Какая другая женщина могла бы сделать меня таким непостоянным? Могла бы танцевать среди пламени, которое я создаю, с улыбкой на лице? Я был бы дураком, если бы отрицал, что она — это то, что движет моим существованием сейчас. Не власть. Не деньги. Просто она. На столе звонит телефон, и я быстро пересекаю комнату, чтобы ответить на звонок.

— Алло? — я изо всех сил стараюсь сохранить самообладание.

— Ронан, — выдыхает Камилла, от звука её голоса слабость разливается у меня в груди.

— Где ты?

— Я не знаю, — она колеблется. — Они усыпили меня хлороформом в Нью-Йорке, и я очнулась здесь. Честно говоря, я могу быть где угодно.

Моя челюсть напрягается.

— Они заставили тебя истекать кровью?

— Нет, — её голос смягчается.

Небольшое облегчение проходит по моим мышцам.

— Ронан, я… — она делает громкий вдох. — Ты нужен мне. Думаю, они собираются убить меня.

Мои брови хмурятся. Это не похоже на Камиллу, это не та женщина, которая перерезала мне горло, не та женщина, которая высоко держала голову, когда я приставил пистолет к её подбородку. Она бесстрашна…

— Мне так страшно, — её голос звучит слишком страдальчески, слишком театрально.

— Не бойся, маленькая кошечка, — осторожно говорю я, понимая, что нас, скорее всего, слушают. — Смерть тебе идёт, — я постукиваю пальцем по столу. — Я всегда буду помнить, как прекрасно ты выглядела на похоронах президента, когда все те люди были отравлены… — на мгновение воцаряется тишина. — Камилла, ты меня слушаешь? — мой пульс стучит в висках. Мне нужно, чтобы сейчас она была очень внимательна.

— Да. Я здесь, — тихо говорит она.

— Ты выглядела такой красивой, когда всех вокруг тебя отравили. Падали, как мухи. Я был так рад, что ты не пила воду, было бы жаль, если бы ты тоже умерла.

Я слышу, как она слегка втягивает воздух.

— Любой мог бы подумать, что я тебе нравлюсь, Русский.

— Хм.

На линии раздаётся шорох.

— Такие милые, — говорит мужчина с сильным испанским акцентом. — Если хочешь спасти её, будешь здесь завтра в пять часов вечера. Я перешлю тебе адрес. И Русский… — он смеётся. — Я заберу твою жизнь взамен её. Приходи один. Если попытаешься что-нибудь сделать, она умрёт.

Когда я вешаю трубку, телефон сразу же получает сообщение. Я смотрю на адрес на экране и ухмыляюсь. Высокомерие — порок. Часто это фатальная ошибка.

— Борис, — зову я, закуривая сигарету. — Я высылаю тебе адрес, убедись, что все на месте.

— Да, сэр.

Я откидываюсь на спинку стула, улыбаясь как дьявол. Так люблю неизвестность в таких вещах. Я действительно, действительно люблю…

Глава 34

КАМИЛЛА

На следующее утро я просыпаюсь от звука шагов, топающих по коридору. Дверь в спальню распахивается, и мой отец входит внутрь, его широкие плечи почти касаются дверного косяка с обеих сторон.

— Мне нужно знать, Камилла. Ты имеешь к этому какое-нибудь отношение? — он весь ощетинился от напряжения, морщинки вокруг его глаз обозначились сильнее, чем обычно.

Я хмурюсь.

— Имею ли я какое-либо отношение к чему?

Он смотрит на меня ещё мгновение, прежде чем вздохнуть с облегчением.

— Половина мужчин заболела сегодня утром.

Я приподнимаю бровь.

— О?

— Их срочно доставили в больницу. Я вызываю экстренную охрану из-за визита Коула этим вечером, — усмехается он. — Это он, я знаю, что это он.

— Как? Как он вообще мог получить доступ к твоей охране? — спрашиваю я, глядя на него как на сумасшедшего. — Может быть, они просто съели какую-нибудь просроченную еду.

Или воду…

Papi (прим. — Папочка) дал ему адрес комплекса. Это было глупо. Высокомерно.

Он прищуривает на меня глаза, и я смотрю на него в ответ, мы вдвоём проходим эту условную грань между отцом и дочерью, врагом и союзником. Никто из нас на самом деле не знает, в каких мы отношениях, оба жаждем чего-то, что может быть безвозвратно утрачено. И скоро наша преданность будет проверена.

