Вся страна послала своих сынов и дочерей на стройки Севера. Есть на Пунге и городок ленинградцев.
И вот я разговариваю с одним из них, Владимиром Шитиковым. Он электросварщик.
До этого жил в Ленинграде. Работал в Главленинградстрое. Посмотрел кинофильм «Знакомьтесь, Балуев». Так захотелось поехать! Трасса, конечно, нелегкая… Тут и книжная романтика меркнет. Здесь работают только сильные духом. Слабые сбегают. И все же романтика есть!..
Когда работаешь на одном производстве, на одном месте — постигаешь все. Скучно? Может быть, но это не то слово! В общем, человек хочет расти. На новом месте тебя как-то всегда будоражит, входишь в неведомый мир…
— Электросварка — хорошая работа! Всегда с огоньком! — говорит Шитиков. И его глаза сияют, искрятся, словно в них тоже огни сварки. Отблески сварки счастья, найденного в труде…
— Как нравится тайга? Красиво! По субботам и вечерам выезжаем семьями на Сосьву. Семьи делят с нами трудности трассовой жизни. Ничего, привыкнут!
Желание работать на строительстве газопровода зародилось у меня давно. В течение нескольких лет шел к этой цели. Однако еще не достиг того, чего достигли ребята. Варят здорово! Варят спокойно, уверенно, красиво. Например, Юданас Юрий — сварщик из соседней бригады, Зайцев Николай, Колпащиков Толя, Овсеевич Олег…
— Комары, бездорожье, болота — это да! Но не такой уж холодный Север, как расписывают некоторые, — говорит мне Федор Васильевич Тихий — начальник участка строительства газопровода — и поясняет: — Жена Валентина и дочки Наташа и Ирина тоже едут ко мне. Хотят стать настоящими сибирячками…
Таинственная, богом забытая таежная речка стала необычайно популярной. Сюда летят и летят. В аэропорту очереди на Пунгу. Может, потому, что Пунга — самое трудное и пока самое неустроенное место в районе?
Летом — комары. И единственное средство связи — вертолет. Здесь вечно чего-то не хватает.
Весной — половодье. Цветущая черемуха в воде. И сосны в воде. И белые ночи, кажется, плывут по воде. Зимой — белые деревья, и буровые вышки белые, и дома от мороза белые. А звезды большие, яркие.
Вода, комары, бездорожье, мороз… А люди едут и едут на Пунгу. Романтика? И так может быть. Но главное в другом.
С открытием Пунгинского месторождения, которое оказалось крупнее Игримского, к Пунге потянулись изыскатели будущей трассы газопровода. Они шли по тайге, по болотам, через таежные речки. Пятьсот с лишним километров трудного пути от самого северного уральского города Ивделя до Пунги — и ни одной деревни, ни одного человека не встретишь по дороге.
Пунга была путеводной звездой и для тех, кто рубил первую просеку, прокладывал первую лежневку, провел первую машину. А те, кто вырыл первую траншею, уложил первую трубу, разве они забудут ее?
Пунга останется вечной звездой для тех, кто построил газопровод, пройдя сто пятьдесят километров болот, девяносто километров скальных пород, преодолев двести двадцать таежных речек. Остальные из пятисот двадцати пяти километров — дикая тайга. Памятна Пунга строителям. Им пришлось ощутить всю трудность и все то большое счастье, которое выпадает на долю новаторов. Никто в мире на болоте и вечной мерзлоте еще не строил газопровод. А советские люди построили! И газ по трубе идет! Идет!
Что я знаю о Пунге?
Знаю имена первых буровиков, строителей. Я их записал в свою записную книжку тогда, когда в Пунге еще жили в землянках и палатках, рубили первые срубы, строили первые дома, бурили самые первые скважины.
«Геннадий Свечков, Анатолий Решетников. Строители», — записано в моей книжке. Помню, в срубе первого дома, который они клали, было всего еще несколько бревен. Когда я подошел, они присели отдохнуть, и я услышал оживленную беседу на тему: «Кто как поступал в институт и почему не попал».
С думой об учебе жили они в глухой тайге и возводили новую стройку.
Запомнились имена первых буровиков: Строгальщиков Леонид, Назаргалиев Мухтар, Петров Николай.
