Обратно ребята вышли через час, изрядно потяжелевшими, очевидно, что ужин был обилен. Цыганята запрыгнули в автомобиль и бодро покатили в сторону центральной части города.

Николай Жемчужный — ужас, летящий на крыльях ночи.

Неспешно катящаяся впереди красная «шестерка» вдруг резко сместилась вправо и стала притормаживать перед крутым поворотом, спускающимся с моста с сторону Лесной биржи. Я не мог повторить тот же маневр, так как фигуранты явно бы засекли меня, поэтому пришлось проскочить сто метров и свернуть на заправку. Я закрутил головой, пытаясь в беспорядочном мельтешении фар вечернего движения, различить нужный мне автомобиль. Ко мне уже подходил заправщик, когда я разглядел красный кузов седана, прыжками скачущего по разбитой бетонной дороге, ведущей в сторону Завода уборочной техники. Выезд с заправки был только один — на мост, через Реку, и в Центр города, следовательно, сегодняшний вечер будет спущен в унитаз. У меня оставался лишь один, крайне неблагопристойный выход — взревев мотором и отчаянно шурша боковой поверхностью покрышки, «УАЗик» закинул правое переднее колесо на высокий бетонный бордюр, а затем сам, под крики сбегающихся заправщиков и скрип всех своих сочлений, тяжело перевалился через ограждение и покатил по ухоженному газону. — «Извините ребята, государственная необходимость!» «УАЗик» скатился по покатому склоны, высоко подпрыгнул, но перескочил еще один ряд бордюров и выскочил на дорогу, после чего, прокатившись сто пятьдесят метров и дисциплинированно поморгав на повороте желтым мигающим светом, покатил по пустой в это время суток, дороге, покрытой квадратными бетонными плитами, местами, разбитыми до решетки арматуры.

Через минуту я был на первом перекрестке. Одна дорога шла в сторону Завода дорожной техники, на стоянке перед которым, виднеющейся вдали, ни одной машины не было. Предположив, что на территорию завода цыганят вряд ли бы впустили ночью, не те это люди, я направил машину в узкий проезд между глухими заборами разбросанных здесь промышленных предприятий. Следующий перекресток находился у ворот бетонного узла, освещенных лишь ядовито-сиреневым светом двух трещащих разрядами ртутных ламп, а дальше шла сплошная черная дыра, пробитая неизвестными автовладельцами среди зарослей вездесущих канадских кленов.

Задние огни цыганской «шестерки» я увидел далеко впереди. Они медленно двигались по узкой колее, периодически притормаживая и вновь разгоняясь. Тут мне деваться было некуда, любых преследователей на такой дороге будет видно за километр. Я погасил фары, и осторожно двинул машину вперед. Сказать, что без света ехать было трудно — это ничего не сказать. Время от времени дорога изгибалась, меняя направления, а о том, что я начинаю съезжать из колеи я узнавал только по усилившемуся шелесту травы под днищем и громкому царапанью веток о борт машины. Хорошо, что я навесил на машину кенгурятник, сваренный из толстой трубы, с защитой стекол фар, не так было страшно напороться на какой-нибудь торчащий ствол дерева. Промчавшись так минут десять я остановился, заглушил двигатель и вылез наружу, пытаясь понять, куда я заехал и где черти носят моих преследуемых.

Отойдя на два десятка шагов от потрескивающей остывающим двигателем машины я замер, прислушиваясь. Было ощущение, что я нахожусь на лесном болоте, а не в центре миллионного города. С реки доносился свежий и чистый «морской» запах, смешиваясь с сырым запахом торфяного болота и цементной пыли, квакали лягушки, орала какая-то, немаленькая, ночная птица, а за стеной молодых деревьев размерено клокотал мощный дизель какого-то речного судна. Шума двигателя преследуемой машины уже не было слышно. Я пошел вперед, разведывая дорогу, убедился, что примерно метров на сто колея идет прямо, вернулся и медленно погнал машину вперед, после чего опять вышел и снова двинулся в пешую разведку. Плотная стена кустов и молодых деревьев, а также гул стоящего судна сыграл со мной дурную шутку. Не успел я пройти шагов двадцать от стоящей в колее машины, как из-за открывшегося передо мной крутого поворота выскочила машина, и чуть не задев меня красным боком, проскочила вперед. Раздался скрип тормозов, но влажная глина проселка не позволила водителю «шестерки» полностью остановится и через секунду раздался резкий звук удара металла о металл.

