Писал Титов и стихи, но очевидно их стеснялся, поскольку сохранились они в только в рукописной тетради, не без юмора названной им «Мои вдохновения и глупости» с посвящением «Моим сыновьям».

Посвящение такое:

Что тут ещё добавишь?

Говорят иногда, что одна из высших форм народного признания – это… забвение. Трудно даже в наши дни найти человека, который бы никогда не слышал «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», «Вдоль по улице метелица метёт» или «На заре ты её не буди». Или «Соловьём залётным». А спроси даже искушённого меломана о том, кто автор музыки, почти гарантированно услышишь: «Музыка народная».

Молдаванин или грек?

Именно такой формы народного признания удостоился Александр Егорович Варламов. Родившийся в Москве в 1801 году Варламов был сыном бывшего конногвардейца, родом то ли молдаванина, то ли грека. Во всяком случае, сам композитор говорил многим, что отец его был родом именно грек. Отец вышел в отставку в чине поручика, и всю жизнь провёл в невеликом чине титулярного советника на статской службе. Сам Варламов преуспел «по формуляру» и того менее – в молодые годы получил чин коллежского регистратора, и до конца дней своих выше так и не поднялся. Что вполне символично: его жизнь, как говорится, совсем не про это.

Александр Егорович Варламов

Из всех творцов русских романсов именно Варламов, как мне кажется, всех больше в раннем детстве и юности напоминал Моцарта. Как Моцарт с самых ранних лет зачарованно внимал звукам клавесина и скрипки, так и Варламов говорил потом, что при звуках скрипки просто терял голову и умолял отца купить ему хоть какой-нибудь инструмент. Отец был небогат, но просьбу сына уважил и с тех пор для юного Варламова не было большей радости, чем подбирать на скрипке услышанные народные песни.

Ансамбль зданий Императорской Певческой капеллы в Санкт-Петербурге

Обратим внимание именно на это. Верди на склоне лет как-то заметил: «Фотографировать действительность, быть может, и хорошо, но самому создавать эту действительность – гораздо, гораздо лучше». Сказано – так на все времена. Не тут ли ключ к пониманию того, почему многие романсы Варламова кажутся именно народными песнями?

А. Е. Варламов «Красный сарафан»

Разумеется, отец, хотя и благоволил музыкальным увлечениям сына, нанимать ему учителей не имел средств, и мальчик самостоятельно, не зная нот, выучился игре не только на скрипке, но и на фортепиано, виолончели и гитаре. Но однажды один из друзей отца, услышав игру и пение юного Саши, настойчиво порекомендовал отправить его в Петербург, где он десяти лет от роду был принят в Придворную певческую капеллу.

Птенец гнезда Бортнянского, или Путь в Гаагу

Капеллой с 1796 года руководил великий русский композитор, великий музыкант Дмитрий Степанович Бортнянский, который сам начинал карьеру в качестве совсем юного певчего. Он очень скоро и по достоинству оценил и вокальные данные, и общую музыкальную одарённость молодого Варламова. В частности, его рано обнаружившиеся педагогические способности.

Позднее Варламов прямо говорил о том, что именно Бортнянскому он был обязан пониманием и тонким знанием вокального искусства. «Случалось… он подойдёт ко мне на репетиции, – вспоминал Варламов, – остановит и скажет: „Вот лучше так спой, душенька!“. И вдруг 70-летний старичок возьмёт фальцетом, и так нежно, с такою душою, что остановишься от удивления».

Возможно, именно Бортнянский немало порадел о том, чтобы вскоре после того, как у Варламова произошла мутация голоса, он был отправлен в зарубежную командировку. Говоря сухим служебным языком, Варламов 13 сентября 1819 года был откомандирован ко двору великой княгини Анны Павловны, которая незадолго до того вышла замуж за наследника голландского престола принца Вильгельма Оранского (нынешний король Нидерландов Виллем Александр – её прапраправнук – Л. К.). Откомандирован в качестве учителя русских певчих при посольской церкви в Гааге, в каковой должности, судя по выданному ему при возвращении четыре года спустя аттестату, немало преуспел. В документе сём говорится:

«По соизволению её императорского высочества государыни великой княгини Анны Павловны, наследной кронпринцессы Нидерландской, дан сей аттестат находящемуся при церкви, состоящей при особе её императорского высочества, певчему 14-го класса чиновнику Александру Варламову в том, что он в знании музыки, искусстве и усердии обучения других певчих нотному пению заслужил совершенную похвалу и одобрение. Гаага ноября 20 дня 1823».

Дмитрий Степанович Бортнянский

Опасаясь атаки лавочников…

Привёз Варламов из Гааги не только аттестат, не только новые знания и умения, но и… жену, Анну Петровну Шматкову, дочь камердинера при том же дворе Анны Павловны. Впоследствии он признавался, что женился, деликатно говоря, несколько сгоряча, что и привело к тому, что семейная жизнь, несмотря на четырёх детей, не заладилась.

В архиве Московской духовной консистории сохранилось датированное летом 1840 года «Дело, начатое по прошению композитора Московских театров Александра Егоровича Варламова, о расторжении брака с женою его Анной Пахомовой из-за её прелюбодеяния». В те годы развод, между прочим, был исключительной редкостью…

Впоследствии Варламов женился ещё раз, на родовитой дворянке Марии Александровне Сатиной. Об этом браке, о том, что за человек был Александр Егорович Варламов, замечательно написала в своих воспоминаниях Авдотья Яковлевна Панаева:

«Я редко встречала супругов, которые так были бы сходны по характеру, оба добрые, готовые всегда помочь нуждающимся, когда у них были деньги. Они не думали о завтрашнем дне, а наслаждались жизнью при всяком удобном случае. Если Варламов получал деньги за уроки или за продажу своего нового романса, то задавал пир горой, а вскоре затем приходил к жене Межевича (известного в те годы журналиста, литературного критика – Л. К.) мрачный, потому что его жена и дети сидят без обеда, лавочники не отпускали более в кредит провизии, требуя уплаты долга.

– Ехали бы домой, сочинили бы романс, продали бы его, вот и будут у вас деньги, – советовала Варламову моя приятельница.

Варламов ударял себя по лбу и просил ее выбрать коротенькие стихи какого-нибудь поэта. С книгой он отправлялся в залу, садился за фортепиано и сочинял музыку. Домой он боялся идти, опасаясь атаки лавочников. Через некоторое время Варламов являлся в комнату, где мы сидели, и пел новый свой романс, уже положенный на ноты. Варламову было тогда лет под 50, голоса у него уже не было никакого, а в молодости, говорили, у него был очень приятный тенор. Варламов торопливо прощался, спеша в музыкальный магазин запродать свой романс. Через три часа муж и жена Варламовы приезжали уже в коляске с корзиной вина и приглашали Межевичей на вечер».