Большим лукавым ребенком кажется мне этот немолодой уже буровой мастер. А может быть, от женщины, от матери его детей идет вся его сила, тепло и доброта? Уютно. Этот балок кажется огромным дворцом, где дружно, в лад бьются сердца большой семьи буровиков. Много таких семей приехало на мой Север из Башкирии. Хорошо! Тепло! И мне тепло… Мать…

Руку матери давно я позабыл, нежную и теплую, как пух гусиный, руку. Сердце свое давно я в ветер бросил, давно оно как средь деревьев бьется. И, кажется, оно одеревенело, и, кажется, оно оглохло, онемело, и никогда не услышит ласку, и не расскажет о чьей-то маме сказку.

Белой птицей летает вьюга, белым клювом в окно стучится. А балок, как сердце друга, греет…

«Растущий человек… Разве он ездит по одним и тем же местам, разве плавает по одним и тем же водам?! Остались позади и широкие реки, и высокие горы, топкие болота и дремучая тайга…

Долго ли ехал Мирсуснэхум, коротко ли ехал, видит — озеро. Вода в нем прозрачная, хрустальная… Видно даже, как плавают рыбы. Нельмы, как серебряные луны, важно шевелят плавниками. Осетры, как хрустальные хребты, по дну песчаному идут, задумчивые такие. Видно, говорят о чем-то важном, может быть, о своем будущем по-рыбьи рассуждают. И лишь глупая мелочь пляшет, плещется на поверхности, заливается счастливым смехом…

Смотрит Мирсуснэхум вверх, видит: осина стоит. Ветвей на ней нет, ствол голый. Лишь на самой вершине один лист дрожит. Взял в руки лук и стрелу: «Собью с осины лист. Попаду или нет?»

Натянул тугой лук, и запела стрела. Что сто́ит, умеючи! Полетела стрела, попала в середину листа, пробила его насквозь.

— Оказывается, у меня хорошие руки! Попадется мне зверь — не уйти ему от меня! Убью. Попадется мне рыба — не уйти ей от меня! Убью. Лес на пути встанет — с корнями вырву! Убью. Я человек! Я самый сильный на свете!..

И, наслаждаясь на берегу своей силой и могуществом, он заснул.

Однажды слышит, что кто-то бранится: «Вот тоже человек… Вырастил такие сильные руки, вырастил такие сильные ноги и дает им полную волю. Зачем ты пробил стрелой кусочек моей постели, которая предназначена для сна?!»

— Большой Игрим! — удивился старый охотник, возвратившийся из тайги. — Ой, какой большой стал! Дерево так быстро не растет. Раз ушел — пятьдесят домов было. Колхоз был. Рыбоучасток был. А пришел — сто домов стоит. Экспедиция пришла. Железные деревья посадила, машины привела. Землю сверлит.

Другой раз ушел в лес, много зверей убил. А пришел домой — столько домов стало! Считать не могу. Да еще стучат топоры, строят и строят.

«Кто такие?» — спрашиваю я.

«Это люди СУ, люди конторы бурения, люди Игримгаза, — говорят мне. — Новые люди. А экспедиция ушла».

— У, какой большой Игрим! — вздохнул старик.

«Игрим, наверное, город, — подумаете вы. — Большой, каменный». Нет! Обыкновенный рабочий поселок. «Рубленый», деревянный. Это старику он кажется необыкновенным. Когда он уходил в тайгу, в верховья речки, не было на окраине Игрима этого зеленого городка из вагончиков.

Вагончики зеленые, под цвет кедров. И стоят они рядом, как дома, улицами. Только колеса, видно, не успели снять. Зеленый городок на колесах. Не дорожное ли настроение у людей? Иду в первый вагончик. Две комнатки, две двери. Захожу в левую дверь. Четыре полки, как в обыкновенном вагоне. Две опущены — значит, живут двое. Муж с женой. На стене ковер. На этажерке книги. На окнах цветы.

— Это локсиния. Это тоже локсиния, а то — гортензия, «невеста», — поясняет светловолосая женщина средних лет. — Привезли их из Тюмени. И на Севере надо развести наши южные цветы… Жилья вот пока не хватает. Ничего, поживем в вагончиках…

— Зимой, наверное, холодно будет?

— Будем утеплять. А главное, больше будем топить: у нас ведь отопление.

От зеркала, что стоит на столе, к стене бегут солнечные зайчики. На электроплитке что-то кипит, из приоткрытого платяного шкафа выглядывает рукав костюма.

