Я прошу вас, юных женщин,
Молодых прошу мужчин:
Этот край хребтов и трещин,
Осетровогорбых спин,
Где заря мне взор слепила,
Так любить, как я любила.
А еще, как эти горы,
Я прошу любить узоры,
Те рогатые разводы,
Те крылатые мечты…
Нет красивей этой моды,
Этой древней красоты!
Будут, будут на земле олени! А вот будет ли кто уметь расшивать одежду так тонко, необычно, как северянки?
На Севере извечно шьют верхнюю одежду из оленьих шкур. Мастерицы искусно выделывают из шкур замшу-ровдугу. Подкрашенная ольховой корой, замша приобретает благородный красновато-коричневый тон.
Самый дорогой материал для северных мастериц — оленьи камусы: шкурки с ног оленя. Аккуратно вырезанные полоски золотистого, серебристо-серого или белого цвета и на самом деле очень красивы. И очень прочны: из них шьют зимнюю обувь, рукавицы, сумки, отличающиеся необыкновенным богатством отделки. Орнамент — не бессмысленный рисунок. В орнаменте — окружающий мир, жизнь во всем ее движении и причудливом ритме. Взглянешь пристальней на экзотические линии орнамента — окинешь взглядом тайгу, реку, извилисто плывущую в синюю даль, почувствуешь, словно между окружающим реальным миром и этими изображениями не существует никакой дистанции. Рябь студеной воды, хлопающие крыльями утки, скачущие собаки, плывущий через реку лось, летящие олени, круглые, омытые водой и временем камни… Вот охотник выслеживает зверя. Вот рыбак держит осетра с зубчатой спиной. Вот оленевод ловит арканом оленя…
Орнамент — та же самая книга, читай его — услышишь предания, похожие на эхо, на отзвук былого, преодолевший века… Традиции предков предавать забвению — преступление! Сшитая из оленьих шкур зимняя одежда северянина с причудливым орнаментом часто является подлинным произведением искусства. Природный вкус, чувство прекрасного женщины-северянки выражают в искусном подборе мехов. Одежда, сшитая ими, поражает тонкостью, изяществом и подлинно ювелирным мастерством. Блестящий и упругий белый олений подшейный волос применяется мастерицами для того, чтобы усилить основную гамму цветов на изделиях из ровдуги. Олений волос идет на довольно прочный окаймляющий шов, на еще более плотный настил из широких полос белых геометрических фигур.
Такая отделка выглядит очень красиво на подкрашенном фоне ровдуги, орнаментальные вставки кажутся вычерченными — настолько тонка работа мастериц-северянок. Меховые вещи бывают украшены костью, металлом, ровдужными кистями и кантами, вставками из красного, синего и желтого сукна. Особенно декоративно в сочетании с мехом шитье бисером.
В начале весны в разных районах Крайнего Севера отмечаются национальные праздники, связанные с окончанием зимнего охотничьего сезона, с перегоном оленей на летние пастбища. На праздник люди приезжают целыми семьями в нарядной одежде. В красный, синий, зеленый и желтый цвета расписаны легкие, скользящие нарты. Упряжь расшита бисером, декорирована костяными гравированными пластинами, красными и синими шерстяными кисточками, металлическими бляхами, меховыми помпонами. В центре этого праздника всегда оленьи бега — гонки на оленьих упряжках…
Красочности этого зрелища в значительной степени способствуют расшитые бисером парадные костюмы, унты, пояса с накладными гравированными серебряными пластинами и бляхами, сверкающими на ярком весеннем солнце.
Представьте себе, что в гонках бы участвовали люди в обыкновенной одежде, в магазинных пальто, стеганках и валенках! Потеряли бы оленьи бега всю свою прелесть!..
К сожалению, подобной одежды даже у оленеводов становится все меньше и меньше. Не приведет ли это к исчезновению древней моды, этой бесценной красоты?! Не оттого ль печаль в песне моей тети Акулины?
