Но когда земля понеслась ему навстречу и он увидел Амита, прислоненного к стене, Кейл вспомнил: есть кое-что еще, что он мог сделать.

Во-первых, он мог спасти своего друга. Затем, пожалуй, он мог вернуться и хоть как-то помочь своему народу; пожалуй, он мог научить кого-то читать или медитировать.

Все его грандиозные амбиции угасли, но чувство правоты от осознания, что он способен помочь хотя бы нескольким людям, было таким же приятным, как ветер в его полете.

Затем он остановился. Его тело расслабилось в воздухе, ноги подогнулись, как будто он уселся в пустоте, руки сами собой нырнули в рукава, пока он усмирял свое дыхание. Его дух воспарил, «окна» разума широко распахнулись, тепло и энергия окружающего мира преисполнились возможностями.

Все это прямо здесь, подумал он, и так было всегда, почему же никто не видит?

Лучники нацелились ему в грудь и выстрелили; оперенные стрелы, крутясь, рассекли воздух, четырехзубые наконечники жаждали плоти. Он позволил энергии воздуха схватить их и сломать. Своим духом он толкнул ее вперед, к мужчинам. Они не должны страдать, решил он, никто не должен. Но их нужно остановить.

Он схватил нити, струящиеся над ними, и потянул; сам ветер устремился к ним, как живое существо. Обеих мужчин расплющило, вдавило в мощеную дорогу, как жуков под ботинком, гораздо сильнее и яростнее, чем намеревался Кейл. От удара взметнулись пыль и обломки, как если бы в пламя брызнули масло. Кейл вздрогнул от эха резкого, словно звук огромного барабана, которое спугнуло птиц и разнеслось по всей башне, отражаясь от стен и нарастая. Как боевой клич, подумал Кейл. Он исходил от меня? От горы? Или это Сам Бог?

Есть правила, напомнил он себе, важные правила, и я не знаю, каковы они.

Какую бы энергию воздуха ни использовал Кейл, она, казалось, погасла – все вокруг него стало холодным внезапно и недвижным, и в тот момент он убедился, что жар и ветер – своего рода сила, которую можно трансформировать. Но они не единственные.

Он оттолкнулся, шаря своими чувствами под землей, извлекая еще больше движения и света. Он выдернул их, чтобы проникнуть внутрь обсерватории, цепляясь новыми нитями за еще живых студентов, отбрасывая их назад, как непрошеные сорняки под солнцем. Он старался действовать мягко, просто чтобы прекратить их драку, но бедолаги, врезаясь в камни и друг в друга, вылетали за ворота, ударяясь о стены и падая разбитыми на мостовую.

Кейл повернулся лицом к наемнику с ножом рядом с Амитом. Душегуб, подумал он, явился убить беспомощного старика?

Кейл раздробил его своим собственным жаром. Он чувствовал, как ломаются кости, скручиваясь и скрежеща и вырываясь наружу в месиве крови, забрызгивая Амита и двух других мужчин. Те от греха подальше развернулись и удрали.

Воздух запотел от дыхания Кейла, и он поежился. Он мягко опустился на землю; все в крови, Асна и Оско высунулись из-за ворот. Амит выглядел как мертвец.

Кейл наклонился к нему, приподнимая его и глядя на стрелу так близко к сердцу старика.

Я могу убивать, подумал он в отчаянии, возможно, я могу исцелять.

Он попытался ощутить энергию, продолжающую течь сквозь тело старика, отыскать нити, которые остановят его угасание и вернут к жизни. Он увидел бесформенные, корчащиеся сгустки тепла и света и заскрежетал зубами, силясь навести хоть какой-то порядок в этом хаосе.

– Не умирай, не сейчас, – велел он упрямому старому лжецу, своему наставнику, своему другу. – Все возможно, – сказал он, зная, что в его словах нет смысла, – просто продолжай дышать, я найду эту нить.

Амит улыбнулся ему, глаза его были влажными от изумления и боли. Затем он посмотрел вдаль, как будто на горизонт, утратив интерес к бренным вещам, и перестал дышать.

Некогда лить слезы, надо действовать.

Кейл чуть не вскочил и не врезал Оско в его глупый рот. Он закрыл глаза Амита и уложил его на землю, гадая, кто приказал его убить и почему или это просто глупый случай. Он стоял на коленях и не испытывал никакого желания вставать.

– Что нам, по-твоему, делать?

– Бежать.

