Этот сон ей снился не впервые.

Он преследовал ее именно в те ночи, когда она оказывалась особенно уязвимой.

За три дня до того, как на небе еле заметно высвечивалась тонкая дуга молодой луны, приходила немилосердная бессонница. Она занимала голову страшными мыслями и образами: все тайные и жуткие желания пробуждались, набирали силу и крепли, медленно сводя с ума до самого рассвета. Но когда небо светлело и усталость становилась невыносимой, бессонница уступала место другому истязателю — кошмару.

В темном переулке, рядом с кирпичным зданием с выбитыми окнами, за которым прятался лунный месяц, она стояла одурманенная голодом и отчаянием и вслушивалась в ночные звуки.

Темнота — не враг, даже если непроглядная. Зрение могло и подвести — что во сне, что наяву. Зато слух и чутье были отменными.

Она сжимала ладони в кулаки, вдавливая острые ногти в кожу — каждый раз зачем-то пыталась привести себя в чувство.

Себя она почти не слышала, но шершавые сухие губы двигались и продолжали шептать знакомые слова, без усилий всплывающие в голове — наверное, их теперь уже невозможно забыть.

— Be. Was, were. Been. (быть)

Ее бабушка тоже была учительницей. Правда не английского, а математики.

— Если нервничаешь, повторяй таблицу умножения, — советовала она в детстве.

Это иногда помогало, но растревоженный беспокойством разум часто сбивался и путался в цифрах. Математика в школе давалась с натужной легкостью — мозг был больше заточен под буквы, поэтому таблица неправильных английских глаголов, которую дали в пятом классе, стала настоящим спасением.

Выучить их оказалось легко: настойчивости и трудолюбия ей всегда было не занимать. Она с выражением повторяла их вслух, словно стихи, расхаживая дома перед мамой, затем уверенно отвечала в школе у доски, а потом нередко вспоминала их вместо таблицы умножения и проговаривала шепотом, если сильно волновалась.

Когда пальцы впивались в чужое лицо, закрывая рот, чтобы оттуда не вырвалось ни звука, она все еще надеялась, что сумеет успокоиться.

— Bite. Bit. Bitten. (кусать)

Зубы промахивались и щелкали в пустоте, потому что тело в ужасе металось в смертельных объятиях и стремилось вырваться.

— Catch. Caught. Caught. (ловить)

Она скрежетала зубами, как будто это могло помочь затупить острые клыки, но этим лишь царапала себя и сглатывала собственную кровь. Она была на вкус омерзительной и лишь сильнее раззадоривала.

— Cut. Cut. Cut. (резать)

Голод был нестерпимым.

В конце концов, она видела этот сон так много раз и прекрасно знала, что произойдет, сколько бы ни шептала себе под нос дурацкие неправильные глаголы.

— Drink. Drank. Drunk. (пить)

Она вдавила голову жертвы в сырую землю и, дернув руку вверх, в клочья разодрала шерстяную ткань, сковывающую белеющие в темноте запястья.

— Hurt. Hurt. Hurt. (причинять боль)

От первого слишком жадного глотка она чуть не захлебнулась. Теплая кровь хлынула в иссушенное жаждой горло — и разум тут же слегка прояснился. Вот что ее успокаивало — куда уж там теперь неправильным глаголам!

Она почувствовала, что жертва в руках дернулась, перестала скулить и обмякла.

Хорошо.

Детали этого сна она помнила четко и ясно.

Темный переулок. Кирпичное здание с зияющими проемами выбитых окон. Бесполезные неправильные глаголы. Жертва — молодая девушка. Кровь — черная в темноте, невкусная — на языке, но долгожданная — внутри.

Одежда на ней была та же, что и в тот злополучный день, изменивший ее жизнь до неузнаваемости: нарядная белая блузка с маминой брошкой — янтарным жуком — и длинная светлая юбка, а также тонкие телесные колготки и черные туфли на низком каблуке.

После содеянного она всегда смотрела не на неподвижное тело перед собой, а на себя. На темные разводы на задравшейся до бедер юбке. На пятна на колготках. Они пачкались на коленях в земле и рвались: вверх по тонкому капрону ползли стрелки.

