Керенкер, получив звание бригадира, вырос в собственных глазах метра на два, приосанился и постановил, что сбор бригады завтра на улице Громобоя, в здании конторы в 16 часов.

– Зачем так рано? – спросил Германсон.

– Слушайте папу Керенкера, – сказал бригадир. – Придем позже, 8-е марта разберут, и мы поедем на Меланжевый. Оно вам надо?

Резон в этом был, ведь на Меланжевый комбинат пришлось бы ехать куда-то на край света, а фабрика имени 8-го марта была рядом.

– Вот ты, бригадир, и иди туда к 16-ти, чтобы 8-е марта не уплыла, – предложил я, – а мы к шести подойдем.

– Так, бунт на корабле? – строго спросил Керенкер. – Всех уволю, наберу новый экипаж!

– Ладно, только я еще Витьку приведу, – не стал бунтовать я. – Он давно просится с нами на дело.

– Приводи, – великодушно разрешил босс. – Но только его одного. Чем больше трудяг, тем меньше тугриков на нос.

Все посмотрели на его нос и кивнули… Так что не получилось у меня и в пятницу с часами. Получилось только в следующий понедельник. Впрочем, до понедельника была еще ночная смена на Меланжевом комбинате, о которой тоже нужно рассказать. Была суббота, было воскресенье. В общем, обо всем по порядку.

…Наш бравый бригадир Керенкер свое бригадирство начал с того, что прошляпил набор трудящихся на фабрику имени 8-го марта. Он бы и Меланжевый упустил, если бы не Витька. Витька, ясное дело, опоздал. Тут уж ничего не поделаешь. Хоть говори ему, хоть молчи – он все равно придет позже назначенного времени. Хоть на 5 минут, но позже. Я ему не раз говорил: «Ну выползай ты из дома раньше, если склонен к опозданиям!». Но Витька – это такой тормоз, что даже выходя из дома раньше на те же 5 минут, он обязательно вспомнит что-нибудь важное, вроде забытого дома зонта, и вернется. Или, наоборот, зонт возьмет, но на полпути к остановке 5-го трамвая решит, что зонт ему сегодня не понадобится. И тоже вернется. А уж если ничего такого с ним не случится, значит, 5-й трамвай собьется с графика и вовремя не придет. Или придет, но забитый народом так, что мышь не влезет, не то что Витька. Так что Витька всегда найдет возможность опоздать…

Серега Керенкер объяснил свою бездарность в качестве бригадира обстоятельствами непреодолимой силы. Фабрика 8-го марта не получила нас в качестве ценных работников не из-за того, что он ворона и растяпа, а потому, что вообще не прислала заявку. Ну и причем тут он? Потом, правда, выяснилось, что заявка от фабрики была, но диспетчер конторы, сидевший на распределении рабочей силы, туда по-тихому отправил своих корешей. Легче нам от этого не стало, и пришлось сидеть на скамейке и ждать у моря погоды. Потом наш бригадный генерал Керенкер, сидевший с нами с проницательным видом, еще раз сходил к диспетчеру и узнал, что Меланжевый комбинат сначала заявку прислал, но потом ее отозвал. Так что текстильщики все отпали, и вату покатать не удастся. Мы совсем загрустили. Особенно я. Разгружать цемент или что-нибудь из такого же перечня работ мне как-то совсем не улыбалось, и я объявил, что возвращаюсь домой. Ну их, эти гастроли, у меня еще целая трешка в кармане лежит, дня три продержаться можно, даже не переходя на диетическое питание. И тут с доброй улыбкой входит Витька. На часах шесть часов вечера, договаривались на четыре. Ничего нового. Все и так сидели с угрюмым видом, и Витькино явление с задержкой в два часа взрыва радости тоже не вызвало. Оказалось, что он единственный, кто угадал с явкой, а кому это понравится?.. Витька пожал всем руки и огляделся. К моменту его появления в конторе наша бригада была там в единственном числе. Время от времени заглядывали какие-то синяки, просачивались в комнату диспетчера, дверь в которую была полуоткрыта, и возвращались обратно.

– Витек, привет! – крикнул кто-то.

Мы повертели головами и уставились в проем диспетчерской двери. Судя по тому, что в конторе никого больше не было, привет прилетел оттуда.

– Здоров, Колян, – ответил Витька.

– А ты что, его знаешь? – спросил я.

– Сосед мой, – сказал Витька и уселся рядом. – А что?

Бригада немного ожила.

– Может, ты сходишь, побазаришь с ним насчет работы? – спросил Мирнов. – А то торчим тут, позабыты-позаброшены.