– И куда нам бежать, Оско?

Его друзья обменялись тревожным взглядом, неумело пытаясь это скрыть.

– Что прикажешь нам делать, островитянин?

Глубоко вздохнув, Кейл вспомнил, что они оба только что дрались за его жизнь. Вспомнил, что у всех людей есть собственные замыслы и цели, и в этом нет ничего плохого.

– Я должен помочь моему городу. Мне нужно домой.

Брови мезанита дали понять всем и Богу, что он об этом думает.

– Очевидно. На каждом пути расставят наемных убийц. И даже если у тебя получится, даже с твоими способностями, ты все равно просто человек. Ты должен есть и спать, и тебя можно убить. Это все, что мы знаем.

Кейл поднес ко лбу окровавленную ладонь.

– Просто выложи это, Оско, просто скажи мне, что ты хочешь.

Его тон соответствовал настроению – подобной яду в сердце усталости оттого, что его используют другие, и скорби по другу, слишком всеобъемлющей.

Оско упал на колени, протянул руки и обнял Кейла за плечи, заставив оторвать взгляд от трупа Амита.

– В моей стране, островитянин, есть два вида братьев. Есть братья, делившие молоко своей матери, и есть братья, делившие кровь своих врагов. – Он посмотрел вверх на Асну, затем снова вниз на Кейла. – Теперь вы мои кровные братья. Я хочу, чтоб вы жили.

Его искренний тон застиг Кейла врасплох.

– Да, – сын генерала пожал плечами, – я хочу твоей помощи. Я хочу свободы и справедливости для моего народа и сотню других вещей, но сейчас позволь мне тебя защитить. Позволь моим людям тебя защитить, и они смогут помочь твоему городу, если сумеют. А что будешь делать потом, решать тебе.

Кейл проглотил комок в горле и кивнул.

– Я должен увидеться с Ли-йен. А после можем идти.

Оско дернул головой, словно хотел ею встряхнуть, но остановился.

– Мы пойдем следом. Но не задерживайся. Парни, которых мы оставили в живых, Имперские Убийцы – было бы ошибкой думать, что они «сбежали», и точнее сказать, они «ретировались». Ожидай новой атаки или чего-то еще.

Дух Кейла по-прежнему свободно витал вне тела. Он мог видеть канатоподобные нити энергии, протянувшиеся высоко над горами и свернувшиеся в их недрах как чудовищные змеи. Каким-то образом он мог видеть и чувствовать ее, словно только и ждущую, чтобы откликнуться на его зов, – бесконечную, неизмеримую и безжалостную… Он недоуменно пожал плечами.

Асна и Оско по возможности смыли с себя кровь, затем обвешались небольшим арсеналом награбленного оружия.

Прогулка по Нандзу ощущалась как что-то нереальное. Люди продолжали жить своими жизнями, продавать личи да соломенные шляпы и смеяться, не потревоженные кровью и смертью в шаге от них, разве что несколько обмолвились о «грохоте». Кейл мог думать лишь о том, как огромен мир. Где-то мог быть разрушен город, со всем ужасом и злом, которые этому сопутствуют. А где-то рядом всем было без разницы, пока это не влияло на цену риса.

И в чем твой смысл? Не было никакого смысла. Только прийти к Ли-йен и сказать «прощай», «спасибо», «мне жаль» и «я тебя не забуду». И ничего больше в целом мире.

У нее был выходной, и Кейл протолкался мимо двух удивленных девиц в ее общагу. Он взбежал по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки зараз, пока не остановился у ее двери.

Ли-йен открыла ему, потирая глаза, одетая только в студенческий халат, плотно запахнутый спереди. Такая скромность, подумал Кейл, совсем не свойственна моему народу.

Ему нравились ее яркие платья, но еще больше нравилось видеть Ли-йен без них. Он зашел и поцеловал ее, прижимая к стене.

Они виделись почти каждую ночь с момента нападения на веранде, а может, и с того дня, как он поцеловал ее над святыми книгами Жу. Встречи в целом формальные и пристойные – в основном целомудренные. У них были правила. Ее талия оставалась прикрытой хотя бы одним слоем одежды, как и его тело. Но Кейл не возражал. Ну, разве что иногда, и справедливо сказать, что эти правила были ее, а не их. Но Кейл подчинялся, ведь это значило трогать и целовать ее, держать ее в своих объятиях по ночам, когда он пробирался к ней, и болтать как влюбленные.