Работа была отчасти такой, как и ожидалась. Отчасти не такой. Вернее, не для всех такой, как мы рассчитывали. Трое из нас – Витька, Германсон и Мирнов – получили назначение на склад готовой продукции и перекладывали там какие-то тюки со стеллажа на стеллаж, а остальные – Керенкер, Женька и я – получили по тележке и возили с этого самого склада в цех то нитки, то пряжу, а из цеха на склад рулоны ткани. Из склада в цех путь пролегал по длинному, метров в 150, коридору, обратно был тоже не меньше, так что примерно к середине смены мы уже едва таскали ноги, не то что тележки. Норовили свернуть куда-нибудь, посидеть в какой-нибудь нише, откуда нас выковыривал свирепый мастерюга с усами Тараса Бульбы и клятвами, что мы гроша ломаного не получим за такую работу. Мы вяло огрызались, поднимались и ковыляли по коридору. Коридор был довольно узкий, две тележки в ряд не помещались, и мы тащились друг за другом. В начале смены переговаривались, что-то рассказывали, потом в основном шли молча… Да, еще одна деталь, самая важная. По всему коридору были протянуты какие-то разноцветные кабели – зеленые, красные, желтые – и лежали они почему-то не в коробах или хотя бы у края стены, а извивались по всему коридорному полу. Сначала мы, ведомые инстинктом самосохранения, старались на них не наступать, перешагивали, перепрыгивали, но уже к середине ночи перестали обращать на них внимание и брели, не разбирая, где там кабель, а где не кабель. И вот часов уже в пять утра, когда до окончания смены оставался час, мы двигались с энергией пленных румын, колонной – впереди бригадир Керенкер, за ним Женька, замыкающим я. Вдруг я вижу, как Женька, идущий передо мной, наступает на желтый кабель и с легким писком исполняет цирковой акробатический этюд. Он взлетает на полметра вверх и приземляется обратно, причем не выпуская тележку из рук. Хотел я удивиться и похвалить Женьку, мол, сколько у него нерастраченного задора, но не успел, потому что в ту секунду, когда Женька начал взлет, бригадир Керенкер, не оборачиваясь и не видя, что происходит за его спиной, произнес:

– Да, пацаны, забыл вам сказать… На желтый кабель не наступайте – мастер сказал, иногда пробивает…

В пять утра, спустя семь часов с начала смены. Приземлившись, Женька – кроткая душа, ответил:

– Напомни завтра.

С минуту мы, включая Керенкера, хохотали, свалившись на тележки… Только с получением денег Серега Керенкер справился без фокусов. Хотя нет, с фокусами. Он остался дожидаться открытия кассы, а мы уехали в общагу переодеваться и оттуда в институт на лекции. Так что до обеда мы его не видели, а когда приехали с занятий, Керенкер грустно поведал нам, что по субботам, не говоря уж про воскресенья, касса не работает. Все погрустнели, а я стал подсчитывать, на сколько мне хватит оставшихся двух рублей. Я потратил в институтской столовой вместо стандартных 50 копеек на комплексный обед целый рубль, потому что решил, что с дополнительной пятеркой рублей можно почувствовать, каково оно – быть на уровне Ротшильда. Я набрал вкусностей, от которых, пока их уничтожал, чуть не лопнул. …Подсчет мелочи после обеда показал, что от голода не помру, но конкуренцию с Ротшильдом надо прекращать. В понедельник Керенкер, вместо занятий сгонявший на Меланжевый, наконец, привез долгожданную денежку. Нашел каждого из бригады и вручил по новенькой, хрустящей бумажке голубоватого цвета с изображением Спасской башни Кремля. Пожал каждому руку (во всяком случае, нам с Витькой пожал) и сказал, мол, обращайтесь, если понадобится что-либо организовать или возглавить… …После субботних занятий, а они закончились в 11 с минутами, я спросил у Витьки, работает ли по субботам «Дом быта» на Фридриха. Витька ответил, что работает.

– Тогда сейчас рвем в общагу, забираем у Носа деньги, и я бегу в часовую мастерскую.

