— Что со мной будет дальше?.. — спросила она.

— Мы… возьмем образцы.

— И?..

— Больше пока не знаю. Зависит от первых анализов. Валентин Иванович говорил, что она какая-то необычная у вампиров.

Однажды Соня выпила вампирскую кровь и сама такой стала. Слова “необычная” для ее описания было мало.

— Если изучить ее свойства, то можно сделать массу открытий. А Валентин Иванович… он…

Костя замешкался, не решаясь продолжить, и Соне пришлось его подтолкнуть.

— Он?..

— Он входит в группу ученых, которые разрабатывают искусственную кровь. Ее получилось сделать, и это очень важное открытие и очень важная работа, но… я думаю, что Валентин Иванович нуждается в собственном открытии, а не в работе на вторых ролях, куда его постоянно задвигают. Я, наверное, понимаю его. Звучит плохо, я знаю! Но эта жажда совершить открытие и стать выдающимся ученым — она очень сильная!

— Достаточно сильная, чтобы похищать людей?

Костя виновато поморщился.

— Он хороший человек. Это все на благо…

— Он насилует свою пятнадцатилетнюю племянницу. А это на чье благо?

Костя не секунду застыл, но быстро пришел в себя и, осуждающе посмотрев на Соню, покачал головой.

— У тебя ничего не получится. Ты его впервые в жизни сегодня увидела и совсем не знаешь.

— Да. Зато его племянница — моя ученица. Ты работаешь с человеком, который организовал похищение. И ты думаешь он не способен на насилие?

Костя услышать нечто подобное вряд ли ожидал, но решил уйти в глубокое отрицание.

— Я не отпущу тебя.

Упрямый.

Язык и губы Сони обжег крест воткнутый между веревками на запястьях, и даже зубы, зацепившие его кончик, заныли.

— Что ты делаешь? — запаниковал Костя, вскакивая со стула.

Соня выплюнула крест на пол и потянулась к ногам, дергая и вытягивая другой крестик за нитку.

Костя оказался не очень умным и расторопным малым. Пока он отвинчивал крышку бутылки со святой водой трясущимися руками, Соня освободила и ноги, и руки. Ударив по бутылке, она выбила ее из рук Кости, а затем повалила его на пол. Пришлось применить немного больше силы, чем нужно, чтобы отбросить его подальше от образовавшейся лужи, поэтому ударивший в нос запах крови Соню не удивил.

Соня скользнула взглядом по ссадинам на ладонях всерьез испугавшегося Кости. Не красные, но ржавые, они не кровоточили и при всей своей отвратительности притягивали взгляд.

Этот голод совсем не был похож на желание наполнить желудок пищей до приятной сытости. Этот голод рождался в помутившемся разуме в ответ на то, как с ней поступили, и бороться с ним казалось чем-то неправильным и безрассудным. Это как обычно не будет вкусно. Соня знала это заранее — уже чувствовала гадливый привкус на языке. Это будет действием таким же омерзительным, каким всегда рисовалось в воображении, но необходимым и нужным, как глоток воздуха.

Костя не закричал, но подавился воздухом и захрипел от ужаса.

Соня села на его живот и, наклонившись, сначала прокусила нитку с крестом, который отбросила так же, как и остальные, а потом вонзила клыки прямо в шею и кровь оттуда полилась неожиданно более приемлемая на вкус.

Она пила, придерживая руками слабеющее тело, и не отрывалась до тех пор, пока не почувствовала необъяснимое удовлетворение от маленькой мести за то, что он принял участие в этом похищении, не поверил ей, не поддался уговорам и не отпустил ее.

Сколько крови дяди Кристины ей захочется выпить, чтобы ощутить удовлетворение?

А может быть, до последней капли? — предложило проснувшееся чудовище внутри.

— Может быть, — прошептала Соня, отстраняясь от Кости.

Он не потерял сознание, но от страха дышал едва-едва.

— Ты забудешь о сегодняшнем дне, о моем похищении, обо мне и о том, что сегодня пережил, — приказала Соня. — Ты заснешь сейчас, а утром вернешься туда, откуда приехал, и больше никогда не будешь работать с Валентином Ивановичем. Ясно?

— Да, — просипел Костя.

Соня отпустила его и поднялась на ноги.

