Потёрла кончик носа, собираясь с мыслями.

— Я об этом думала все последние дни.

— И что решила?

— Что это не имеет значения.

Бедная Лерка аж подавилась.

— Как так?!

— Было бы наивно полагать, что у Андрея к моменту встречи со мной нет никакого бэкграунда.

— Да это понятно, — нетерпеливо махнула рукой Лера, — речь же не об этом…

— Об этом, — твёрдо перебила её, не дав продолжить. — Его прошлое меня не касается…

— Опять ты про ваши «не отношения», — изобразила она пальцами кавычки.

— Да не в этом дело. Просто я тут подумала и решила, какой толк в том, что мы будем выяснять отношения? Или что я буду страдать из-за какой-то там Анечки, вынося ему мозг. Не хочет говорить, значит, не хочет. Нашему договору осталось два месяца. И я… хочу насладиться ими по полной.

Лерка слегка насупилась, явно недовольная моим решением. Причём такое поведение было несвойственно нам обеим. Обычно я переживала из-за всего, видя подвох и знак в каждой закорючке, Крутикова же больше походила на ту стрекозу, что лето пропела и оглянуться не успела.

Теперь же выходило диаметрально наоборот.

— Ну хочешь, я у Серёжи про неё спрошу? — всё никак не унималась подруга.

— Не хочу, — заявила уверенно. — Я тебе вообще в это лезть запрещаю.

— О, — её губы удивлённо округлились. — А что, так можно было?! Если бы я раньше знала…

— То продолжала бы и дальше по своему Литвинову страдать. А я не хочу страдать ни по кому. Я хочу наслаждаться моментом.

Лера пожевала губами и недовольно фыркнула:

— Только не приходи ко мне потом страдать!

Мы обе напряжённо замолчали, думая каждая о своём. Глупо смотрели в разные стороны и делали вид, что ничего не произошло, но обе точно знали, что, скорее всего, так оно и будет: и что я приду, и что страдать буду — тоже.

***

Мужчины вернулись ближе к обеду — без улова, зато потные, грязные и слегка навеселе.

— Клёва не было, —в извиняющемся жесте развёл руками Серёга, кивая на пустое ведро.

— Клёво как раз было, — пьяненько хихикнул Француз, пристраиваясь ко мне под бок. Шезлонг угрожающе затрещал, но выдержал.

А я вдруг ощутила себя безгранично счастливой, убедившись в своей правоте. Пофиг, что будет потом, главное, что сейчас хорошо.

И, не удержавшись, чмокнула Андрея в нос.

***

Вечером был костёр, шашлык и песни под гитару в исполнении Литвинова.

На какое-то время почудилось, что нам всем не за тридцать, а много меньше. Вспоминались студенчество, выезды за город, те же ночные посиделки и… острое чувство одиночества, которое испытывала, глядя на сверстников, разбившихся на парочки.

Я даже краем глаза покосилась на свою «парочку», чтобы убедиться, что он мне не приснился. Исаев уже немного протрезвел, но всё ещё продолжал изображать из себя великого соблазнителя, то и дело норовя запустить руку мне под футболку.

— Стукну, — пригрозила ему, когда наглая лапа в очередной раз добралась до застёжки бюстгальтера.

— Жестокая женщина, — вздохнул Француз и неожиданно потянул меня вверх, вынуждая встать на ноги. — Пошли, что ли, тогда потанцуем.

— Не-е-ет! — ужаснулась я, упираясь всеми своими немалыми силами. — Я не танцую.

— Давно ли? — ехидно изогнул он идеальную бровь. — Или тебе напомнить про барную стойку?

Сидящие напротив Лера с Серёгой фыркнули, я же залилась краской, как это бывало всякий раз, когда кто-то при мне упоминал обстоятельства нашего знакомства.

— С тех пор и не танцую.

— А я думал, что только не пьёшь.

— Это связано.

— Тогда в чём дело? Предлагаю по пятьдесят и… в пляс.

Картина, мгновенно нарисованная воображением, ужаснула: всё-таки алкоголь порождает во мне слишком сильную тягу к приключениям.

Пришлось подчиниться, лишь бы скрыться с чужих глаз. И если Лерка видела меня всякой, то перед Литвиновым всё ещё было неловко.