– Так вы что, безработные? – удивился Витька. – А я думал, вас тут ценят…

– Ценят. Так ценят, что никакой работы… – буркнул Германсон. – Сидите, говорят, отдыхайте…

– Кто говорит?

– Да друг твой, Колян.

– Щас все уладим, – пообещал Витька. – Какая работа нам по плечу?

– Любая, где побольше платят и поменьше вкалывать, – дружно ответила бригада.

– Ладно, понял, – Витька встал и направился к Коляну.

– Погоди, я с тобой, – подпрыгнул Керенкер, вспомнив, что он бригадир. – Не спеши, – посоветовал ему Витька, и бригадир, насупившись, вернулся на место. Через минуту Витька вернулся с вестью, что Меланжевый с нетерпением нас ждет. Просто весь высыпал к проходной комбината, готовит транспаранты, каравай хлеба, а оркестр уже дудит в фанфары. Бригада радостно всколыхнулась и дружно пошла к выходу из конторы. На пороге Витька остановился и сказал:

– Ну вы езжайте, а я догоню… Мне тут надо заскочить в одно местечко. Где Меланжевый, знаете?

Оказалось, что более точного адреса Меланжевого комбината, чем «у черта на куличках», никто из нас не знает. Я там никогда раньше не бывал, остальные ребята, как выяснилось, тоже.

– Я знаю, – тихо сказал Керенкер.

Мы повернулись к нему. Бригадир по-прежнему сидел на скамейке и страдал. Ему казалось, что с приходом Витьки его авторитет бригадира безвозвратно потерян и что теперь он такой же рядовой член бригады, как и мы.

– Серега, чего ты там расселся? – спросил я. – Веди, раз знаешь.

– Никто тебя с бригадиров не снимал, – поддержал меня Германсон. – Давай, шевели копытами.

Керенкер вскочил, убитое выражение лица сменил на начальственное и поскакал впереди нас.

– Витек, – на скаку обернулся он, – бригада ждать не будет…

– Напугал ты его до дрожи, – пробурчал Мирнов.

…Турне начали на автобусе с остановки у кинотеатра «Современник». Потом на площади Революции пересели в троллейбус и минут сорок ехали по вечернему городу. Я особенно не вглядывался в полуосвещенные улицы, отчасти по причине «что я там не видел?», отчасти из-за замороженных окон. На улице было довольно морозно, в автобусе еще морозней, а в теплом троллейбусе я согрелся и, усевшись на освободившееся место в конце салона, клевал носом. Когда Серега Керенкер курлыкнул «Выходим!», я не сразу понял, что это относится и ко мне. Остальная бригада тоже смахивала на зомби. Выкатившись на остановке, мы побрели за Керенкером к переходу через улицу. Минут через десять подошли к длинному строению из нескольких корпусов разной высоты. Наверху самого высокого из них красовались два слова: «Камвольный комбинат».

– Ты куда нас привел, Сусанин? – раздраженно спросил Мирнов. – Зачем нам Камвольный комбинат?

Керенкер скорчил одну из своих гримас и этой маской посмотрел на нас. Сморщились щеки, лоб, сморщился даже нос, превратив лицо 19-летнего парня в 91-летнего деда. Обычно это нас смешило, но не в этот раз. Поняв, что хлопать в честь возможностей его мимики никто не будет, он вернул лицу обычное выражение и задал дурацкий вопрос:

– А нам не на Камвольный разве?

Бригада, согрев его теплыми, дружескими выражениями, приводить которые здесь я не буду, пошла к остановке. Недоволен был даже Женька, его оруженосец.

– Ну перепутал, вы, что ли, не путаете никогда? Сразу в панику, – бурчал бригадир, плетясь за нами.

Решили, что народ на остановке подскажет путь к Меланжевому вернее, чем Керенкер. Так оно и оказалось, и еще минут через тридцать–сорок мы стояли перед проходной искомого комбината. Удивительное, невероятное дело – на проходной нас ждал Витька…

Надо бы заканчивать с этим походом на заработки, но не могу не досказать этот эпизод до конца. Лучший номер бенефиса бригадира Керенкера в эту ночь был еще впереди. Серега Керенкер был убежден, что на этот раз он уж точно разжалован из бригадиров в рядовые, и топтался на проходной вместе с нами. Но никому не хотелось вступать в контакт с администрацией комбината, пусть даже на уровне мастеров, в распоряжение которых мы обычно поступали, и на вопрос вахтера «Какого хрена мы тут околачиваемся?», мы снова вытолкали Керенкера на первый план…