— Вы не думайте, что мы будем все время так вот жить, — словно в чем-то оправдываясь, говорит женщина. — Скоро дома построим! Новый клуб, гостиницу, магазины, большой детский сад… И новую больницу, и новую среднюю школу построим. Совсем как в городе. Сейчас осенью на улице темно и грязно. Будет в Игриме светло, как в белую ночь, когда возведем мощную электростанцию на газовых дизелях. Вся Сосьва будет в огнях. А вы видели белую ночь? Светище! Красотища!

В городке на колесах — не дорожное настроение. В городке на колесах живут мечтой о будущем Игриме. В городке на колесах своими руками возводят будущее…

А когда-то сказка по земле летела.

«Летел Мирсуснэхум на сказочном коне.

В одном месте конь остановился.

— Что за земля впереди? — спрашивает Мирсуснэхум.

— Не знаю, какая это земля, — отвечает конь.

— Не огонь ли это?

— Не простой огонь, а голубой. Это огонь Куля — злого подземного духа.

— Может быть, когда-нибудь это пламя понадобится людям?

— Но Куль его без борьбы не уступит! — сказал конь. — Надо с ним сейчас что-то сделать, а то людям потом будет труднее…

Слез Мирсуснэхум с коня, пошел навстречу Кулю.

Куль как вдохнет — Мирсуснэхума близко к нему подносит: как выдохнет из себя — его обратно относит.

— В кармане у тебя что-то есть. Вспомни, — шепчет ему конь.

— Подумаю, что у меня есть. Ровно ничего нету.

— Думать надо, думать… Ради будущего сейчас надо думать!

— Есть у меня в кармане шкурка мамонта! — воскликнул Мирсуснэхум.

— Залезь в шкурку мамонта и заберись под мох. Так и иди к злому духу Кулю. У тебя в кармане есть еще ножницы. Выгляни из-под мха и отрежь у Куля нос и оба уха…

Так и сделал Мирсуснэхум. Потом сел на коня и поскакал. А Куль вскочил и кричит вслед:

— Э-эй! Мирсуснэхум, внучек, не уезжай! Я все тебе расскажу. Как пользоваться голубым огнем, научу. Устроил ты мне соболиное гнездо, звериное гнездо, я в нем сгнию. Отрезал ты мне уши, отрезал ты мне нос. Наступит новая эпоха человеческой жизни, и люди найдут это место. Выкачают мой дух, мое голубое пламя! Это моя смерть! Не уезжай, Мирсуснэхум. Остановись. Верни мне нос и уши!

Мирсуснэхум ускакал».

Настала новая эпоха человеческой жизни. И люди нашли то место. Злой Куль покорился.

Но нелегко далась эта победа. На таинственном пути к ней много лишений перетерпели смелые разведчики недр. И голубое пламя уже служит людям. Но с газом надо быть очень осторожным.

Узкая таежная речка Пунга кажется с вертолета тонкой, переплетенной кишкой дикой утки. Кто знал о ней? Лишь охотники-манси по первой осенней пороше заходили сюда. Прозвенит одинокая песня охотника и растает до новой осени.

Зимой снега глубокие, а летом болота топкие. Да и что было искать людям на этих глухих берегах?

Убьешь лося — как донести его до большой реки, до жилья? Ведь кругом озера, их не сосчитать, как и звезды на небе, а болота такие, — кажется, трава, земля, а ступишь — она колышется, шипит, и ты плавно уходишь в тягучую жижу. И прощайся с синим небом, с золотыми лучами солнца! Медведь — и тот тонет.

Настало новое время. Сначала пришли геологи. Они-то и открыли богатства земли, по которой струится тихая таежная Пунга. В недрах притаился голубой огонь. И появились в глухой тайге люди. На топких берегах вырос зеленый городок.

В вагончиках стали жить буровики и строители газопровода Игрим — Серов. Буровики приехали из Башкирии, а строители газопровода из Ленинграда. Застучали топоры строителей. Для пускового минимума на Пунге нужно было построить электростанцию с газовой электротурбиной (электростанция на собственном газе — это впервые в СССР), котельную для обслуживания всех зданий, водозаборную станцию, сооружения канализации, жилые дома, столовые, склады…

В рекордно короткие сроки строители сдали в эксплуатацию самый северный в стране газопровод — Игрим — Серов. Предприятия индустриального Урала давно работают на дешевом топливе с Пунгинского месторождения газа.