Рядом со мной стоит смугловатый, седоватый человек — Леонид Миронович Райшев. По национальности он ханты и многое может рассказать об этих местах.
— Вот здесь, где сияет электрическими огнями поселок, когда-то стояло несколько полуразвалившихся дымных избушек…
— А на этой горе стояли идолы, охраняемые самострелами…
— А вон там, далеко, на таежной реке, где сегодня забили фонтаны нефти, начиналась моя гражданская, комсомольская биография: туда мы ездили бороться с кулацко-шаманской бандой. Долго добирались до речки. Не хватило лета… На санях пришлось пробираться. Снег помог!..
— И Николая Тимофеевича я знаю. — И он рассказывает о моем отце. Оказывается, они вместе работали в Березовском районе. Леонид Миронович — секретарем райкома, а мой отец — председателем колхоза. Многое он рассказал об отце, чего я и не знал.
Многое мы не знаем о наших стариках. Об их удивительной героической жизни. Ведь им приходилось работать в труднейших условиях. Взять хотя бы транспорт: во сне не снились им эти белые теплоходы, самолеты, летящие стрижами! Сейчас, когда в наш край большими партиями идут геологи и строители, говорят, что им приходится работать в труднейших условиях. Но я смотрю на Леонида Мироновича Райшева, слушаю его рассказ и думаю, что нашим отцам было намного труднее.
Тихие, скромные люди — наши отцы. Наверно, иногда они смотрят на нас чуть прищуренными глазами и в душе удивляются: мол, вот какие нынче герои пошли! Но обыкновенная жизнь наших отцов полна романтики, тихого героизма…
Вадим Белоглазов, новый капитан теплохода «Генерал Карбышев», — ученик Куликова и мой ровесник. Как ни хорошо быть со стариками — с ровесниками лучше! И, может быть, еще потому, что на одних волнах Оби качалось наше детство. Вадим работал вместе с отцом. Они обслуживали участок пути, чтоб не сели на мель пароходы: ставили бакены.
— А Микуль Шульгин стал поэтом, — говорит Вадим. — Странно! Никогда не думал. Ведь вместе учились…
Сам-то он, конечно, всегда мечтал стать капитаном. И стал.
С папкой в руке к нам подходит миловидная женщина в форме речника. Капитан знакомит нас. Оказывается, это проводница Валентина Иванова.
— Вот с ней-то, — говорит мне капитан, — вам надо поговорить поподробнее. Она у нас и зимой и летом живет на теплоходе.
— Да, я и зимой остаюсь на теплоходе, — подтверждает Валентина Иванова. — Даже закованный льдами наш «Генерал» на боевом посту. Работы хватает! Много писем получаем от школьников-«карбышевцев» страны. В феврале — марте по пять-шесть писем в день пишем в две руки с капитаном. — Она протягивает мне папку с письмами, которая хранится здесь же, в музее теплохода. И я читаю строки, написанные еще неуверенной, ученической рукой:
«Дорогие члены команды теплохода! С каким нетерпением мы ждем от вас ответа…
…Был хороший морозец. Когда нам вручили ваше письмо, оно сразу нас очень согрело. Спасибо!
Мы рады, что переписываемся с такими замечательными людьми! Нам хочется стать такими же, как вы.
…Но в классе у нас есть недостатки. Некоторые ребята получают двойки. Но хуже то, что нас подводят по поведению мальчики, такие, как… Вас очень просим, чтобы комсомольцы теплохода взяли шефство над этими мальчиками. Нам очень хочется встретиться с вами.
С пионерским приветом пионеры 5 класса санаторно-лесной школы г. Омска».