Глава 35

РОНАН

Уже почти стемнело, когда Борис паркует машину. Я смотрю на ограждение из колючей проволоки снаружи, пока по радио звучит «Реквием-Лакримоза» Моцарта. Вокруг слоняется всего горстка охранников, что меня несказанно радует.

— Я сожалею об этом, Борис, — говорю я, протягивая ему сигару. — Но ты, должно быть, знал, когда брался за эту работу, что, скорее всего, умрёшь.

Он берёт сигару и кивает.

— Я сделал это ради своей семьи. Ради денег.

— Всё ещё есть надежда, что ты выберешься оттуда живым, — говорю я.

Я отдаю ему честь, выходя из машины. Приветствующий звук взводимых курков вызывает у меня дрожь возбуждения по спине. Не могу удержаться от улыбки, когда смотрю на нескольких снайперов с ружьями, перегнувшихся через забор, потому что вот он я, Ронан Коул, на пороге мирового господства, и, возможно, женщина поставит меня на колени. Точно так же, как Марк Антоний и Парис, король Людовик. Из всех способов, которыми я представлял себе свою кончину, это никогда не была женщина. И я должен обнаружить в этом поэзию.

Ворота медленно со скрипом отворяются, и оттуда выбегает охранник с оружием наготове. Он хватает меня и молча ведёт мимо нескольких деревьев к большому белому дому, напоминающему что-то из «Унесённых ветром». Старые дома никогда не были надёжными из-за колодезной воды и неисправного фундамента. Я смеюсь над собой, и охранник крепче держит меня, пока мы идём по коридору, украшенному отвратительными изображениями кроликов и цветов. Охранник подталкивает меня пистолетом. Я сдерживаю своё желание убить его прямо здесь.

— Туда, — говорит он, проталкивая меня через дверной проём в официальную гостиную. Там, на одном из кремовых диванов, сидит моя Камилла, элегантно закинув одну ногу на другую. Её глаза встречаются с моими, но что-то здесь не так. Того огня, того вызова, которые с такой готовностью пляшут в её глазах, там нет.

Дверь в дальней стене открывается, и входит мужчина, одетый в костюм и красный галстук, широко улыбаясь.

— Ах, я так рад, что ты пришёл, — говорит он. Его волосы цвета соли с перцем убраны со лба, и, хотя глаза у него холодные, в них сквозит неуверенность в себе. И я не могу его винить.

— Я здесь, — я поднимаю руки вверх, ожидая, подавляя дрожь возбуждения, бурлящую во мне. Не буду врать, мне очень приятно играть роль жертвы. — А теперь отпусти её, — говорю я.

Он медленно подходит к Камилле и проводит костяшками пальцев по её щеке.

— Моя дочь вольна уйти в любое время, — Камилла опускает подбородок на грудь, и моё сердце бешено колотится о рёбра, пока я пытаюсь осознать серьёзность ситуации. — Она очаровательная малышка, не так ли? Она унаследовала это от своей матери.

Мой желудок сжимается сам по себе, когда каждый изумительный момент с тех пор, как я встретил Камиллу, прокручивается в моей голове, как рваная плёнка.

Неужели я был настолько слеп, что попался в её ловушку?

Я делаю шаг к ней, гнев вздымается в моей груди, челюсть напрягается. Я поднимаю руку и наотмашь бью её по лицу, разбивая её идеальную губу. Кровь стекает по её подбородку.

Охранник хватает меня за плечи и ставит на колени, в то время как Всадник кружит вокруг меня, постукивая пальцем по губе.

— Застрели его, — говорит Всадник, забирая у охранника пистолет и вкладывая его ей в руку. — Его отец работал с Кортезом. Его отец помог свергнуть нашу семью, — и вот оно, месть. Он просто хочет отомстить, как это мелочно. Камилла крутит в руках кусок металла, прежде чем встретиться со мной взглядом. По её губе медленно стекает струйка крови, и я сдерживаю стон.

— Да, — произносит она. И, может быть, меня разыграли, может быть, всё это было грандиозным действом, за которое я должен ей аплодировать.

— Ах, маленькая кошечка, ты хорошо сыграла свою роль. Ты трахнула меня так, в прямом смысле, — я ухмыляюсь.

Она опускается передо мной на колени и приставляет холодное дуло пистолета к моему подбородку, заставляя меня откинуть голову.