежде не видели симпатичной английской леди.

«Нет, она гораздо старше шестнадцати!» или «Да, она действительно дочь виконта!» — бросал Алекс вместо подробностей. Ему хотелось заткнуть их, чтобы они прекратили обсуждать его личную жизнь во время ночного отбоя… или обсуждать внешность Кейли. Странным образом его задевало, когда сослуживцы, и даже испанцы, болтали о её красивых глазах, волосах или тонкой шее.

Кейли не была просто прелестной картинкой. Она была человеком. Добрым и любящим. И каждый раз, когда очередной вояка осмеливался спросить, не пишет ли капитану его милая жёнушка, он смотрел на того так, словно уже ножом резал.

Один только камердинер не спрашивал о ней ничего и не докучал расспросами.

В общем, тихоня Стокер передал, наконец, капитану Стоуну, что британцев возвращают на родину. Старый безумец-король Георг окончательно занемог, и ходили слухи, что этой же осенью, в крайнем случае зимой, его не станет. Королевство готовилось к смене правителя и призывало домой всех своих подданных, чему Александр был даже рад.

Ему до странности надоела эта духота и ужасная влажность, и чужой край больше не манил своими красотами. Иногда Алекс вглядывался в горизонт, туда, где небо соприкасалось с океаном, и думал о Фаунтинс; об ароматах местной кухни, когда миссис Даунс экспериментировала с выпечкой; о лимонном воске и его запахе, который обожала экономка; о прохладе простора и фермерских полях; о домашней конюшне и чудесной аллее между высокими деревьями…

В кои-то веки, почему-то именно сейчас, ему хотелось вернуться домой.

За несколько дней до отплытия он увидел во сне Кейли. Всё было точно так же, как и в ту ночь, когда он пришёл к ней с намерением забрать её невинность. Она выглядела напуганной и печальной одновременно. А ещё до безумия красивой. В том белом одеянии ей нельзя было дать больше шестнадцати, но всё равно она казалась чертовски соблазнительной и желанной. После этого сна Александр очнулся весь в поту, жадно хватая ртом воздух. Он даже не сразу осознал, что был сильно возбуждён. Пожалуй, ещё немного этого странного сновидения, и он испачкал бы свою постель, как какой-нибудь неопытный зелёный юнец. Алекс долго сидел, не шевелясь, и, как полный дурак, смотрел на свой затвердевший член, будто впервые его видел. Он даже улыбался, словно безумный из сумасшедшего дома.

Но, несмотря на это, он не ощутил стыда или отвращения. Впервые за долгое время.

И за всё время этой поездки он, наконец, почти не вспоминал об Эшбёрне. Отчим даже не прислал ему ни единого письма, что было удивительно.

Казалось, будто ветер жизни сменил направление, и теперь подталкивал его в неизвестные дали. Это было странно, почти ошеломительно и в какой-то степени волнующе.

Когда в двадцатых числах октября трясущийся по размытым дорогам Йоркшира экипаж доставил его и Стокера в Фаунтинс, Александр впервые за последние несколько недель вздохнул с облегчением. Тишина городской окраины, прохладный воздух и знакомые края сделали своё дело — он почувствовал себя гораздо лучше.

— Моста нет, джентльмены! — окликнул их кучер.

— Как так, моста нет?! — возмутился было Стокер, но Александр лишь отмахнулся.

В следующую же секунду он выскочил наружу. Было довольно тепло. День заканчивался, и аллея, ожидающая их за широким ручьём, окрасилась в бледно-розовый на фоне заката. Александр увидел, что каменного моста, бывшего здесь ещё до его отъезда, действительно нет. Лишь несколько старых булыжников, покрытых мхом. В глубоком ручье виднелись остатки конструкции.

— Что делать, капитан? Экипаж с багажом не проедет!

— Ничего, Эдди! Придётся объехать с запада, хоть там и нет подъездной дороги, — Алекс поправил ворот мундира и обернулся к кучеру. — Сэр, разворачивайтесь! Дорога займёт ещё минут двадцать и мы…

— Мне кажется, или вас уже кто-то встречает?

Александр повернул голову в ту сторону, куда указывал камердинер. Поначалу он ничего не заметил, но не прошло и минуты, как Алекс услышал тихий возглас. Затем голос кричащего стал ближе, отчётливее. Это была женщина, и она звала его по имени. Ещё раз, и ещё.

А затем из-за холма показалась наездница на знакомой ему баварской лошадке по имени Сверчок. Александр смотрел, как она стремительно приближалась к ручью и, наконец, разглядел в наезднице свою жену. Он едва рот не открыл от удивления.

На Кейли было шёлковое платье и спенсер из газа и тюли нежно-персикового цвета. Однако сидела она в седле по-мужски, так что, благодаря задранным юбкам, её ножки в белоснежных чулках были прекрасно видны.

— Ну и дурёха! — сорвалось с губ мужчины.

Александр направился прямиком к ручью, потому что Кейли уже спешилась, оставив лошадь у развалин основания моста, и сама стала спускаться к воде. И вот, двое сторонних наблюдателей стали свидетелями такой картины: очаровательная юная леди в изысканном наряде, не заботясь о длинных юбках и тем более о том, что вода чертовски холодная, бросилась с косого берега прямо в ручей.

Ей было тяжело переставлять ноги, ткань облепила их, да и дно оказалось не слишком ровным, но она улыбалась, как ненормальная, даже засмеялась, когда вода дошла до бёдер. Александр спешно вошёл в ручей, проклиная жуткое ощущение холода, но не успел дойти до середины, как его жена оказалась рядом.

— Александр! — воскликнула она, смеясь. — Здравствуй!

Она кинулась к нему на шею и обняла так крепко, что они оба едва не упали. Благо, он успел обхватить её руками и устоять. Наверное, они простояли так около минуты, потому что он не мог ничего поделать: Алекс просто слушал её тяжёлое прерывистое дыхание напротив своего лица, а тёплые руки касались его затылка и волос, и от этого ощущения он почти забыл про холодную воду.

Когда Кейли выпрямилась и посмотрела ему в лицо, всё ещё улыбаясь, он почувствовал ошеломительный прилив желания. Настолько сильный и внезапный, что в паху мгновенно затянуло знакомой болью. Это привело его в шок. Благо, он успел сообразить не отскакивать от неё, как от прокажённой, а лишь настойчиво сказать: