Сила заструилась по ее мышцам, а разум устремился вверх, за пределы подворья, в ночь и в будущее. Она увидела, как мужчины, работавшие или шутившие с ее отцом, плевались за спинами жриц. Увидела безродных мужчин в канавах; мужчин, охраняющих стены; мужчин, преступивших законы Ордена, чтобы спасти свои семьи.

И тогда она постигла красоту и величие филина, а не только лишь жестокость. Она стояла неподвижно и восхищалась изгибами и острыми углами его тела, ужасающей симметрией свирепости и быстроты.

– Я заставлю умолкнуть соловьев, – сказала она небу и улыбнулась, сжимая метлу, обращая взор к древним звездам-богам. – Я заставлю вас всех мной гордиться.

– Она говорит сама с собой!

Одна из ближайших зевак захихикала и разнесла эту весть, и все девчонки защебетали в унисон. Да наплевать, пускай смеются.

– Я не сдамся, – пообещала она небесам – всему множеству райских миров, где никогда не наступала зима и никогда не голодали дети. – Я не забуду, зачем вы меня сберегли.

Некоторые из слушательниц громко смеялись и дразнили ее, но это были всего лишь слова, а слова неспособны почти ни на что.

Вопрос только в том, как, когда и насколько глубок должен быть порез, прежде чем ране удастся зажить, подумала она, представляя кровь и плоть, когда вырывала Носсову язву из своей щеки – и мучительную, нескончаемую боль, что затем последовала. Видимо, любое выздоровление должно начаться со страданий, решила она, страданий настолько жестоких и грубых, что их никогда не забудешь.

Она улыбалась окружающим ее растленным воспитанницам, подбирая разбросанные ими гнилые капустные листья. Ты ведь сама сказала, Табайя, что я превосходная чистильщица.

Улыбка исчезла, когда она подумала о Мише, его братьях и многих таких же мальчиках, которые умерли и никогда не увидят рая. Потому что эти женщины их подвели.

Она подумала о мальчиках, особенно на Юге, без опеки, без любви и защиты истинных жриц, – о совершенно забытых и брошенных на произвол судьбы. Она стиснула зубы от этой дремучести – этого зла. И однажды, пообещала Дала, словно волчица Нанот в ночи, она тоже воздаст им по справедливости.

Соберитесь и ждите снаружи.

Жрица-визитерша с пристальным взором прошествовала по спальне вдоль рядов кроватей, встряхивая длинными ухоженными волосами, как будто непригодность девушек причиняла ей боль. Она накинула свою белую шаль – несомненно, насмехаясь над ними – и вышла из комнаты, стуча ботинками на квадратных каблуках.

Воспитанницы последовали за нею, опустив головы, а замыкала процессию Дала. Она закончила чистить круг и легла, когда взошло солнце, мгновения спустя закрыв глаза и уснув, затем проснулась от голоса рассерженной сестры.

Она не переоделась в парадное платье, не причесалась, не умылась и не заправила постель. Но вскочила и замерла в нерешительности, опустив голову и сложив руки на коленях, в шеренге со всеми остальными. А высокая, красивая жрица Амира молча прошла мимо нее.

– Вы безалаберны, неряшливы и лишены должного руководства. Вы не умеете заботиться о себе, а хотите нести ответственность за других?

Обитательницы подворья – сотня девушек, плюс-минус – выстроились в круг, пристыженно глядя на траву.

Жрица без слов шествовала между ними. Спустя долгую минуту она остановилась и издала вздох, наверняка увидев все, что ей хотелось.

– Как Гальдра победила Имлера?

Девицы молчали.

– Нам не нужны трусихи. Отвечайте мне, кто-нибудь.

Голос Табайи звучал ровно, уверенно, и Дала постаралась не возненавидеть ее:

– В битве, госпожа.

– Гальдра была воином?

– Нет, госпожа.

– Тогда как ей удалось победить величайшего генерала и величайшую армию в мире, ученица?

Голос Табайи стал лишь увереннее:

– С ней была Богиня, госпожа.

Жрица усмехнулась:

– И сколько солдат было у Богини в подчинении, девочка?

Дала, моргая, следила краем глаза. У многих девушек в недоумении отвисла челюсть, когда Табайя слегка порозовела и промолчала.

Амира прошлась по кирпичной дорожке.

– Гальдра победила Имлера с помощью идеи, птенчики. Эта идея заставила собственных бойцов Имлера ополчиться против него. Она сплотила племена, пастухов, торговцев и фермеров – люди пепла обратились против него. Запомните этот урок. Те, кто правит посредством меча, от него и умирают – столь же верно, как восход солнца.

На мгновение Дала задумалась: А как умирают те, кто правят посредством идей?

Жрица подняла морщинистое, но сияющее лицо к солнцу, белая шаль Ордена почти светилась в рассветных лучах.

– У нас нет армии. Только гвардейцы для соблюдения закона. Мы правим этим миром посредством женской власти – Гальдрийской власти – мы правим им посредством слов, знаний, влияния.

Наставница улыбнулась и снова обратилась к ним:

– Ни один вождь не способен восстать против нас, ибо его уничтожат собственные товарищи. Ни одна Северная армия не может противостоять нам, ибо, подобно Имлеру, как минимум половина предаст. А оставшиеся степные пастухи не могут причинить нам вреда, ибо мы едины. – Она пожала плечами. – Верно – совершенство недостижимо, и мужчины всегда будут нарушать закон, но этот мир не видел войны – настоящей, кровопролитной, сотрясающей землю войны – уже тысячу лет. Благодаря нам, мои будущие сестры, благодаря законам и влиянию.

Дала ощутила прилив гордости. Мои будущие сестры. Она ощетинилась при словах «совершенство недостижимо», но такое отношение можно будет изменить. Вероятно, разложение в Ордене укоренилось не так глубоко, как я боялась.

При верном руководстве Орден, быть может, сумеет вознестись выше – достичь большего и снова обрести путь праведности. Обладая временем и знаниями, Дала может продвинуться в его рядах и помочь создать новое будущее, в котором девушки вроде Табайи не имеют никакой власти. Все возможно в этом мире. Гальдра им это доказала. Требуется лишь достаточно времени – и воли.

– Но оказывать влияние, мои цветочки, трудно. Это неопределенно и сложно. В конечном счете, однако, для этого нужно лишь согласие людей. «Зачем» и «как» не столь существенны. Вы должны доказать, что понимаете это, прежде чем вам здесь будут рады. – Жрица поочередно осматривала девушек; ее черты как-то исказились, так что гладкая кожа и симпатичное лицо казались жестче, грубее. – Через месяц я вернусь. В этот день вы все, без распрей, сообщите мне о вашей коллективной иерархии. Вы расположите себя от наибольших к наименьшим, от предводителей к слугам. – Она помолчала. – Нижние двадцать пять провалят инициацию.

Несколько девушек ахнули.

– Им будет разрешено без стыда попытаться в следующем году еще раз, – успокоила Амира, – но на этот год они закончат. Пять лучших девушек выберут любых сестер со всего мира в качестве своих наставниц на два года, и выберут по порядку. Но теперь слушайте меня, гусята, и слушайте внимательно: если хоть одна девушка останется вне этой иерархии, если хоть одна будет жаловаться или не соглашаться со своим местом и выскажется открыто или мне лично, тогда провалите вы все. Уйдете отсюда ни с чем – и не вернетесь.

Жрица обшарила их глазами, тщетно ожидая возражений.

– На этом всё. Если у вас есть вопросы, обратитесь к своим воспитателям. Хвала ее имени.

– Хвала ее имени, – заученно пробубнили некоторые, хотя большинство учениц застыли в молчании.

В том числе Дала. Ее колени дрожали. Нижние двадцать пять? У нее нет шансов. Она уже на дне, на самом дне – это решилось в первый же день. Для остальных провал будет означать возвращение домой к своим семьям, чтобы с нетерпением ждать новой попытки – целый год в реальном мире, чтобы наверняка заключить тайные сделки и повысить свои шансы. А тем временем они будут спать в теплых домах, возле уютных очагов, с полными желудками. Но Дале не дана такая роскошь. Ей придется найти сожителя или умереть с голодухи. У нее нет ни богатства, ни ремесла, ни семьи, а если она будет искать способ просто выжить, ей никогда не светит стать жрицей.