Уходя от удара машины, я просто спиной вперед, рухнул в кусты, но, к моему счастью, не шлепнулся на сырую траву, а повис, застряв между густо растущих гибких стволов ивняка. Теперь я отчаянно пытался спиной оттолкнуться от тонких веток и встать на ноги, из красной «шестерки» доносились отчаянные крики на смеси русского-матерного и цыганского языков. Наконец хлопнули дверцы «Жигулей» и оттуда вылезли две невысокие гибкие фигуры, что осторожно двинулись к освещенному светом фар «шестерки» «УАЗу». Парни заглянули в салон, убедились, что он пустой, после чего разразились новыми воплями, из которых я узнал много чего интересного из своей сексуальной жизни и пристрастиях моих ближайших родственников, а также безрадостные перспективы на ближайшее будущее.

Потом присели к бамперу своей машины, осматривая полученные повреждения. Ослепленные ярким светом фар, они не заметили меня, шагнувшего из темноты. Водитель «шестерки» сжимал в руке металлический туристический топорик, поэтому, когда он поднялся и шагнул к своей двери, я ударил его в сплетение, а потом, когда цыганенок, с мучительным стоном согнулся, по основанию шеи. Цыган завалился лицом вперед, но перед этом я взвыл от боли — оброненный моим противником топорик угодил мне прямо по косточкам стопы. Я взвыл от жуткой боли и инстинктивно присел, схватившись за ногу, это меня и спасло. У второго моего противника вместо ожидаемого ножа оказался какой-то огнестрел, над головой что-то дважды грохнуло, после чего стрелок растерянно спросил:

— Лачо? Пшал? Ту гидо?

Я к тому времени уже утер слезы, выступившие из глаз от боли, вызванного падением обуха килограммового топора на ногу, нащупал прорезиненную рукоять цыганского оружия и сунул моему лежащему противнику, начавшему поднимать голову, под нос блестящее лезвие. В это время что-то мягкое шлепнулось на капот и над нами появилось поросшее редкой черной бороденкой, лицо второго цыганенка и рука с зажатым в ней револьвером. Лицо хлопнуло глазами, пытаясь понять, кто есть кто в барахтающейся на земле сплетении тел…

Понимая, что еще раз хлопнув длинными ресницами, цыган разглядит, где его брат Лачо, а где совсем не брат, я в отчаянии, взмахнул топором вверх и…удачно попал по руке с зажатым оружием.

— Уй! –вскрикнул бородатый и «наган» выпав из ослабших от удара смуглых пальцев, упал на спину брата Лачо, откуда и его и прихватил, мгновенно став самым крутым в округе.

Пальнув над головой цыгана, баюкающего ушибленную руку, я заорал:

— Руки вверх! Иди ко мне! Через капот иди, а то убью!

— Ты чо? Ты чо, брат? — бормотал неЛачо, пока я, ухватив его за шиворот затрещавшей футболки, переваливал через капот «шестерки» и сбросил его на землю.

— Легли! Легли суки! Руки вытянули! — Я сунул топор за пояс брюк, и вытянул из чехла за спиной наручники сцепил цыган между собой за щиколотки. После этого меня отпустило, и я просто рухнул на задницу тут-же, у переднего колеса «шестерки», пытаясь унять тремор в руках.

Пока лежащие лицом вниз задержанные (все попытки приподняться с земли пресекались легкими пинками), последовательно проходили стадии принятия новой для них ситуации — отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие, все по науке, я думал, как мне извернуться и вызвать помощь.

На стадии гнева, когда разошедшиеся в своих фантазиях ребятишки, перебивая друг друга, рассказывали, как они будут отрезать голову моей бабушке, я спросил:

— У вас лопата есть?

— Что? Что ты сказал еб…ный ракло?

— Я говорю — лопата есть?

— Нет лопаты. Зачем тебе лопата?

— Сейчас принесу, расскажу.

Когда я принес из «УАЗика» штыковую лопату, шустрые ребята уже встали, открыли дверь «шестерки» но тут у беглецов случился затык — не успели согласовать движения скованными ногами, что –бы вдвоем влезть на водительское сидение. Парни не заметили, что ключи из замка зажигания я уже изъял, поэтому с упорством втискивались в салон.