– Ну так, – вынужден был согласиться я, а за мной признались и Андреи. – Значит, через неделю-две от этой стопки у вас останется половина.
– А другая половина куда денется? – спросил Мирнов.
– Понимаешь, братан, – проникновенно ответил Керенкер, – наука пока внятно не объясняет этот феномен. Они просто растворяются.
Мы с Андреями помрачнели.
– И ладно бы просто растворились, да и ну их в заратустру, – продолжал Серега. – Так нет! В этой же библиотеке, куда вы в конце семестра придете сдавать чудом сохранившуюся пару книг, за остальные растворившиеся с вас взыщут 10-кратную стоимость. Есть мнение… – он понизил голос и оглянулся на библиотеку. – Есть компетентное мнение, что книги выдрессированы и возвращаются в библиотеку сами. Как почтовые голуби. – Ладно, Серег, серьезно, – хмыкнул Германсон, – куда деваются?
– Знал бы – сказал, – отрезал Серега. – А пока слушайте папу, он плохого не посоветует. И другой бесплатный совет, карапузы. Пишите лекции, и тогда эти сокровищницы человеческой мысли вам никогда не понадобятся. Кроме тех трех, что я вам указал. Аста маньяна, мучачос…
Он ушел, а мы стали думать, как быть. Несмотря на некоторые сомнения, мы решили последовать его совету и, как показало время, угадали. Недовольная библиотекарша долго упиралась, говоря, мол, приходите завтра, а то она уже и так переработала и немедленно закрывает лавочку, но все же книги обратно у нас взяла. А Витька… Он же без приключений не может. Он получил свою заветную стопку и попросил меня помочь ему отвезти их к нему домой. Юра Кулешов, с которым они, вроде, должны были разделить тяготы, связанные с перевозкой учебников, как-то неслышно пропал, и Витька, скрежеща зубами и обещая Кулешову завтра цирк с конями, запряг меня. Поскольку у меня книг не было – все три учебника унес Германсон в обмен на обещание, что сдавать обратно будем мы с Мирновым (как мы их сдавали, напишу потом, если не забуду), – пришлось запрягаться. Когда я взял свою стопку и прикинул ее вес в руках, обратил внимание, что все книги как близнецы.
– Да, они тут все как близнецы, – задумчиво ответил Витька на мои сомнения, – квадратные и толстые. Автору чем букварь толще, тем жирнее гонорар, вот они и стараются…
– Ты хоть смотрел, что тебе выдали? – спросил я, когда мы вышли из института.
– Ага, спроси еще, не прочитал ли я их, – отмахнулся Витька и зашагал к остановке трамвая. Я догнал его, и мы пошли вместе. Через некоторое время Витька, искоса кидавший мрачные взгляды на мою стопку (свою ему было не видно), притормозил. При дневном уличном освещении ему тоже стало казаться странным, что все книги идеально ровными кирпичами висели в моей стопке. Мы добрались до уличной скамейки и развязали мою стопку. Затем его. После вскрытия стопок минут пять я молча слушал, как Витька ругал библиотеку и Кулешова. Все восемь книг у него были по высшей математике, а у меня все шесть – по физике.
– Твою ж медь, что за день! – злился Витька. – Как утром разбил чашку, так и пошло все боком! Еще этот бабуин Кулешов сбежал… Пошли обратно.
А бабуин Кулешов, оказывается, не сбежал, а сидел у гардероба на первом этаже с двумя девушками из нашей группы – Леной Ваниной и Светой Долотовой и развлекал их анекдотами. Ванина и Долотова скооперировались насчет учебников, а Юра взял подряд (вот только немного народ рассосется) на доставку их книг к месту назначения. Не знаю, как мы с Витькой их не заметили, когда выходили.