Валя Иванова работает проводницей не первую навигацию. А в отпуск часто отправляется к подшефным. Вот и ее письмо, которое она написала своему капитану из Москвы:
«Свой отпуск проводила в Москве. Была в гостях у пионеров 574-й школы… Елка… Я с ребятами даже пела: «В лесу родилась елочка…»
С Ириной Ефимовной (руководительницей группы пионеров-«карбышевцев» 574-й и 223-й школ г. Москвы) были в гостях у Елены Дмитриевны (дочь Карбышева. — Ю. Ш.). Она нас угощала, благодарила за узорные кисы…»
На теплоходе есть музей славного генерала. Здесь бережно относятся к революционным и героическим традициям. Невозможно без волнения читать письма Елены Дмитриевны — дочери Д. М. Карбышева:
«Спасибо, дорогие, за все! За добрую память о папе, за внимание к маме и к нашим общим юным друзьям-пионерам.
Бесконечно рада вашим успехам. Ведь теперь мы с вами одна семья, и потому ваши радости не могут быть безразличными для нас. Мама с гордостью показывает нам ваши фотографии, газеты, рассказывает про встречу с Вадимом Петровичем (Белоглазовым. — Ю. Ш.). Ну, а ребята, пионеры дружины имени Карбышева, те просто захлебываются от восторга.
Правда, не всегда их успехи бывают такими же блестящими, как у вас. Но я думаю, что общими усилиями мы с вами сумеем внушить, что подводить имя Д. М. Карбышева нельзя. Они уже понимают это. Но дети есть дети, и им труднее добросовестно относиться к своим обязанностям. Но они вас искренне любят и, конечно, будут стараться с чистой совестью отчитываться перед вами о своей работе.
Очень хотелось бы повидать вас всех, и я не теряю этой надежды…
С сердечным приветом
ваша Е. Карбышева».
Пионеры Москвы и Ленинграда, юга и севера страны не только переписываются с коллективом экипажа теплохода, но иногда даже проводят на нем свои каникулы. И видят они удивительные вещи.
Волны за бортом плещутся и плещутся, берега плывут и плывут. День, два, неделю плывут. Седые башни тобольского Кремля и буровые вышки, сияющие глаза каменных домов и одинокие чумы, выглядывающие из немой тишины бесконечной тайги, калданки рыбаков, легкими щепками качающиеся на Оби, и железные караваны судов с нефтью… И река кажется здесь морем, тайга — зеленым океаном без берегов, а тундра, где растут только цветы и лишайник, чудится, уходит в синее небо, в космос…
Я смотрю, как сверкает на солнце весенняя вода. Мне всегда хорошо думается на реке. Помню первую встречу с ней. Не знаю, каким в тот год был ледоход. Помню только, как отец, в первый раз посадив меня в лодку, окропил мою голову ледяной водой.
А вода струилась и искрилась, ходила кругами. Я наклонился к воде и услыхал ее песню. Звонкую и нежную. А глаза мои увидели на ровной глади воды радужные ромбики, квадратики, причудливые узоры, похожие на орнамент на меховой шубе моей мамы.
— А что под водой? — спросил я маму, услышав, как звонко вода стреляет от прикосновения ее цветных весел. — Почему она такая звонкая?
— В воде тоже жизнь. Под ней хрустальные дома стоят. В тех хрустальных домах водяные люди живут. В шуме волн — их песни и сказания. Большая река — большая сказительница. Она все знает и помнит…
Да, Обь как море! Летом, когда здесь играет большая вода, безбрежный плес будто уплывает в высокое небо. В этом свинцово-синем море воды плещутся лишь желтовато-зеленые островки тальника, над которыми носятся стаи уток, гогочут гуси, стонут гагары…
Я смотрю, как вольно
Обь моя играет.
Плещет так раздольно,
Сердце замирает…
* * *
Теплоход причаливает к небольшому селу на невысоком, поросшем кедром и елью берегу Оби.
В это село я приезжаю всегда с особым трепетом. Может, потому, что здесь пробежало мое детство. Часто мне снится один и тот же сон: сверкающая вода, лодка на волнах, утки, снующие в небе крылатыми игрушками, плеск рыб, низкий травянистый берег над журчащими струями, заросли черемухи, узкая тропка к круглолицему озеру…
Кому не хочется пройтись снова по знакомым тропинкам самой сказочной поры жизни? И встретиться с людьми не во сне, а наяву. Правда, иногда хочется их видеть другими, какими они остались в памяти. Но жизнь течет, меняются и люди.