Словно горная тропинка, словно быстрая река…
Мягкий мех расшит, как спинка юркого бурундука.
Кай-я-йик! Кай-я-йик! Край мой осетровоспинный,
Мой Урал, небесный стул, я умру, кто вид пустынный
Оживит, чтоб не уснул?
Как звезда, сорвусь, растаю. Что останется? Простор!
Нет ему конца и краю. Голубые цепи гор.
Женщин новых поколений я прошу тропой моей
Проводить своих оленей, звезды в синих небесах,
Блеск в глазах, огни селений и узоры на кисах.
Без узора блекнут вещи. Без оленей пропадет
Красота таежных женщин, сникнет северный народ.
Кай-я-йик! Кай-я-йик!
Пусть несутся напрямик
По земле своей олени,
Пусть летят мои слова,
Обгоняя тучек тени,
В даль, нам видную едва!..
Жив народ мой — я жива!
СКАЗКА И ЖИЗНЬ
По мокрой палубе гуляет швабра. Она смывает грязь играючи. Хозяин ее, видно, человек серьезный. Пухлые, почти еще детские губы чуть надуты. Глаза смотрят строго. А красная повязка на левой руке говорит, что на вахте стоит учащийся речного училища. Ему шестнадцать лет, и звать его Виктор.
Гуляет швабра по палубе. Строго, по-хозяйски смотрят в речную даль глаза. О чем он думает, о чем он мечтает? Впрочем, догадаться не трудно: кто из мальчишек, выросших на Оби, не мечтал стоять на капитанском мостике?
Май. Уже светлеют ночи. Уже поют забереги. И лед в реке синеет. И утки летят. И над деревеньками, что редкими стаями расселись по берегам полноводной Оби, растет ожидание… Ожидание чего-то светлого, нового.
И вот наконец трогается казавшийся вечным лед. На Оби — треск, на Оби — стон, на Оби — гром. Словно дерутся осенние лоси, сказал бы охотник. Нет, это не лоси дерутся, это с Севера уходят со стоном и жгучие морозы, и завывающая вьюга, и темные, кажущиеся вечностью ночи.
Льды уходят — вслед за ними плывут белые теплоходы…
Тогда, в годы моего детства плыли пароходы. Они тоже были белыми. Тоже возили счастье на Север. Тогда еще мало было самолетов — пароходы были единственными вестниками нового и светлого. О, как их встречали на Севере!
Если пароход должен быть утром, всю белую ночь не спит деревня. Всю белую ночь пылают костры. И белая ночь становится теплее и, кажется, еще белее. Люди ждут, ждут, ждут. И пароход, услышав зов людей, обязательно приходит. Это, может быть, и «Карл Либкнехт», и «Усиевич», и «Москва», и «Жан Жорес», и даже «Совет». Всех их встречают кострами, песнями, слезами радости.
На всех этих пароходах в разные годы был капитаном Александр Степанович Куликов. И в его руках играла швабра. Был он и матросом, и оператором пристани, и штурманом всех категорий. Был он и корабельным артиллеристом, и командиром боевого судна…
Я помню его с детства. Помню его стоящим на капитанском мостике…
И вот новая встреча… Старые наши любимые пароходы, на которых плыло детство Севера, теперь списаны, на замену им пришли новые, комфортабельные теплоходы. Списываются суда, машины, не списываются люди. Александр Степанович свой богатый опыт передает теперь ученикам. Он — капитан-наставник. Сегодня он на капитанском мостике теплохода «Генерал Карбышев».
Я смотрю на Александра Степановича и думаю: «Удивительный старик!» А вообще-то, все наши старики удивительные: они не могут сидеть без дела! С уходом на пенсию они становятся, кажется, жаднее к жизни, к делу. Переживают вторую молодость. Нам, молодым, есть чему поучиться у наших стариков. Это особенно чувствуешь, когда ты в дороге, когда навстречу тебе летят ветры, наполненные запахом кедра и нефти.