– Что вы носитесь туда-сюда? – дружелюбно спросил Юра, когда Витька навис над ним…
…В первую неделю шли одни лекции, было интересно и даже немного весело. Все старательно записывали лекции в тетради, которые (стыдно вспоминать) в то время были отдельными для каждого предмета. Потом начались семинары и лабораторные занятия, и стало не так привольно. Преподы непринужденно обвешивали нас двойками, а двойка – это вам не обычная пара в школе. Двойка первокурсника в институте – это такая пакость, которую нужно было исправлять, и не когда-нибудь в светлом будущем, а сразу. А сразу преподу обычно было некогда. Он назначал какой-нибудь день, когда тебе больше всего неудобно, или, что было еще хуже, приглашал к себе на занятия с другой группой. И ты сидишь там, что-то считаешь или решаешь, а эта другая группа смотрит на тебя, вроде бы, с сочувствием, но и с опаской, мол, не заразный ли. Правда, так, в одиночку, мы отрабатывали свои двойки редко. Обычно почти всей группой. Что и говорить, в нашей 12-й группе были собраны одни профессора и академики, и мы обрастали двойками, как бараны шерстью, быстро и качественно. 13-я группа, где числился Мирнов, по успеваемости была еще хуже, а 15-я с Германсоном в составе – чуть лучше. Наиболее «продвинутой» по качеству студентов была 16-я группа, которая на занятиях частенько была представлена одними девчонками. А девчонок в энергетическом институте тогда было немного. У ребят учеба часто совпадала с другими, более важными событиями. «Если пьянка мешает учебе, то брось ты на хрен учебу свою», – пели ребята из 16-й группы. Да и не только из 16-й… Рассказывали, что наш деканат, зорко следивший за успеваемостью первачков (причем нам казалось, что старшими курсами они вообще не интересовались), даже удивлялся: откуда у них в этот год столько идиотов? Начинала наша 12-я группа свой пятилетний полет с 26-ю студентами на борту, а закончила с 16-ю. Причем на второй курс через год перевалилось только восемнадцать студентов, восьмерых потеряли, а за остальные четыре года только двух, и то по причинам, не связанным с учебой. Учеба припекала, но все же основная драма первых студенческих дней и недель у нас с Андрюхами разворачивалась не в аудиториях. В общаге она разворачивалась. Наша пятая комната прослыла в ней как образец… Как бы так сказать, чтобы звучало толерантно? В общем, нас приняли за образец того, как не должна выглядеть комната советского студента высшей школы. А чтобы понять, почему так получилось, надо, делать нечего, добавлять в рассказ Сашку Хасидовича. Сашка – личность многогранная, в своем роде талантливая, ему отдельный рассказ надо бы посвятить. А то и повесть. Может, когда-нибудь соберусь – напишу. Познакомился я с ним в то же время, что и с Германсоном, на абитуре. Все мы – я, Германсон и Сашка – будучи абитуриентами, жили в одной комнате. Не втроем, конечно… Утрамбовали нас, восьмерых абитуриентов, в эту комнату размером с собачью будку в общаге электроэнергетического факультета, там мы с ним и сдружились. К сожалению, Сашка даже с его талантами не прошел по конкурсу. Конкурс, кстати, на наш факультет был невелик – всего-то полтора человека на место, в институте он был самым маленьким. Проходной балл был 20.0 с учетом школьного аттестата, но Сашка их не набрал. Я бы отстегнул ему от своих, у меня было 22 балла, но такая благотворительность приемной комиссией не засчитывалась. Саня зачислился на заочный факультет и стал ждать повестку в армию, причем ждал ее в основном в нашей пятой комнате. А ожидание скрашивал бутылочным пивом. Мы особо не возражали, иногда помогая ему скрашивать, а чаще он и без нас справлялся. Сашка настолько примелькался в нашей общаге, что вахтерши были твердо уверены, что он живет в нашей комнате, и без возражений выдавали ему ключи, даже с утра, когда студентам, вроде бы, как они слышали, полагалось быть в стенах института. Если бы мы все разом пришли за ключом, они бы, конечно, сосчитали, что нас почему-то четверо, а не трое, как в других комнатах, но до этого как-то не доходило. В остальном пятая комната ничем не отличалась от остальных. Бардака в ней было не больше, чем в любой другой комнате нашего крыла, паутина в углах потолка тоже была не толще, чем у других. Ничего, что отличало бы нас от других обитателей общаги. Кроме Сашкиных бутылок. В первый раз, когда студенческий совет общежития застукал нас с пивной бутылкой (мы настолько свыклись с таким натюрмортом, что не обращали на нее внимания), нагло стоявшей посредине стола, Германсон отбрехался тем, что бутылка осталась еще от тех… И у нас используется для воды.
