Два часа после всех уроков она без толку просидела в кабинете музыки на втором этаже за разговором с пожилой учительницей Галиной Федоровной, одновременно пытаясь оживить хотя бы один из двух старых проигрывателей. Один работал с помехами, а другой воспроизводил звук кусками. Вполуха слушая про то, как младшая дочурка Галины Федоровны поступила в аспирантуру, Соня перебирала пластинки и передвигала проигрыватель по столу, потому что ей казалось, что в определенных положениях он начинает работать лучше. Но выводы были неутешительными — в работу ни один из них не годился.

К четырем часам ее позвали помочь с продленкой, потому что одной из учительниц срочно потребовалось уйти. Дети началки были на удивление спокойными и развлекали себя сами настольными играми, правда один мальчик, обыграв всех в шахматы, застенчиво попросил Соню составить ему компанию. И она тоже потерпела поражение.

Когда детей разобрали родители, Соня очень долго копошилась прежде, чем уйти. Все тело наполнила невероятная усталость, будто она весь день таскала кирпичи, а не с детьми общалась. Руки лениво собирали листочки и тетрадки, а ноги медленно несли ее к выходу. На первом этаже участливый охранник с седой бородой угостил ее и учительницу истории Тамару Алексеевну, которая также собиралась домой, киселем и булочками с изюмом из столовой, и голодная Соня снова чуть-чуть задержалась.

По правде говоря, домой она спешить и не хотела. Ей нравилось сидеть в пустой школе рядом с приятными людьми, рассуждающими о филармонии, вдали от домашних дел, за которые ее непременно отругает баба Валя, и тетрадок с беспорядочными неровными английскими буквами. Особенно ей понравилось то, что, заслушавшись голосами охранника и исторички, она сладко задремала на неудобном стуле возле окна.

— Вы как-то слишком быстро подустали, Софья Николаевна, — заметила Тамара Алексеевна. — Год только начался.

— И не говорите.

— Не надо брать на себя так много и так сразу, — посоветовал охранник.

— Да. Наверное.

Соня покинула школу, когда начало темнеть и зажглись фонари, а плутала по улицам так неторопливо, что с площади в переулок, ведущий к дому, свернула, уже когда солнце село и на город опустилась темнота.

Под вечер зрение Сони всегда садилось. Оно и так всю жизнь было не очень хорошим, но ближе к концу дня она почти всегда ощущала острую нужду в очках, которые ненавидела всей душой.

Они лежали в портфеле, но до дома уже было рукой подать, так что доставать их она не посчитала нужным. Поэтому и не замечала высокую темную фигуру впереди до тех пор, пока не подобралась достаточно близко, чтобы уловить исходящий от нее запах сигарет и пыли.

Соня вздрогнула, подняла глаза вверх, чтобы попросить прощения за свою невнимательность, но слова извинений так и не сорвались с ее губ.

Таких страшных глаз Соня не видела никогда. Возможно, так ей показалось, потому что в блеснувших в полутьме зрачках молниеносно пронеслась вся ее короткая жизнь, которой, видимо, суждено было стать еще короче.

Огромная холодная ладонь закрыла ей рот, но она, наверное, и так не закричала бы от нахлынувшего ужаса. Сердце бешено заколотилось в тишине совершенно пустого и темного переулка, где она иногда подкармливала дворовых кошек: по утрам они выбирались из подъездов дома бабы Вали и приходили сюда встречать Соню с ее старыми жестяными банками с кашей или колбасными обрезками. Она была так близко к дому, но в то же время безнадежно от него далеко.

Острые блестящие зубы оказались у виска, и голос, глубокий и гудящий, влился в уши и пронесся по всему телу, будто парализующий яд.

— Закричишь — я тебя убью. Убежишь — поймаю и разорву на части.

Соня оцепенела, и единственное, что она оказалась способна сделать — это сморгнуть пелену с глаз, от которой быстро слиплись ресницы и слезы скатились вдоль носа прямо на страшную руку.

Огромный мужчина дернул верхней губой, снова показывая нечеловеческие зубы, и внезапно отпрянул, отпуская Соню. Ее тут же мелко затрясло, когда она узнала мужчину, которого Степа приводил в милицию.

— Иди за мной, — рыкнул он. — Не то поволоку за шкирку.

