Я согласилась, а сегодня она вернулась.

– Как твой исторический детерминизм? – спросила я.

– Немного лучше, – ответила она. – Вчера я весь день пила чай из листьев малины.

– Хорошо, я по тебе скучала.

– О-о-о. Ты такая сентиментальная.

– Спасибо. На самом деле дел по горло. В магазине было оживленно. Разве вы, молодежь, ничего не знаете о спазмолитиках?

– Эй, если бы я действительно была привержена традиционной культуре, может, я и уединилась бы где-нибудь в лунном домике, почесывая спину длинной палкой, чтобы не осквернить себя.

– Не заставляй меня начинать.

– Ха-ха, – сказала Асема. – Ты знаешь мое мнение на этот счет.

– Как у тебя сложились языковые отношения с твоим стариком? – спросила я.

– Безумно хорошо. Мы с Хэнком разъезжали по общине на гольф-каре, доставляя еду.

Я заметила у нее на запястье нарисованный чернилами контур.

– Как будет на оджибве «татуировка»?

Асема взглянула встревоженно:

– Понятия не имею!

Некоторое время она бормотала о возможных вариантах, а затем написала Хэнку и на мгновение уставилась на телефон.

– Мазинижага’эбии’иган, – сказала она.

– Ужасно длинное слово.

– У оджибве все намного длиннее.

Она бросила на меня многозначительный взгляд, который я проигнорировала. По части татуировок Асема намного опережает Пенстемон. На левом плече у нее вытатуирован ястреб, ныряющий вниз, чтобы догнать голубых ласточек в районе запястья. Она копит деньги, чтобы голубые ласточки взлетали по ее правой руке и кормили птенцов в верхней части плеча. Таким образом, когда она сложит руки, на ней будет изображена история их спасения. Ее длинные каштановые волосы собраны в два детских хвостика над ушами. Она безжалостный критик. Готова осуждать все. Не только книги, но и историю, напыщенность американской политики, местных деятелей, музыку, белых, других индейцев, а также работу магазина. С некоторой надеждой я ожидала, что она упомянет о ежедневном утреннем беспорядке, так как открывала магазин несколько дней назад, но она молчала. Когда я спросила, все ли было на месте, когда она пришла на работу, Асема ответила, что я всегда по вечерам оставляю вещи в полном порядке.

Итак, наш призрак обладал способностью читать график работы персонала, и по какой-то причине я была объектом его внимания.

– Наши шелфтокеры[23] в полном беспорядке, – заметила Асема, убирая книги, которые мы только что получили.

– С ними работала Пен, – отозвалась я.

– Я доделаю.

Хотя Пен – наша самая дотошная сотрудница, Асему всегда раздражает то, как все, по ее мнению, через день катится под откос.

– Плюс нам нужен хороший пылесос, – заявляет Асема. – Меня сводит с ума, что все мухи, оставшиеся с лета, дохнут, а потом зимой из их яиц вылупляются новые, тоже дохнут, и в результате мух становится все больше и больше. Целое скопище.

– Скопище дохлых мух. Я знаю, о чем ты говоришь.

– Нам нужен маленький ручной пылесос, – продолжает Асема. – У нашего магазина проблемы с пылью.

– Меня приводит в восторг, когда такая юная девушка, как ты, говорит о проблемах с пылью!

– О, мама-медведица.

– Не называй меня так!

– Плюс оконные стекла. Мерзость.

Асема побрызгала водой с разведенным в ней уксусом на окна, вытерла их дочиста, а затем принялась за туалет.

– Дерьмо! – услышала я ее голос.

– В буквальном смысле?

– Нет, опять повсюду бумажные полотенца. Кто-то продолжает вытаскивать слишком много полотенец из дозатора, и они разлетаются по всему туалету.

– Подожди.

Я пошла к ней, чтобы помочь. Дешевые бурые бумажные полотенца были разбросаны по полу. Точно так же, как их всегда оставляла Флора – по небрежности или в спешке.

