Плевок ему в лицо казался законным вариантом, но Кейл стиснул зубы, чтобы удержать язык и слюну.

– Вы говорили, что расскажете мне, что сделали мои отец и брат, чтобы пройти испытания так быстро. – Ему удалось произнести это полувежливым тоном.

– Ах, так и есть. Большинство мальчиков рассматривают каждое испытание как отдельное, возможно, бессмысленное задание, которое нужно выполнить. Но быстро их заканчивают те, кто, как твой отец, понимают цель этих заданий. Вот что ты должен сделать, а иначе никогда не покинешь это место вовремя, чтобы быть отвергнутым твоей Лани.

Секунды растянулись между ними, но Кейл встал и поклонился:

– Я готов к следующему испытанию, мастер. – Старый монах улыбнулся, вероятно сам себе.

– Очень хорошо, – сказал он, – следующее испытание простое. Ты должен решить проблему одного из монахов этого монастыря, и в то же время ты должен решить свою собственную проблему, и ты должен сделать это, ничего не совершив. Пока это не будет сделано, тебе не разрешается есть.

С этими словами он развернулся и заковылял прочь, явно не заинтересованный в вопросах, а Кейл сидел на влажной постели и лихорадочно соображал.

Остаток дня он провел в отчаянии. Кейл не мог придумать, как решить любую из своих собственных проблем, ничего при этом не совершив, а уж тем более чьи-то еще. Да и в чем именно его проблемы? Я застрял на острове. Я голоден. Я влюблен в девушку, которой не могу обладать. Я далеко от всех моих друзей. Он вздохнул. Я не такой, как все мои братья, а мой отец не ценит меня и не доверяет мне. У меня нет цели, и я вообще не знаю, что делать с моей жизнью.

Он даже не знал, те ли это проблемы, с которыми он должен разбираться. И как, черт возьми, ничегонеделанье решало хоть одну из них?

В конце концов он понял, что смерть от голода решит их, и это также решит проблему мастера Ло. Из всего, что мог придумать Кейл, это было буквально единственное разумное объяснение, хотя он никогда не слышал, чтобы в монастыре умирали мальчики, и не мог понять, каким образом смерть стала бы решением. Если только они не спасут меня ближе к концу или вроде того.

Но ему велели понять испытания. Какой смысл морить себя голодом? Чтобы узнать, что иногда ничегонеделанье более эффективно, чем все остальное? Замечательно. Чтобы научиться сдаваться? «Уроков» здесь может быть сколько угодно.

А еще он понял: гибель от голода может быть слишком медленной. Даже если его и спасут, могут потребоваться недели, чтобы оказаться у ног смерти. Если только я не прекращу пить воду. Что казалось довольно мрачной, но разумной перспективой, если это правда. И поскольку ничего иного Кейл не придумал, то решил подстраховаться и перестал пить после полудня.

Он провел день в своей комнате, размышляя, но когда солнце начало клониться к закату, вышел на прогулку, просто наблюдая, как монахи и местные жители проводят дни и вечера на прекрасном фоне острова. Это само по себе расслабляло – роскошь, доступная ему, и теперь Кейл регулярно применял совет Тхетмы «ешь, когда можешь есть» к жизни в целом. Когда ты видишь пейзаж – созерцай его.

Живот Кейла болел, конечности ослабли, но хотя голову донимала мигрень и давила на глаза, он улыбался и кланялся всем, мимо кого проходил, и они по большей части отвечали тем же. Он решил окунуть ноги в теплое озеро и обнаружил, что эта же идея посетила юного монаха, свесившего маленькие коричневые ступни с шаткого рыбацкого причала. Кейл сел прямо рядом с ним и ухмыльнулся, с легким стоном снял сандалии и окунул ноги в воду. Тепло сразу же успокоило его ломоту, растекаясь по голеням и талии вверх к позвоночнику, и он затрепетал от удовольствия.

Мальчик был не старше двенадцати, очень худой, но высокий, со странно бледной, плохой кожей, и он робко отвел взгляд. Кейл чуть было не спросил его имя, но потом вспомнил: – Как мне тебя звать?

После тихой паники мальчик сказал:

– Андо, сэр. Как мне звать вас? – Его голос надломился, и он покрутил руками.

Я знал, что эти долбаные монахи понимают мою речь.

– Зови меня Кейл. – Он склонил голову, и мальчик ответил на этот жест. – Не возражаешь, если я посижу с тобой, Андо? Это отличное местечко. – Мальчик улыбнулся и встряхнул головой, но выглядел чрезвычайно неловко.

