В попытке сосредоточить свой разум он вообразил костер, и когда приходили мысли, бросал их туда, чтобы сжечь. Потребовалась вся его сосредоточенность, просто чтобы делать это и осязать свое дыхание, и все равно он терпел неудачу снова, и снова, и снова, хотя через несколько минут стало полегче и он ощутил, как его плечи и конечности расслабились.

– Очень хорошо, – услышал он голос Андо, – но не усни. Ты хочешь быть спокойным, да, но ты должен осознавать и бодрствовать. – Кейл, слишком занятый тем, что пресекал свой суетливый ум огнем, сомневался, что уснет, однако понял. Он не знал, как долго просидел там, чувствуя свое дыхание, разрушая свои мысли, с бисеринками пота на лбу от досады, что ему никак не удается просто обуздать собственный разум. Когда он наконец открыл глаза, солнце почти зашло, а мальчик – Андо – все еще терпеливо сидел, полуприкрыв веки. Но распахнул их полностью одновременно с Кейлом.

– Ты справился… очень хорошо для первой попытки.

– Мне достался хороший учитель. – Кейл улыбнулся, и они вместе поклонились. Он вдохнул и понял, что впервые в своей жизни осознал привлекательность религии. Впервые, пусть и ненадолго, испытал умиротворение с тех пор, как себя помнил. Но он очень устал. Мысль о постели и уединении казалась такой же естественной и необходимой, как дыхание. Он встал, чтобы вернуться в свою келью, не чувствуя порыва объясниться. – Я не прочь вернуться, если ты готов преподать еще один урок.

Андо, казалось, не удивился. Он робко отвел взгляд, словно хотел убежать, но сказал:

– Да, конечно, я… я могу быть здесь почти каждый вечер.

Кейл низко поклонился.

– Учитель, – сказал он на прощанье без тени насмешки, затем, стараясь не шаркать обутыми в сандалии ногами по гладким камням, направился к своему жилищу. Он чувствовал взгляд Андо на своей спине, но это ему не докучало, и он шагал с легким сердцем. Да, я должен отдохнуть, но не сейчас. Он шел без спешки, но не к себе в комнату.

Закончив медитировать, Кейл осознал, что испытание пройдено. Он вежливо постучал второй раз в дверь мастера, то есть учителя Ло, и та сразу же открылась. Монах пару мгновений просто смотрел, прищурив глаза.

– Чего ты хочешь?

Кейл почтительно поклонился:

– Я завершил ваше испытание, мастер.

Тот закатил глаза и поковылял к своим подушкам.

– Закрой дверь, пыль нанесет. – Его тон предполагал, что он готовился услышать чепуху.

Кейл поклонился.

– Этим вечером я сидел с одним из монахов у озера, мастер. Мы беседовали, но то, что мы обсуждали, было не важно. Проблема его одиночества была решена, как и моя, и при этом я ничего не совершил.

Ло наблюдал за ним, сидя неподвижно. Немного погодя Кейл предположил, что должен представить какие-то доказательства, но не хотел называть имя Андо – незачем смущать мальчика возможными допросами.

– Скажи мне, – выражение лица старика было отстраненным, – что ты постиг?

Каким-то образом я знал, что ты спросишь меня об этом, и я готов, сукин ты сын.

– Я постиг, что страдание тела – это зачастую страдание ума. Меня тревожит не голод, а голова, забитая бесполезными мыслями. И одиночество. Я знаю, что этой ночью буду спать хорошо.

Ло снова помолчал, затем глубже зарылся в подушки.

– Очень хорошо. – Он ухмыльнулся, обнажив беззубые красные десны во всем их ужасе. – Может, я все-таки не проведу свой последний день на этой земле в роли твоего мастера. А теперь оставь меня в покое и иди поешь, увидимся утром.

– Да, мастер. – Кейл поклонился, задержавшись у двери. – Или «Учитель»? – Он закрыл ее, не дожидаясь ответа.