С утратой Флоры мы потеряли и дневной свет. С переходом на зимнее время наш график работы сместился, что всегда меня расстраивает. Утром снова было светло, но темнота наступала в самый приводящий в уныние час. Небо было черным, когда я закрыла магазин в шесть и голодная пошла домой. Запах бульона писту[24] в течение последнего часа просачивался сквозь стены магазина, долетая из соседнего ресторана. Окна в домах, мимо которых я проходила, были похожи на маленькие декорации, освещенные мягким золотым светом. Сначала мы с Поллуксом терпеть не могли проходить мимо светящихся окон в этот час. В детстве мы жили в Миннеаполисе и были вечно голодны. Но теперь переехали в пригород внутри окружной дороги и привыкли заглядывать в окна, наблюдая за маленькими драмами и сценками домашнего уюта. Вот женщина, оживленно жестикулируя, выговаривает что-то ребенку, перегнувшемуся через перила лестницы. Вот мужчина уставился в монитор компьютера. Только что вошедший в комнату мальчик любуется новыми джинсами. Головы сидящих на диванах членов семьи на фоне ярких экранов с движущимися изображениями. Эти маленькие живые картины видны только в этот час – перед тем, как люди лягут спать. Снег еще не выпал, и в городе не по сезону тепло. Проходя по тихим улицам, я испытывала ностальгию, чувство мечтательного беспокойства, переходящего в отчаяние из-за того, что изменение климата слишком легко меняет наш мир и разрушает то, что ценно, нормально. Однако сам факт прогулки по красивой ноябрьской улице в тонком свитере, в котором не замерзнешь, был своего рода заразительным удовольствием.

Наш дом – один из немногих небольших коттеджей, оставшихся на нашей улице. Несколько ветвистых вязов все еще затеняют бульвар, и старомодный дворик густо зарос. На втором этаже есть одна полностью оборудованная ванная комната, а другая примыкает к крошечному кабинету/гостевой спальне за кухней. Мы встроили еще один крошечный туалет под лестницей, чтобы им воспользоваться, нужно согнуться и присесть. Поллукс для него слишком велик. Его дядя-строитель купил этот дом в конце 1990-х, когда рынок жилья упал. Дело в том, что ему хотелось жить рядом с озером. Входная дверь открывается в уютную гостиную, а кухонная зона отделена от нее тяжелым старым столом из красного дерева, купленным на одной из многочисленных распродаж, которые то и дело происходят в округе. У нас даже есть кукольный домик ручной работы – копия одного из пошедших с молотка домов, украшенный двухэтажными колоннами. Наш дом обставлен содержимым близлежащих домов, которые пустеют по мере того, как их жильцы переезжают или умирают. Кресла-качалки, бесконечные застекленные шкафы и резные кровати, диваны и потертые письменные столы. Перенесенные из чужой жизни в нашу, эти предметы мебели напоминают о бывших владельцах то случайной наклейкой с касаткой, то следами собачьих зубов на ножке, то, как мой собственный стол, открыткой с изображением Будды и иллюстрированной инструкцией по искусственному дыханию, приклеенными скотчем к ящику.

Мы с Поллуксом притворялись, что у нас обоих выдался тяжелый день и нам нужно рухнуть на разные стороны дивана. Принимая во внимание сверхъестественное присутствие Флоры, о котором я не могла забыть, расставляя книги по полкам, проверяя инвентарные записи и обзванивая клиентов, можно было не сомневаться, что у меня день выдался действительно напряженный. Но я почти уверена, что с Поллуксом все обстояло иначе. Он был на рыбалке. После смерти матери моего сонного потаватоми с серебряным конским хвостом воспитывала горячо любимая им Ноокомис, бабушка Ноко. Потому что отец мог оставить его одного в квартире на целую неделю. А однажды потерял его в лесу. Потом забыл в торговом центре. Наконец, оставил его с другом, у которого случился сердечный приступ, и он умер, пока Поллукс ползал по его ногам. Ноко взяла Поллукса под опеку, и они переехали в северную Миннесоту. Впоследствии она вышла замуж за индейца-оджибве. Дела у них пошли лучше. Поллукс ходил в обычную среднюю школу, а затем начал карьеру боксера. Как только он бросил бокс, начал работать в полиции племени. Сразу после моего ареста он уволился из полиции и вернулся в Города. Дядя Поллукса взял его в свою строительную компанию, а затем оставил ее вместе с домом ему в наследство. В начале 2008 года, перед самым кризисом, Поллукс продал строительную компанию и два новых дома. На вырученные деньги он купил акции, когда рынок резко упал. Какой индеец играет на фондовой бирже? Однажды я задала ему этот вопрос. Он прямо сказал: «У белого человека беда с мозгами. Я просто пользуюсь своим преимуществом». Акции восстановили прежнюю стоимость и даже превысили ее. Сейчас они приносят скромный доход. Поллукс делает дизайнерскую мебель в гаражной мастерской. На деньги, вырученные от продажи мебели, он покупает принадлежности для своих церемониальных нарядов и украшений из орлиных перьев. А еще он подал заявление и теперь ждет, когда Служба охраны рыбных ресурсов и дикой природы пришлет ему орла. Он прождал птицу большую часть года. Поллукс посещает множество церемоний оджибве в качестве ошкаабеви, то есть помощника. Мы можем – почти – позволить ему разгуливать с ручным барабаном, а мне работать в книжном магазине.