Стойбище вдруг превратилось в дикий бивуак — купец Иван поставил посреди стойбища бочонок с «огненной водой».

Сначала он поднёс стакан старикам. При этом лез целоваться и говорил:

— Здравствуй, брат. Слава богу, что свиделись.

Со стаканчика «огненной воды» старики повеселели, приосанились. Начали подходить парни, женщины, девушки. Всех угостил Налимий Хвост, никого не обидел.

Между тем на нартах был уже разложен товар купца. Кругом краснели ситцевые платки, рубахи, платья, коробочки с медными серьгами, стеклянные бусы, пачки листового табаку, разрисованная красками деревянная и жестяная посуда, ножи, топоры…

Все бросились к товарам, явившимся как по волшебству.

— Бог на помощь, друг, кончай работу! — продолжая угощать, кричал купец Иван. — Пора отдохнуть, братцы, надо повеселиться, потешиться!.. Много зверья добыли? Хватит ли соболей-белок на весь мой товар?

Люди кинулись к своим чумам, тащили кто лисицу, кто белку, кто росомаху или рысь, а кто и самого соболя, а то и выдру и бобра…

Налимьему Хвосту только этого и нужно было. Его самогонная водка вдесятеро окупалась этими подарками. Началась торговля. Все женщины, девушки были возбуждены, лица их горели. Они хохотали, взвизгивали, отнимая друг у друга перстеньки, медные колечки, стеклянные бусы, платки и косынки. Они меняли между собой выбранные вещи, шумели, суетились.

Мужчины не удовольствовались угощением щедрого Ивана. Оно только возбудило в них желание выпить ещё и ещё по стаканчику. Они теперь приставали к нему, предлагая лучшую шкурку, красивые камусные кисы, расшитые орнаментом.

Впрочем, Налимий Хвост ничем не гнушался. Брал не только мех, но и грубые оленьи шкуры, мясо…

Не забыл спросить и налимов. Когда-то до революции, странствуя по паулам в зимнее время, он любил лакомиться не только нежной оленьей печёнкой, но и собирал свежих налимов, вывозя из паулов этой нежнейшей рыбы целые возы. Наверно, эта его страсть и дала повод какому-то острослову-манси дать купцу Ивану кличку Налимий Хвост.

Месяц белой рыбой плыл по звёздному небу, освещая горы, вершины деревьев и серебряную поляну, где шла сутолока.

И вот купец Иван, окинув опытным глазом толпившихся вокруг него людей, начал соображать, сколько им нужно выпить ещё, чтобы окончательно потерять разум. Он потребовал чохом соответственное количество мехов. Отдал взамен бочонок самогонки и, бросив презрительный взгляд на хмельных манси, сел в нарты и покатил на Север, в сторону ненецкой тундры, где его ожидал бескрайний простор, где ещё царил не только холод, но и настоящая дикость жизни.

Там, в глухом краю, купец Иван чувствовал себя ещё хозяином. Правда, всюду ему на пятки наступала Советская власть, её магазины.

На следующий день люди опомнились, начали соображать. Один за другим просыпались упившиеся оленеводы, охотники. Многие, очнувшись, долго не могли понять, что с ними произошло и почему они, вместо того, чтобы спать в своих чумах, лежат на снегу. Все чувствовали себя разбитыми. Будто злой дух поколотил их и вынул душу. Многие ругали себя за вчерашнее поведение. Жаль было пропитых, отданных за бесценок шкурок, добытых с таким трудом.

Что же у них оставалось взамен? Стеклянные бусы, медные колечки, блестящие солдатские пуговицы для кос. Гнилое сукно на орнамент да горсть подмоченного пороха с грошовыми пистонами…

Нет, советские работники торговли за шкурки выдавали не только хлеб и соль, но и отличный порох и дробь, ружья и добротный материал для платьев. В Красном чуме не спаивали водкой. Торговали честно.

Как только в стойбище появились люди Красного чума, так сразу же они направились по следу купца Ивана. Его нужно было окончательно ликвидировать.

А ночью отчим продал Саву. Вернее, пропил.

Случилось это так.

Долго смотрел Сава на торговлю купца Ивана, на костры, на ликующих людей, опьяневших от водки, от блеска безделушек. В небе уже зажглись звёзды, начинало играть северное сияние.

— Иди, Сава, спать! — позвала мама, появившаяся внезапно. Она тоже была чуть навеселе. Пошли в чум. Легли спать. Не успел Сава уснуть, как за чумом послышались крики людей. В тот же миг отлетела в сторону от удара ноги шкура у входа. И в чум ввалились двое. Тяжело ступая непослушными ногами, отчим кричал:

— Заходи, заходи, друг Иван! Ты хороший рума, хороший друг! Садись на хорошее место у огня. Почётным гостем будешь.

Налимий Хвост грузно опустился к огню. На брёвнышко сел.

— Почётному гостю — большой стол! Подавай, жена, угощение! — кричал пьяный отчим.

Мама белой куропаткой выпорхнула на улицу. И скоро на столе появилась строганина из печёнки, варёные оленьи языки.

— Видишь, рума! Стол для тебя, самого почётного гостя, хороший. Да «огненной воды» нет у меня. Ты хозяин «огненной воды». Почему ты другу Албину не даёшь больше «огненной воды»? Угости ещё немного!

— А что ты дашь взамен? Чем платить будешь?

— Дай, друг, — быстро пьянея в тепле, умолял отчим. — Я последнего соболя тебе отдал. Шкурок больше у меня нет. Бери чего хочешь. Жену бери. Опозорен я на медвежьем игрище. Лишь «огненная вода» мне вернула веселье.

— Твоей жены мне не на-адо!.. — протянул Налимий Хвост. — Некуда мне её с собой везти.

— А если я тебе дам мальчика? — впившись мутными глазами в Саву, запинаясь, проговорил отчим.

— Мальчика? — обратив внимание на Саву, протянул купец Иван. — А что он умеет делать?

— Научишь чему-нибудь. Будет за тобой бегать, как собака. Всё будет делать.

— В старое время я бы купил. А теперь… Убежит ведь он от меня. Да и Советы не позволят, судить будут.

— Не убежит! А Советам я покажу, как совать нос в чужие дела! Сам пойду с тобой. Пока мальчик не привыкнет к тебе! Собака и то приучается. Дай «огненной воды»!

Налимий Хвост поставил на стол бутылку. Зазвенели кружки. Выпили.

— Вот это ты говоришь дело, — похвалил отчима купец. — Нам теперь люди во как нужны! Скоро война начнётся. Урал — нашу ледяную крепость — надо кому-то защищать! Если серьёзно говоришь, — дам я тебе «огненной воды» хоть бочонок. А ты отдавай мальчика. И сам собирайся в путь-дорогу. Мои люди помогут тебе сложить в нарты чум.

Отчим потянулся к Саве. Испуганная мать прикрыла сына своим телом.

Отчим силой вырвал из её рук Саву, отбросив в угол обессилевшую в борьбе женщину.

— На, бери! — кричал он, подталкивая Саву к Налимьему Хвосту.

Сава рванулся. Хотел бежать. Но резкий удар по голове свалил его… А дальше всё было как во сне.

Он слышал плач мамы, крики отчима, требовавшего скорее собираться, складывать вещи, разбирать чум и грузить всё на нарты…

… Наступало утро. Жена отказывалась ехать с Албином. Каждую минуту кто-нибудь из оленеводов, особенно Сас-Сипаль, мог увидеть, что происходит в семье. Да и слова купца Ивана: «Советы не позволят продать мальчика, судить будут» — теперь, когда он протрезвел, до того напугали Албина, что он оставил жену с двумя детьми у разобранного чума и уехал вслед Налимьему Хвосту.

Кругом были раскиданы старые оленьи шкуры, над головой — холодное небо, огонь в кострище едва вспыхивал, да на ветру и морозе разве он мог согреть потерявшую сознание женщину с двумя маленькими детьми.