А Зою Абрамовну Беляеву все знали не только на Пунге и в Игриме. Медицинская сестра, заведующая здравпунктом, она и врач, и общественный деятель.
Что я знаю о Пунге?
Замечательные люди там живут! И трудятся на Пунге, как нигде, — тайга! И любят на Пунге, может быть, сильнее — тайга! Знакомые на Пунге становятся друзьями — тайга!
А теперь рядом с Пунгой вырос новый городок газодобытчиков — Светлый.
И Игрим стал другим.
В любое время года он принимает большие самолеты. А от здания аэропорта бежит бетонная дорожка, бежит до самого нового Игрима, где выросли дома добытчиков газа. Не был я в Игриме чуть больше года, а поселка не узнать. Кинотеатр, школа, комбинат бытового обслуживания, аптека, столовая. Помню, совсем недавно это было лишь запроектировано, об этом только говорили, столько разговоров было!
Газ Севера заработал. Рядом с молодым сосняком выросли двухэтажные жилые дома. Урчат машины. Это в бетонные плиты одеваются улицы. Не будет больше клубиться песок под колесами снующих машин, и вода под ногами чавкать не будет. Праздничным выглядит здание управления Игримгаза. Не только крыша у него шиферная. И стены здания обшиты шифером, будто разрисованы удивительным орнаментом. В железобетон одевается Игрим. Шиферным орнаментом окаймляется Игрим, крылатыми лодками окрылился Игрим, горючим газом славится Игрим!
* * *
«Долго ли ехал Мирсуснэхум, коротко ли ехал, однажды слышит сверху:
— Куда едешь, внучек?
— Землю посмотреть, силу свою попытать.
— Силу не пытай, я тебе работу дам.
— Какую работу?
— Птиц, зверей делать.
— Как же я смогу делать зверей?
— Э, сынок, все узнаешь!..
Поднял Мирсуснэхум с земли два круглых камешка, потер их друг о друга — появилась собачка с внимательными глазами и, виляя пушистым хвостом, побежала за ним. С белой березы сорвал три листочка, свернул их в трубочку, дунул — и появился маленький зверек, лесная мышь. Все вместе идут дальше.
Отломил от кедра веточку, обстругал ее наподобие зверька — прыгнул пушистый соболь. Тоже за ним пошел.
Увидел корягу с обсохшими ветвями, подтолкнул ее — и по лесу зашагал олень с ветвистыми рогами. Так, идя по дороге, делает все новых и новых зверей. Куда клонится голова — туда и идет. Куда Мирсуснэхум идет, туда и звери бегут.
Долго ли шли, коротко ли шли, Мирсуснэхум говорит своим зверям:
— Сейчас разойдемся! Ты, собака, иди ищи человека. А ты, мышь, ступай, может, где найдешь кучу сухой травы, там себе сделаешь гнездо… А ты на берег реки беги, — говорит он лисице. — Увидишь мышь — убивай! Будешь убийцей мышей… А ты, соболь, в лес скачи… А ты, олень, будешь возить людей на охоту…
Звери разбежались по тайге».
С тех пор много стало в лесах Югры соболей, белок, горностаев, выдр, росомах, лис, медведей…
Даже речной бобер есть в мансийской тайге. Он так же, как тысячу лет назад, острыми зубами валит столетние сосны, строит плотины, любуется озером, которое создал своим бобровым мастерством.
Говорят: по всей великой Азии бобер почти исчез. Каким чудом сохранился он в мансийской тайге?
Может, так наказал сам Мирсуснэхум? Настанет новый век. О Мирсуснэхуме уже никто не вспомнит. А разучится ли бобер быть мастером? Не замолкнет ли охотничья песня? А может, она по-новому зазвучит?
* * *
Два соболя, два зверя, как ни стараются обогнать друг друга, никак не обгонят. (Лыжи)
Засверкали над Сосьвой яркие, как спелая морошка, звезды — рыбаки знают: рабочий класс работает. Загорелись веселые огни в домах Игрима — колхозники знают: этот свет умеет зажигать рабочий класс.
— Я рабочий! — резко скажет сухощавый, среднего роста манси. — Правильное мое имя — электрик.
Его узкое, почти черное лицо в морщинках. И руки у него черные, маслянистые: Вася работает на электростанции, в газопромысловом управлении.