Она смотрела на себя и каждый раз отказывалась верить в то, что смогла так сильно замарать кровью и грязью и свой наряд, и свою душу, поддавшись голоду.

Чудовище.

Она опустила глаза и увидела под полами светлого расстегнутого пальто подол голубого платья. Она вытаскивала его из шкафа редко. Потому что красивое и только для праздников. В последний раз она надевала его на свой выпускной, а в декабре собиралась пойти в нем на свадьбу подружки.

Подол был чистым и в темноте светлел так же, как и кожа обескровленной девушки. А крови-то на нем и ни следа. Три темных пятнышка по краю почти не считались.

Как ей удалось сделать все аккуратно?..

Коленям вдруг стало очень холодно. Колготки были целы, но промокли. Вместо туфель — высокие сапоги. Земля под ногами покрылась тонкой изморосью.

Снег?

Как же так?..

Она отпрянула от тела и быстро поднялась, оглядываясь по сторонам.

Губы против воли начали шептать английские слова прежде, чем ее охватил ужас.

— Do. Did. Done. (делать) Feel. Felt. Felt. (чувствовать) Go. Went. Gone. (идти) Learn. Learnt. Learnt. (учить, узнавать) See. Saw. Seen. (видеть)

Темный переулок. Каменное здание. Целые окна. Голубое платье. Снег.

— Think. Thought. Thought. (думать) Understand. Understood. Understood. (понимать)

Сон теперь другой?

Это же… точно сон?..

Или?..

Желтый Москвич начало сильно потряхивать на ухабах дороги, когда водитель, седой улыбчивый дядя Саша, объявил, что через пять минут покажется школа.

На заднем сиденье оттесненная к окну двумя крупными гогочущими парнями сидела вчерашняя студентка Соня Багрякова. Теперь уже Софья Николаевна — учительница английского языка в кстовской школе номер четыре.

Она всю дорогу сидела тихо, сложив ладони на лежавшем на коленях портфеле — новеньком, блестящем, с серебристыми заклепками, которые бросали дрожащих в дороге зайчиков на желто-серую обшивку потолка. Его привез дед из столицы в начале августа. Сказал, что негоже с мамкиным потрепанным ходить, надо бы свой. Портфель был дорогим не только по деньгам, но теперь уже и сердцу, как подарок, поэтому Соня крепко прижимала его к себе и задумчиво поглаживала пальцами прохладную металлическую застежку. Слева от нее шумели незнакомые ребята, которых дядя Саша тоже подвозил сегодня до работы — на завод.

Сентябрьский день выдался не таким погожим, каким виделся в планах и мечтах. Соня с трепетом воображала, как будет щурить глаза от яркого солнца и, уверенно выпрямив спину, зацокает каблучками — не новых, но маминых, очень хорошо сохранившихся — туфель по дорожке, ведущей к школьным воротам, а любопытные ребята будут провожать робкими взглядами свою будущую новую учительницу.

Однако небо было серым и ватным — сквозь облака еле пробивался белый солнечный свет. Было тепло, да и дождя вроде никто не ждал сегодня, но яркость красок от пасмурности поутихла и природа была мрачнее обычного.

По дорожке пройтись тоже не удалось.

Поблагодарив дядю Сашу и махнув рукой вежливо попрощавшимся парням, Соня поспешно выбралась из машины и подняла голову на возвышавшееся через дорогу трехэтажное здание. Так близко! От напускной уверенности к этому моменту почти ничего не осталось.

На подступах к школе Соню тут же подхватила под локоток завуч Любовь Васильевна и повела не к главным воротам, а к калитке с правой стороны, заявив, что новых учителей ждет короткое напутствие от директора.

Если с утра все тревоги затмевало предвкушение, то по дороге в учительскую в сопровождении завуча Соня заволновалась уже всерьез. Ей не только предстояло сегодня встретиться с несколькими классами незнакомых детей, ее ведь и коллектив ожидал совсем новый! И везде необходимо было заслужить уважение, показать себя с наилучшей стороны: как взрослого, ответственного и достойного педагога!