— Как будто ничего, — ответил Журавль.

— Что же у тебя так лицо пылает?

— Скорее! В тайгу! Там — лось! — отрывисто заговорил Журавль. В глазах у него загорелся охотничий азарт. И весь он будто горел от нетерпения, даже стоять спокойно не мог.

— Ты что, видел его или след нашёл?

— Да нет.

— Камлал?

— Нет.

— Так кто же тебе сказал про лося?

— Разве ты не чуешь, что он там? — показывая в сторону болота, которое начиналось недалеко за кромкой леса, тихо сказал Журавль, удивляясь, что Великий шаман не предчувствует добычу. Теперь лось спасёт людей от голода. Рыба ещё не ловится, все припасы съедены… И звери куда-то ушли…

— Зажмурь глаза и слушай! — почти приказал юноша.

Журавль был худ. Впалые глаза его горели шальным огнём. Голодная весна делала своё дело. Юноша был крайне истощён. Якса зажмурил глаза и притворился, что слушает.

— Слышишь, чуешь, где лось? — допытывался Журавль.

— Нет, — честно признался Якса.

— А я слышу!

— Да где ты слышишь?

— Да тут, в сердце! — всплеснув руками, воскликнул Журавль. — Пойдём. Возьмём ружьё. Я чую! Лось там!..

Когда они вдвоём вышли из чащи к болоту, то действительно увидели лося. Лось стоял у мыска, вдававшегося в белое безмолвие болота, и, высоко вскинув голову, тянулся к голой ветке осины.

Была гололедица. Весенняя гололедица — удобное время для охоты. Охотнику достаточно напасть на свежий след дикого оленя или лося — и они уже не уйдут. Лось не может долго бежать по обледеневшему, проваливающемуся снегу. Тяжело бежать, когда снег глубок, больно ногам: твёрдая кора наледи режет в кровь ноги. А если лось ещё увидел на себе следы крови, он в оцепенении совсем останавливается, тогда его можно бить в упор.

Не стоило большого труда в тот день пристрелить лося. Ликовала вся деревня. Голод на несколько дней отступил… Но Якса был до крайности удивлён прозорливостью своего ученика.

«Он душой слышит, — подумал старик, — предчувствует».

Якса немало был наслышан про некоторых манси, которые так сумели воспитать в себе охотничий инстинкт — чувство встречи со зверем, что даже могли сказать наперёд, какого зверя убьют, кого увидят, какая неожиданность охотника ждёт на пути.

Предчувствовал многое сам Якса. Но шаману казалось, что тут помогает гадание, общение с духами. Подталкиваемый предчувствием, Якса брал нож или топор. Устанавливал нож на острие топора таким образом, что нож приходил в равновесие, и, судя по тому, в какую сторону поворачивался его кончик, Якса решал, куда нужно идти на охоту.

— Лишь шаманам всё открыто, — любил повторять Якса, — лишь шаманы всё видят, предчувствуют, беседуют с богами. Боги помогают им переносить даже тяжёлые вещи через громадные расстояния. Но разве ты, Журавль, шаман?.. — Так он обращался к юноше, подзадоривая его, обостряя восприятие юноши и тем самым готовя его в свои преемники. Шаман немалого достиг: научил Ювана игре на многострунном мансийском журавле, пел мальчику ночами длинные былины про богатырские давние дела таёжного народа.

Якса видел в Журавле талантливого ученика, будущего большого шамана. Но разразилась революция. Могучие события революции разделили ученика и учителя: по-разному побежали ручьи их дорог.

Однажды, когда уже затихала гражданская война, приехал из района представитель Советской власти. Он призывал молодёжь учиться. В районном центре открылись рыбацкие курсы. На этих курсах готовили специалистов по рыбному делу — башлыков. Как связать невод, в какой местности хорошо ловится рыба, время промысла — всё должен был знать башлык. В этом ничего дурного не увидел Якса для молодого шамана. Ведь шаман всё должен уметь. И потому Якса не воспротивился его желанию. К тому же ученик уезжал в райцентр всего на два месяца.