Витька план одобрил, но предупредил, что сопровождать меня туда не сможет, поскольку в городе проходит ряд мероприятий, на которых его присутствие обязательно. Я ответил, что уже достаточно взрослый и даже через день бреюсь, поэтому надеюсь дойти до «Дома быта» и без него. На этом мы прения закончили и, веселые, поехали в родную общагу. А там, как уже известно, Керенкер разнес мои планы в клочья. И Витькины, кстати, тоже… Я все равно решил сходить в этот самый «Дом быта», чтобы хотя бы убедиться, что часовщик там действительно есть. Витька, чье обязательное присутствие на упомянутых им мероприятиях перешло в категорию факультативного с оттенком нежелательного, объявил, что пойдет со мной. – У меня еще много дел на сегодня, – пояснил он, – но все вечерние.

– Пошли, – согласился я. Ходу там было минут на 10–12 прогулочным шагом, и скоро мы уже рыскали по трем этажам «Дома», разыскивая часовую мастерскую. Нашли химчистку, прачечную, парикмахерскую, фотоателье, ремонт одежды и обуви, ремонт бытовой техники. Не нашли только часовую мастерскую.

– Ну и где она? – спросил я Витьку, когда мы, оббежав весь «Дом», вернулись на первый этаж. Витька пожал плечами. Потоптавшись в фойе первого этажа, мы зашли в парикмахерскую, а потом в прачечную. В обоих местах на вопрос, где тут часовая мастерская, нам ответили: «Там». При этом указывая в разных направлениях. Выйдя из прачечной в полной уверенности, что часовая мастерская – это глубоко законспирированная организация, куда без пароля и двух рекомендаций не попасть, мы вдруг углядели в стене крошечное оконце с такой же крошечной табличкой, надпись на которой можно было прочесть, только если у вас с собой есть лупа. Заинтригованные, мы подошли поближе и, обладая орлиным зрением, прочли: «Ремонт часов». Оконце было закрыто. Для тех, кто не понял, что оно закрыто, на фанерке, закрывающей оконце, кнопкой была пришпилена бумажка со словом «Закрыто».

– Закрыто, – сказал Витька на тот случай, если я все равно не понял, что мастерская закрыта. Я ответил, что сам вижу, но, как любой советский человек 80-х, получивший трехкратное подтверждение, что то, что мы искали, закрыто, я постучал согнутым пальцем по фанерке. Фанерка со скрипом отворилась, и оттуда высунулся нос, по своим габаритам не уступающий Керенкерскому. Я бы подумал, что это и есть Керенкер, если бы не знал, что тот в общаге. Нос принадлежал другому человеку, но, если бы кто-нибудь сказал, что это дедушка Керенкера, я бы не стал спорить.

– Ну? – спросил нос.

– Часы можно сдать в ремонт? – спросил я.

– Написано же: закрыто, – сказал дедушка Керенкера. – Читать умеешь? – В понедельник будете работать? – спросил я.

– В понедельник нет, – подумав, ответил дедушка, – приходи во вторник. К девяти. И фанерка захлопнулась.

– Во вторник он работает, – пояснил мне Витька. Может, он думал, что я глуховат.

– Слышал, – буркнул я.

– Пошли в «Пассаж»?

– Пошли.

До «Пассажа» мы не дошли, потому что, проходя мимо «Современника», прочитали афишу, что здесь идет фильм «Тегеран-43». Решили, что «Тегеран» нужней и пошли в кино. Мне фильм не понравился, как сейчас принято говорить, «не зашел». Я так и не понял, почему Ален Делон, наверное, главная европейская звезда кино тех лет, играет в фильме эпизодическую роль. Денег на более серьезную роль для него у «Мосфильма» не нашлось, что ли? А Витьке фильм показался вполне ничего…

…В воскресенье я от нечего делать решил прогуляться к «Пассажу» и посмотреть, что с часами там. Мы иногда заходили в этот, по нынешней терминологии, «торговый центр», а тогда просто «универмаг». И назывался он как-то иначе, а почему его прозвали «Пассаж», никто не знал. «Пассаж», если я ничего не путаю, означает эмоциональную реплику или, если в музыке, быструю смену одного ритма на другой. Впрочем, может, это слово имеет и другие значения, всех их не упомнишь. Там был комиссионный магазин (комок), где стояли импортные магнитолы. На них мы и ходили любоваться. Помню, сверкали там «Sharp» и «Sony» с множеством ярких лампочек и стоившие 1200 и 1500 рублей соответственно. Мы подсчитывали, сколько ночей на текстильных фабриках нужно катать вату, чтобы купить эти японские машины, и приходили к выводу, что столько ваты в городе нет. Оглядываясь, уходили и обещали себе, что когда-нибудь и у нас будет такая техника…