В итоге мы зашли за дом, а потом и вовсе полезли куда-то через разросшиеся кусты малины, прочь от костра и лишних зрителей.

На всякий случай уточнила:

— А мы точно танцевать?

— Можешь не сомневаться, — ухмыльнулся Андрей и, легко потянув меня за волосы, заставил поднять голову вверх.

Восторженный возглас вырвался сам собой: в обрамлении веток деревьев нашему взору открылось абсолютно невероятное небо. Редкие полоски облаков светились в молочном свете огромной, идеально-круглой Луны, до этого скрывавшейся за крышей дома. Вид был настолько умопомрачительный, что я невольно задержала дыхание.

В такие моменты я жалела, что ни разу не фотограф, красота нашей природы всегда вызывала во мне какой-то особый трепет; вспоминались Пришвин, Тютчев, Фет с их любовью к родным просторам и умением тонко передать словами всё очарование открывающегося мира. Я так не умела, хоть и старалась. Но сейчас мне казалось, что, если бы кто-то дал мне в руки что-нибудь пишущее или печатающее, я обязательно смогла бы сотворить что-то такое… трепетное и живое, чтобы дух захватывало.

— Дыши, — шепнул мне на ухо Исаев, про которого я даже слегка успела позабыть, увлечённая этим единением со вселенной. Обернулась к нему и замерла, не в силах понять выражение его лица. Он улыбался, но не ехидно, как обычно. А… тепло и будто бы слегка неуверенно. И смотрел он на меня так, что на душе тут же стало тепло и уютно.

Его рука неожиданно скользнула по моей щеке, утирая взявшуюся неведомо откуда слезинку.

— Впервые вижу человека, который рыдает из-за Луны, — чуть циничнее, чем того требовала ситуация, заметил он. Но я не обиделась, вдруг чётко ощутив, что ему тоже неловко от всего этого потока эмоций, в последнее время бурлящего вокруг меня. Но как объяснить ему всю трудность жизни ранимого нутра в большом теле, я не знаю. Отчего-то окружающие предпочитают замечать исключительно мои габариты, силу и мощь, в их глазах я этакая Дуся-агрегат, и они даже не догадываются, что в душе я скорее ощущаю себя Дюймовочкой — беззащитной и уязвимой.

Андрей этого тоже не видел, но иногда у меня возникало ощущение, что каким-то неведомым образом чувствовал…

— Так, мне кто-то обещал танцы, — попыталась я не обращать внимания на смущение, бросив прощальный взгляд на Луну, которую потихоньку начинало затягивать облаками. — А сам меня увёл от музыки, ну кто так делает?

— Так ты же не танцуешь.

— Я передумала.

— Женщина! — театрально закатил глаза.

В этом его восклицании было столько всего, что я чуть не растеклась горячей лужицей у его ног. Как ни крути, но за последние годы жизни я абсолютно разучилась чувствовать себя женщиной. И образ учителя подходил для этого как нельзя лучше.

— Хочу танцевать! — чуть капризно надула я губы, притопнув ногой и едва сдерживая улыбку. — Хочу совершать глупости сегодня.

— А-а-а-а, ну если только так, — продолжил потешаться над ситуацией Исаев, но руку мне протянул. — Разрешите пригласить вас на танец.

— Разрешаю, — с видом великого ожидания кивнула ему. — Только я без музыки не танцую.

— Ничего, я тебе спою, — заверили меня, и в конце концов я оказалась прижатой к его груди.

— А ты и петь умеешь?

— Не умею. Но… говорят, что не так всё страшно.

Наверное, это было глупо — топтаться на клочке земли среди заросших кустов малины, но тут Француз замурлыкал себе под нос знакомую мелодию, и я пропала окончательно.

— Ты полюбила панка, моя хулиганка…

Июль пролетел одним мгновением. Настолько быстро, что Андрей даже засомневался в правдивости календаря. Первого августа он трижды проверил приложение в телефоне, после чего полез в браузер убедиться, не сбились ли у его айфона настройки. Не сбились. И третий месяц лета действительно вступил в свои права.

Он задумчиво почесал макушку и откинулся на спинку своего шикарного кожаного кресла, являющегося его единственной отдушиной в борьбе с хондрозом, который шёл рука об руку с вечной работой за компьютером.