– Это мой четвертый день, – сказал Кейл, – и, кроме моего мастера, ты первый человек, с которым я по-настоящему говорю.

Мальчик кивнул, затем хихикнул.

– Мастер? Ты хочешь сказать «учитель»? Думаю, ты используешь неверное слово. – Кейл вспомнил, как рассмешил курящих монахов, когда спросил, где мастер Ло. Очевидно, старик немного подшучивал. Шесть месяцев назад принц, возможно, испытал бы смущение.

– Мой учитель мудак, – сказал он смеясь, и мальчик в шоке поднес ладонь ко рту, но затем присоединился.

У него приятный смех, подумал Кейл, но он так застенчив, что смеется приглушенно. Ему стало любопытно узнать о мальчике – как долго он тут живет? Почему он учится на монаха? Но видя его робость, Кейл понимал: тот не хочет говорить о себе и сделает это лишь из-за любопытства и заинтересованности Кейла, а не из одолжения.

– Можно ли тебе говорить со мной? Есть ли какие-то правила или что-то такое, о чем стоит волноваться?

– Нет, – ответил Андо, – никаких правил, в смысле. – Но он не выглядел удивленным вопросом и, пожав плечами, сказал: – Люди Бато… не особо привечают иноземцев.

Кейл кивнул, уверенный, что это правда, хотя всегда поражался тому, как жители каждого острова считают всех остальных островитян иноземцами невзирая на то, что они так близки почти во всех отношениях. Начиная с географии и заканчивая языком, торговлей, этнической принадлежностью и религией, все острова были неразрывно связаны между собой. Все, что нужно, чтобы заставить людей ненавидеть, это немного моря, подумал он с некоторой грустью.

– Могу я спросить тебя кое о чем, и чтобы ты объяснил это мне, как будто я идиот? – Мальчик яростно заморгал, но изобразил нечто среднее между пожатием плеч и кивком. – Какова самая важная идея Пути?

Рот Андо открылся и закрылся, и он покраснел.

– Это… ну. Это хороший вопрос. Это… осознанность, – сказал он наконец и, похоже, удивил сам себя. Кейл не привык, чтобы двенадцатилетки применяли такие слова, как «осознанность», но держал рот на замке и надеялся, что Андо продолжит.

– Это осознание себя и других. Того, что знаешь… или… пытаешься понять, что все вещи взаимосвязаны. Это зовется Центральной Тропой. Тропой ко всему сущему. – Когда мальчик заговорил, в его глазах разгорелся огонь, но теперь он угас, и Андо снова выглядел смущенным.

Кейл повернулся всем телом и сложил вместе ладони, поклонившись так низко, как только мог сидя.

– Спасибо, Учитель, – сказал он, отчего мальчик порозовел еще ярче. – Я серьезно, Андо. Это была самая понятная вещь, какую мне когда-либо говорил монах. Тебе стоит быть уверенней в себе.

Мальчик кивнул и поклонился в знак благодарности, по-прежнему алый, как закат, его щеки стали еще ярче на фоне бледной кожи. Некоторое время Кейл молчал. Он позволил теплу солнца и озера утолить свой голод, позволяя ветру «унести зло» из его сердца. Мой отец всего лишь человек, и таким же был морсержант Квал, и таков же «мастер» Ло. И никто из них не будет решать, кто я такой.

Он открыл глаза и увидел, что Андо смотрит на него и улыбается.

– Твой учитель показал тебе, как медитировать? – Кейл покачал головой, не вполне понимая, о чем речь. – Закрой глаза, – сказал Андо, – сосредоточься на своем дыхании, но не пытайся им управлять. Просто дыши и чувствуй, как ты дышишь. – Кейл так и сделал. – Старайся чувствовать и слышать все вокруг себя, но не позволяй никаким другим мыслям приходить, а если они приходят, то признай их и отошли подальше. Сосредоточься на своем дыхании.

Нахлынула огромная волна «других мыслей», признанных или нет, разнясь от недавних воспоминаний до заморочек, длившихся годами. Но Кейл постарался оттолкнуть их и сосредоточиться, как ему было сказано. Он почувствовал, как воздух входит в его ноздри и легкие, как покачивается причал под ним, как его ноги касаются гладкой древесины. Он услышал шум ветра, какие-то голоса вдалеке, пронзительные трескучие крики попугаев, нежный плеск волн, и обонял запах соли и глины.