Наверное, ей вкололи какое-то необычное успокоительное. Хоть силы и возвращались к ней постепенно, она все еще с трудом держалась прямо.

Входная дверь ожидаемо оказалась заперта, поэтому Соня вернулась в единственную комнату этого, по всей видимости дома, перешагнула через Костю, затем, недолго думая, выбила окно и выбралась наружу.

Местность была незнакомой, но кажется, привезли ее не так уж и далеко. К окраине города: три шага — и можно сходить в лес на прогулку.

Рядом с деревянным домом с желтой облупившейся краской стояла черная Волга.

Валентин Иванович никуда не уезжал, как ей показалось поначалу, и сквозь пелену чистой и искренней злобы Соня увидела его замешательство. Будто он и впрямь рассчитывал на то, что его авантюра удастся и она не сбежит. По правде говоря, Соня тоже не рассчитывала сбежать, но ей здорово повезло.

Оставалась только самая сложная часть. Остановиться и уйти вовремя.

— Возможно, связывать вас не стоило и нужно было договориться, да? — с виноватым смешком сказал Валентин Иванович. — Никудышный я охотник.

За фальшивым смехом Соня уловила беспокойство.

Ей не было интересно, что он скажет.

Попробует ли оправдаться или возьмется за переговоры? Вытащит припрятанные за пазухой святую воду и крест и рискнет остановить?

Соня задумалась о тяжелой участи охотников. Наверное, убийство вампира требовало огромных усилий при помощи подручных средств. И самым верным способом было вышвырнуть его на солнце и сжечь до пепла.

Валентин Иванович охотником не был. Он был ученым, которого обидела конкуренция.

А еще он был плохим человеком.

Соня не собиралась рубить сгоряча, прежде чем внушать ему то, что планировала изначально.

— Вы насиловали свою племянницу?

Улыбка с его лица пропала вместе с краской.

— Какая чушь! Это вам Кристина сказала?!

— Да.

— Ну так она соврала.

Соня почувствовала совершенно непривычное для себя чувство презрения.

Мама в детстве учила ее стараться оправдывать людей, потому что все поступки — из-за чего-то. И всех людей можно понять.

А дед говорил, что мразь — это мразь — и все тут. Конечно же, это не предназначалось для ушей Сони, но дед говорил вещи позанятнее, чем остальные.

— Вы же знаете что-то о вампирах? — спросила она. — Иначе бы не полезли ко мне. Я приказала говорить ей правду, и она сказала мне правду. Солгать она не могла.

— Значит, ей приснилось.

Сердце Сони заколотилось в два раза быстрее, чем у Валентина Ивановича, который при видимом спокойствии его точно не испытывал.

— Тогда я попрошу сказать правду вас, вы разрешите?

— Нет… Не разре…

Когда Соня нависла над не сохранившим равновесие и невозмутимость Валентином Ивановичем, ее грудь разорвала ужасающая боль от ножа, который, как выяснилось, он все-таки держал у себя за пазухой.

Она вскрикнула и всем телом содрогнулась.

Одной рукой ударив мужчину виском о сырую, но твердую почву, чтобы на нее опереться, другой она начала со стоном вытягивать из груди нож. Ладонь защипало, и Соня догадалась, что скорее всего нож искупали в святой воде. Было так больно, что агония замедлила время раз в десять, а слезы лились нескончаемым потоком.

Подумать только! Она не умирает от такой раны! Хотя все тело и мозг кричали, что умирает — настолько рана была болезненной.

Валентину Ивановичу почти удалось стряхнуть ее с себя, но в последний момент Соня схватилась за его короткие волосы, царапнув его скальп ногтями, и снова вжала его голову в землю. Он забарахтался, забился руками и ногами, пытаясь вырваться, но только впустую тратил силы. Соня прикладывала еще больше своих.

Гудящая ярость закладывала уши и билась в ее висках.

Он хотел ее убить.

Она не собиралась его убивать, а он ее — да. И попытался.

Соня с рычанием, которое не принадлежало ей — она не умела издавать такие звуки! — резко и с неясным хрустом повернула его голову набок и потянулась к открытой шее, неаккуратно прогрызая кожу зубами и нисколько не стараясь причинить меньше боли своим укусом.