Соня, спотыкаясь и едва не теряя по пути свой портфель, который так и норовил сползти вниз из трясущихся рук, последовала за ним.

Она старалась шмыгать носом потише, но мужчина не обращал на нее внимания. Его черная фигура закрывала почти весь свет от фонарей впереди, и Соня плелась в его тени, чувствуя себя слишком маленькой, чтобы ее заметила хоть одна живая душа.

Ей конец?

Что можно было сделать такими зубами? Для какой еды они были предназначены?..

Это не пьяница, не сумасшедший и не маньяк. Это чудовище.

Как же так? У нее ведь… тетрадки с домашними заданиями. Дети. Степка. Баба Валя. Мама, бабушка и дед. Они не узнают, что с ней случилось?

Что с ней случится?!

Может быть, если она побежит…

— Шевелись!

Соня подскочила на месте от грозного приказа и засеменила быстрее, яростно вытирая щеки, которые все не никак не мог высушить ледяной ветер.

Она не чувствовала ни времени, ни дороги. Она шла за мужчиной пять минут или целый час и не узнавала дома и узкие улицы. Глупая надежда сбежать больше не зажглась, сколько бы Соня ни пыталась убедить себя, как важно запоминать все, что было вокруг нее. Бесполезно же?

Голова разрывалась от страшных мыслей о том, что ее убьют или съедят заживо и перемелют крупными острыми зубами.

Мужчина втолкнул ее в черный подъезд деревянной двухэтажки и, поскрипев ключом где-то на первом этаже, потянул внутрь какой-то квартиры.

Услышав звук закрывающейся на замок двери, Соня скривила лицо в безмолвном плаче и, шатаясь, прошла вглубь квартиры, в которой пахло так же, как и от мужчины: пылью и дымом.

Вспыхнула лампочка над головой, и узкий коридор, заваленный коробками и многочисленным хламом, озарил тусклый мигающий свет.

— Ты хочешь жить? — пугающе спокойно спросил мужчина.

Соня обернулась, сглатывая слезы. В горле застревали рыдания и произнести не удавалось ни слова, поэтому она отчаянно закивала.

В глазах мужчины полыхнули алые искры, а черты его лица странно разгладились, делая его облик почти молодым. Наклонившись к сжавшейся Соне, он прорычал:

— А крови моей хочешь?

Она замешкалась всего на мгновение, пронзенная непониманием, а затем тут же замотала головой.

— Уверена?! — голос громко и душераздирающе задребезжал. — А если я твое горло прокушу?

Соня вскрикнула, в ужасе кидаясь в сторону и роняя портфель. Больно шлепнувшись на пол, она быстро-быстро засучила ногами по деревянным доскам, затем по ковру, отползая все дальше и дальше, пока не уперлась спиной в стену с такой силой, словно от ее напора каменная кладка могла поддаться и разойтись.

— Отпустите меня, — прошептала она, зажмуриваясь до разноцветных пятен перед внутренним взором.

— Крови моей хочешь? — опять спросил он, медленно приближаясь.

Наверное, рассудок в панике покинул ее голову, потому что Соня не понимала ровным счетом ничего и, понадеявшись на простейшую логику, решила, что если ответ “нет” был неверным, то надо попробовать “да”.

— Хочу, — всхлипнув, выдавила она и открыла глаза.

— Ты хочешь, чтобы я дал тебе ее испить? Попроси!

Соня невидящим взглядом обвела комнату — кажется, гостиную — лишь бы не видеть так близко шерстяную потрепанную ткань костюма, в который был одет мужчина.

— Я не… я не понимаю, что вам нужно. Не убивайте меня, пожалуйста!

— Попроси крови!

— З-зач… Я… — она начала заикаться и судорожно тереть мокрые веки. — Дайте… хорошо… дайте мне вашу кровь…

Мужчина оскалился в безумной усмешке, и Соня, тут же поднявшая голову на звук, увидела, как тот полоснул длинным ногтем по ладони, с легкостью, словно ножом, рассекая кожу. Темная кровь немедленно заструилась вниз по запястью, но не успела достичь подвернутого рукава пиджака и серой рубашки под ним. Не дав Соне и шанса сообразить, что происходит, он схватил ее за затылок и склонил к раскрытой глубокой ране.