Юван Няркусь успешно окончил курсы, получил удостоверение помощника башлыка. В то же время при райкоме комсомола была организована рыболовецкая бригада. Вместо поездки домой Ювану Няркусю предложили быть помощником башлыка в комсомольской бригаде. Всё лето прорыбачили. Агитировали Журавля вступить в комсомол. Но он не согласился. Когда же закончился рыболовный сезон, были организованы двухгодичные курсы начального образования. Он снова остался учиться.

А ещё через два года из Ленинграда приехал учёный набирать молодёжь в Институт Народов Севера. Среди северян было мало грамотных. А Юван Няркусь уже умел читать и писать.

Райком партии предложил ему ехать учиться. Много хороших слов говорил учёный про Ленинград… Для Журавля районный центр Берёзов и тот казался большим городом. А о Ленинграде он слушал, как о сказочном каменном чуме. Журавль загорелся, поехал. И вот после нескольких лет учёбы в городе Октябрьской революции он возвратился в тайгу, в родной паул. Теперь Журавль был совсем другим…

Старому Яксе он стал непонятен. Старик сидел у костра с опущенной головой и думал. А игрище скальпирования продолжалось. …К связанному Журавлю подошёл князь. Он был одет по-богатырски: и железный шлем, и панцирь, и копьё в руках…

— Если руки твои сильные, если ноги такие крепкие, почему стоишь связанным? — начал князь, сверля ненавидящим взглядом Журавля. — Если ты крылатый, многоголосый Журавль, если вправду ты чародей слова, почему не можешь улететь, как шаман? Где твои крылья?

— Посмотрим, как ты будешь петь — камлать свои красные песни, когда снимем кожу с твоей косматой башки, — процедил сквозь зубы Осьмар Васька.

— Приготовиться к скальпированию! — скомандовал своим людям Железная Шапка.

Сверкнуло лезвие ножа в руках Осьмар Васьки.

— Слушайте меня! — крикнул тогда Якса, выходя с бубном на круг. Над головами людей будто лопнуло небо. Зазвенела тайга колокольчиками, жестянками, побрякушками дрожащего бубна. Люди вытянули шеи.

Солнце уже скатилось за зубчатые вершины елей. Последние лучи его играли на кровавом снегу. А красные от зари кедры, кажется, о чём-то тихо шептались…

— Ладно! — сказал тихо Якса. — Может, Журавль и достоин наказания. Но вы хотите судить Журавля, не выслушав его. Вы раскричались, как дети в глупой ссоре. И хотите карать смертью!.. Смерть вас всех караулит…

И, подойдя к Осьмар Ваське, который размахивал ножом, Якса продолжал нараспев:

Потом Якса обратился к людям:

— Если у вас не померк ещё разум, — остановите его. О Осьмар Васька, день и ночь державший во рту кусок жирного мяса, с руками всегда окровавленными, зачем ты поднял руку на молодого Журавля? Снять голову легко — смысл жизни понять труднее. В мире что-то происходит. Опустите ножи…

— Старец, ты стал хуже бабы. И дела свои справляешь плохо, как и твои немощные боги! — наступая теперь уже на Яксу, тараторил Осьмар Васька.

И, подскочив вплотную к старику, Осьмар Васька плюнул ему прямо в лицо… Казалось, зашатались в глазах у людей вершины багровых деревьев, по дремучей тайге прокатился дикий хохот, заскрипел кроваво-красный снег…

Толпа пришла в смятение. Загикала, заухала. Этот наглый плевок вывел людей из оцепенения. Быстрее, чем раненая рысь, бросился вперёд Сас и охотничьим ножом в одно мгновение рассёк тынзян — гладкую кожаную верёвку, которой был связан Журавль.

— Защищайся! — выкрикнул Сас, подавая Журавлю многострунный инструмент. Затем, обернувшись к толпе, окинув всех спокойным взглядом, сказал:

— Люди! Вы видите, какое злодейство затеял Осьмар Васька…

Сас что-то ещё хотел сказать. Но Осьмар Васька сбил его с ног… А Журавль ударил по струнам и запел песню коммунистов, переложенную им на мансийский язык. В его устах песня звучала как гимн борьбы. И люди будто проснулись… Толпа разделилась на два лагеря. Несколько человек, вооружившись копьями, начали состязание. Они, как древние воины, тяжело наступали друг на друга, нанося и отбивая удары, крича исступлёнными голосами.