Вернувшись в зал, он объедался рыбой и рисом, фруктами и бобами, пока его желудок не пригрозил исторгнуть все это обратно. В своей келье он растянулся на кровати, но, тут же пожалев об этом, отодвинулся, примостившись у стены, и снова попытался очистить свой ум. Кейл сосредоточился на дыхании. Он оставил глаза полуоткрытыми, как у Андо, и попытался чувствовать, слышать и обонять всё в своей комнате, одновременно изолируя свои мысли. Здесь, когда внимание ни на что не отвлекалось и не досаждали посторонние звуки, это казалось легче, но способность видеть усложняла задачу – его глаза взяли верх над другими чувствами, даже над разумом, и он попытался вообразить себе жизнь в слепоте.

Пока он сверлил взглядом каменные стены, они стали такими же истинными и несущественными, как его голод или жесткость его койки. Невидимый огонь в его сознании стал таким же реальным, как и вещи в его зрении, и он сжег свои мысли и улегся в постель с глубоким чувством удовлетворения и свершения, хотя он ничего не сделал. Он улыбнулся, подумав об испытании.

Я понимаю, гнусный старый беззубый зануда, но почему ты просто не показал мне сразу, как медитировать?

Он бросил в свой костер и это чувство, и покой пришел сразу же, когда оно сгорело, как хворост, и улетучилось пеплом.

Утром он услышал, как монах возится с дверью, поэтому поднялся и стал ждать.

– Ох. – Ло остановился, просунув в дверь только свою лысую пятнистую голову.

– Мастер. – Кейл почтительно поклонился.

Старик прочистил горло.

– «Учитель» сойдет – а теперь следуй за мной.

Кейл подчинился, сумев сдержать улыбку, и они вдвоем прошли в маленькую, застеленную циновками комнату на верхнем уровне. Балкон в форме полумесяца выходил на озеро, а каждый клочок пространства на стенах от пола до потолка покрывали начертанные темными выцветшими чернилами символы, которые Кейлу не удалось прочесть. В центре комнаты сидел, скрестив ноги, монах средних лет. Он поклонился, когда они приблизились, на что Кейл ответил тем же, и даже мастер Ло кивнул.

– Это Тамо. Он покажет тебе сорок девять чингов – упражнений для костей, мышц и тканей. Когда ты выполнишь их к его удовлетворению, мы поговорим снова.

Кейл знал, что ему следует просто держать рот на замке, но испытал замешательство.

– Я думал, сегодняшние испытания будут ментальными, Учитель.

Мастер Ло закатил глаза.

– Как только ты попробуешь точно запомнить все сорок девять «чингов», тогда сможешь решить, что это за испытание.

Верно. Глупец.

– И мне нельзя есть, пока я не сделаю это, я знаю. – Кейл поклонился. – Спасибо, Учитель. – Он удержался от вздоха, и Ло ушел, не сказав ни слова.

Тамо мгновенно встал и широко расставил конечности в какой-то танцевальной позе. Мужик выглядел как будто знакомо, но времени на раздумья не было: Кейл сосредоточил все внимание на том, чтобы повторять его шаги. Двигался тот мучительно медленно, почти осторожно, как будто избегал битого стекла. Его руки взмахивали или вытягивались, в то время как ноги сгибались, и Кейл тогда лишь замечал, что одно упражнение кончилось, а другое началось, когда Тамо стоял неподвижно. В такие моменты он полностью замирал и ждал, а Кейл пытался повторить предыдущее движение. После Тамо начинал снова. И снова. И когда Кейл наконец выполнял его правильно – или, возможно, Тамо сдавался – они молча переходили к следующему.

Казалось, это длилось вечно. Каждый «чинг» был не отдельной позой или шагом, а серией, которые как будто становились все более сложными. Одни напоминали танец, другие – растяжку или гимнастику, и при любом раскладе Тамо двигался грациозно, как птица в полете. Казалось, он мог держать ноги согнутыми в коленях бесконечно долго: ни дрожи в мышцах, ни пота на лбу.

Напротив, из-за голода и этих неловких движений тело Кейла ощущало себя так, будто миновал целый день. Юноша давно потерял счет паузам, но решил, что вряд ли справился более чем наполовину.

Кейл отчаянно старался медитировать на ходу. Старался заглушить изнурение и перестал пытаться вспомнить предыдущие движения, сосредоточившись только на выполнении текущего. Ум говорил ему: «Еще одно, еще одно», как будто он греб веслом по волнам или плескал руками в море. Раз или два он позволил себе неблагодарные мысли о старом Ло, но всегда возвращался умом обратно к чингам.